Былинный эпос древней руси. Русский героический эпос

Русский героический эпос (былины) - замечательное наследие прошлого, свидетельство древней культуры и искусства народа. Он сохранился в живом устном бытовании, возможно, в первоначальном виде сюжетного содержания и главных принципов формы. Свое название былина получила от близкого по смыслу слова «быль». Это означает, что былина рассказывает о том, что некогда происходило на самом деле, хотя и не все в былине правда. Былины записаны от сказителей (часто неграмотных), воспринявших их по традиции от прежних поколений. Зафиксированы былины только на территории России, главным образом на Севере и в Сибири.

В южных областях - в Поволжье и на Дону - они оказались в сильно измененном и полуразрушенном виде. А между тем, следует предположить, что основное количество сюжетов было создано в пределах Киевского государства, т. е. в тех местах, какие в них изображаются. Но на территории

Украины былины не обнаружены. Нет в их языке и украинизмов. Источником каждой героической песни был какой-то исторический факт. В былине, как и в народной сказке, много выдумки. Богатыри - люди необыкновенной силы, они скачут на могучих конях через реки и леса, поднимают на плечи тяжести, которые не под силу ни одному человеку. Например, так описывается богатырь

Сятогор в былине «Святогор - богатырь», изложенной Л. Н. Толстым:

… Выезжал ли Святогор гулять в чисто поле,

Никого-то Святогор он не нахаживал,

С кем бы силой богатырскою помериться;

А сам чует в себе силу он великую,

Чует - живчиком по жилкам разливается..

Вот как описывает Н. М. Карамзин богатыря Илью Муромца:

…Он подобен мирту нежному:

Тонок, прям и величав собой.

Взор его быстрей орлиного,

И светлее ясна месяца.

Кто сей рыцарь? - Илья Муромец.

Былина - старая песня, и не все в ней бывает понятно, рассказывается она неторопливым, торжественным тоном. Многие русские былины говорят о героических подвигах народных богатырей. Например, былины о Вольге Буслаевиче, победителе царя Салтана Бекетовича; о герое Сухмане, победившем врагов - кочевников; о Добрыне Никитиче. Русские богатыри никогда не лгут. Готовые умереть, но не сойти с родной земли, они почитают службу отечеству своим первым и святым долгом, хотя их нередко и обижают не доверяющие им князья. Рассказанные детям былины учат их уважать труд человека и любить свою родину. В них объединился гений народа.

Однако не всегда былины рассказывают о богатырях. Очень интересна былина «Об Авдотье Рязаночке», не побоявшейся самого хана Золотой Орды и вызволившей из плена не только своих родных - мужа, сына и брата, но и весь рязанский полон.

Своих любимых богатыри не уподобляли ни Венерам, ни Дианам, которых они никогда не видели. Сравнения они черпали из природы видимых ими вещей.

Например, когда хотели похвалить ту, которая им нравится, то говорили, что у ней:

Очи соколиные,

Брови соболиные,

Походка павлиная;

По двору идет,

Как лебедь плывет.

Отдельным жанром фольклора являются исторические песни. Их художественное своеобразие остается недостаточно изученным. В дореволюционной науке их нередко признавали деградацией героического эпоса, сколком с былин и в этой связи их достоинством считали общие с былинами мотивы, образы и стилевые приемы (как бы остаточные явления).3

«Песнь о вещем Олеге», «Песни о Степане Разине» можно поставить сегодня в одном ряду с «капитанской дочкой», «историей Пугачева» и другими историческими произведениями. Они также представляют собой огромную художественную ценность. Это выражение исторического самопознания народа.

Русский народ в своих исторических песнях осознал свое историческое значение. Сохранение исторически ценного в эпосе (будь то имена, события, отношения) есть результат сознательного, исторического отношения народа к содержанию эпоса. Народ в своем творчестве исходит из довольно четких исторических представлений о времени. Сознание исторической ценности передаваемого и своеобразные представления народа, а не только механическое запоминание, обуславливают устойчивость исторического содержания песен.

Былины хоть и огромны по своему объёму и сразу дети не смогут овладеть этим ёмким материалом, всё же этот жанр имеет значение для развития детей.

БЫЛИНА – фольклорная эпическая песня, жанр, характерный для русской традиции. Основой сюжета былины является какое-либо героическое событие, либо примечательный эпизод русской истории (отсюда народное название былины – «старина», «старинушка», подразумевающее, что действие, о котором идет речь, имело место в прошлом). Термин «былина» в научный обиход был введен в 40-х годах 19 в. фольклористом И.П.Сахаровым.

Исторические этапы развития былины . Исследователи расходятся во мнении, когда на Руси появились эпические песни. Одни относят их возникновение к 9–11 вв., другие – к 11–13 вв. Несомненно одно – просуществовав столь долго, передававшиеся из уст в уста, былины не дошли до нас в своем первоначальном виде, они претерпели множество изменений, поскольку менялся и государственный строй, и внутри- и внешнеполитическая обстановка, мировоззрение слушателей и исполнителей. Практически невозможно сказать, в каком веке создана та или иная былина, некоторые отражают более ранний, некоторые – более поздний этап развития русского эпоса, а в иных былинах исследователи различают под позднейшими наслоениями весьма древние сюжеты.

Первая запись русских эпических песен сделана в начале 17 в. англичанином Ричардом Джеймсом . Однако первый значительный труд по собиранию былин, имевший огромное научное значение, был проделан казаком Киршей Даниловым примерно в 40–60 18 в . Собранный им сборник состоял из 70 песен. Впервые записи в неполном виде были опубликованы только в 1804 в Москве, под названием Древние Российские Стихотворения и долгое время являлись единственным собранием русских эпических песен.

Следующий шаг в изучении русских эпических песен сделал П.Н.Рыбников . Он обнаружил, что в Олонецкой губернии былины все еще исполняются, хотя к тому моменту этот фольклорный жанр считался мертвым. Благодаря открытию П.Н.Рыбникова представилась возможность не только глубже изучить былинный эпос, но и познакомиться со способом его исполнения и с самими исполнителями.

Циклизация былин. Хотя в силу особых исторических условий на Руси так и не оформился цельный эпос, разрозненные эпические песни складываются в циклы либо вокруг какого-либо героя, либо по общности местности, где они бытовали. Классификации былин, которая была бы единодушно принята всеми исследователями, не существует, тем не менее, принято выделять былины киевского, или «владимирова», новгородского и московского циклов. Помимо них существуют былины, не вписывающиеся ни в какие циклы.

1)Киевский или «владимиров» цикл . В этих былинах богатыри собираются вокруг двора князя Владимира. Сам князь не совершает подвигов, однако, Киев – центр, который влечет героев, призванных защитить от врагов родину и веру. В.Я.Пропп полагает, что песни киевского цикла – явление не местное, характерное только для киевской области, напротив – былины этого цикла создавались по всей киевской Руси. С течением времени образ Владимира менялся, князь приобретал черты, изначально несвойственные для легендарного правителя, во многих былинах он труслив, подл, зачастую намеренно унижает героев (Алеша Попович и Тугарин, Илья и Идолище, Ссора Ильи с Владимиром).

2) Новгородский цикл . Былины резко отличаются от былин «владимирова» цикла, что неудивительно, поскольку Новгород никогда не знал татарского нашествия, а был крупнейшим торговым центром древней Руси. Герои новгородских былин (Садко, Василий Буслаев) также сильно отличаются от других.

3)Московский цикл . В этих былинах отразился быт высших слоев московского общества. В былинах о Хотене Блудовиче, Дюке и Чуриле содержится множество деталей, характерных для эпохи подъема Московского государства: описаны одежда, нравы и поведение горожан.

Былины, как правило, трехчастны: запев (обычно не связанный напрямую с содержанием), функция которого состоит в подготовке к прослушиванию песни; зачин (в его пределах разворачивается действие); концовка.

Сюжеты былин . Количество былинных сюжетов, несмотря на множество записанных вариантов одной и той же былины, весьма ограничено: их около 100. Выделяют былины, в основе которых сватовство или борьба героя за жену (Садко, Михайло Потык и более поздние – Алеша Попович и Елена Петровична,); борьба с чудовищами (Добрыня и змей, Алеша и Тугарин, Илья и Соловей-разбойник); борьба с иноземными захватчиками , в том числе: отражение татарских набегов (Ссора Ильи с Владимиром), войны с литовцами (Былина о наезде литовцев).

Особняком стоят сатирические былины или былины-пародии (Дюк Степанович, Состязание с Чурилой).

Основные былинные герои . Представители русской «мифологической школы» делили героев былин на «старших» и «младших» богатырей. По их мнению, «старшие» (Святогор, Дунай, Волх, Потыка) являлись олицетворением стихийных сил, былины о них своеобразно отражали мифологические воззрения, бытовавшие в Древней Руси. «Младшие» богатыри (Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня Никитич) – обыкновенные смертные, герои новой исторической эпохи, а потому в минимальной степени наделены мифологическими чертами. Несмотря на то, что против подобной классификации впоследствии были выдвинуты серьезные возражения, подобное деление до сих пор встречается в научной литературе.

Образы богатырей – народный эталон мужества, справедливости, патриотизма и силы (недаром один из первых русских самолетов, обладавший исключительной по тем временам грузоподъемностью, был назван создателями «Илья Муромец»).

Святогор относится к древнейшим и популярнейшим былинным героям. Само его имя указывает на связь с природой. Он велик ростом и могуч, с трудом носит его земля. Этот образ родился еще в докиевскую эпоху, но впоследствии претерпел изменения. До нас дошли только два сюжета, изначально связанные со Святогором (остальные возникли позднее и носят фрагментарный характер): сюжет о находке Святогором сумы переметной, принадлежавшей, как уточняется в некоторых вариантах, другому былинному богатырю, Микуле Селяниновичу. Сума оказывается столь тяжела, что богатырь не может ее поднять, надрывается и, погибая, узнает – в этой суме находится «вся земная тягота». Второй сюжет повествует о смерти Святогора, который встречает по дороге гроб с надписью: «Кому суждено в гробу лежать, тот в него и ляжет», и решает испытать судьбу. Едва Святогор ложится, крышка гроба сама наскакивает и богатырь не может ее сдвинуть. Перед смертью Святогор передает Илье Муромцу свою силу, таким образом герой древности передает эстафету выступающему на первый план новому герою эпоса.

Илья Муромец , несомненно, самый популярный герой былин, могучий богатырь. Эпос не знает его молодым, он – старик с седой бородой. Как ни странно, Илья Муромец появился позже своих былинных младших товарищей Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Родина его – город Муром, село Карачарово.

Крестьянский сын, больной Илья «сидел сиднем на печи 30 лет и три года». Однажды в дом пришли странники, «калики перехожие». Они исцелили Илью, наделив его богатырской силой. Отныне он – герой, которому предначертано служить городу Киеву и князю Владимиру. На пути в Киев Илья побеждает Соловья-разбойника, кладет его в «тороки» и везет к княжескому двору. Из других подвигов Ильи стоит упомянуть его победу над Идолищем, осадившим Киев и запретившим нищенствовать и поминать божье имя. Здесь Илья выступает как защитник веры.

Негладко складываются его отношения с князем Владимиром. Мужицкий герой не встречает должного уважения при дворе князя, его обходят дарами, не сажают на почетное место в пиру. Взбунтовавшийся богатырь заключен в погреб на семь лет и обречен на голодную смерть. Лишь наступление на город татар во главе с царем Калином вынуждает князя просить помощи у Ильи. Тот собирает богатырей и вступает в бой. Разгромленный враг бежит, поклявшись никогда не возвращаться на Русь.

Добрыня Никитич – популярный герой былин киевского цикла. Этот геройзмееборец родился в Рязани. Он самый вежливый и воспитанный из русских богатырей, недаром именно Добрыня всегда выступает послом и переговорщиком в сложных ситуациях. Основные былины, связанные с именем Добрыни: Добрыня и змей, Добрыня и Василий Каземирович, Бой Добрыни с Дунаем, Добрыня и Маринка, Добрыня и Алеша.

Алеша Попович – родом из Ростова, он сын соборного попа, самый молодой из знаменитой троицы богатырей. Он смел, хитер, легкомыслен, склонен к веселью и шутке. Ученые, принадлежавшие к исторической школе, полагали, что этот былинный герой ведет свое происхождение от Александра Поповича, погибшего в битве при Калке, однако, Д.С.Лихачев показал, что в действительности имел место обратный процесс, имя вымышленного героя проникло в летопись. Наиболее известный подвиг Алеши Поповича – победа его над Тугарином Змеевичем. Богатырь Алеша не всегда ведет себя достойным образом, частенько он заносчив, хвастлив. Среди былин о нем – Алеша Попович и Тугарин, Алеша Попович и сестра Петровичей.

Садко также является одним из древнейших героев, кроме того, он, пожалуй, самый знаменитый герой былин новгородского цикла . Древний сюжет о Садко, где рассказывается, как герой сватается к дочери морского царя, впоследствии усложнился, появились удивительно реалистические детали, касающиеся жизни древнего Новгорода. Былина о Садко членится на три относительно самостоятельные части . В первой гусляр Садко, поразивший мастерством своей игры морского царя, получает от него совет, как разбогатеть. С этого момента Садко уже не бедный музыкант, но купец, богатый гость. В следующей песне Садко бьется об заклад с новгородскими купцами, что сможет купить все товары Новгорода. В некоторых вариантах былины Садко выигрывает, в некоторых, напротив, терпит поражение, но в любом случае покидает город из-за нетерпимого отношения к нему купцов. В последней песне рассказывается о путешествии Садко по морю, во время которого морской царь призывает его к себе, чтобы женить на своей дочери и оставить в подводном царстве. Но Садко, отказавшись от красавиц-царевен, женится на Чернавушке-русалке, которая олицетворяет новгородскую реку, она и выносит его на родные берега. Садко возвращается к своей «земной жене», оставив дочь морского царя. В.Я.Пропп указывает, что былина о Садко – единственная в русском эпосе, где герой отправляется в потусторонний мир (подводное царство) и женится на потустороннем существе. Эти два мотива свидетельствуют о древности как сюжета, так и героя.

Василий Буслаев . Известны две былины об этом неукротимом и буйном гражданине Великого Новгорода. В бунте своем против всех и вся он не преследует никакой цели, кроме желания побуйствовать и покуражиться. Сын новгородской вдовы, зажиточный горожанин, Василий с малолетства проявил свой необузданный нрав в драках со сверстниками. Выросши, он собрал дружину, чтобы потягаться силами со всем Великим Новгородом. Бой кончается полной победой Василия. Вторая былина посвящена гибели Василия Буслаева. Поехав с дружиной в Иерусалим, Василий насмехается над встреченной им мертвой головой, несмотря на запрет, купается голым в Иерихоне и пренебрегает требованием, начертанном на найденном им камне (нельзя перепрыгивать камень вдоль). Василий, в силу неукротимости своей натуры, начинает прыгать и скакать через него, зацепляется ногой за камень и разбивает голову. Этот персонаж, в котором воплощены необузданные страсти русской натуры, был любимым героем М.Горького. Писатель тщательно копил материалы о нем, лелея мысль написать о Ваське Буслаеве, однако узнав, что пьесу об этом герое пишет А.В.Амфитеатров, отдал все накопленные материалы собрату по перу. Эта пьеса эта считается одним из лучших произведений А.В.Амфитеатрова.

Описание презентации Былинный эпос Древней Руси Древняя Русь по слайдам

Обычно былины разделяют по месту действия: киевские и новгородские. Классифи кация былин Так же, по богатырям: старые (Святогор и др.), новые (Добрыня и др.).

Киевские былины В киевский цикл относят былины, события которых происходят при дворе князя Владимира. Воинскую мощь Древней Руси олицетворяли богатыри. На первое место выдвигаются Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Эти основные защитники Руси — выходцы из трех сословий: крестьянского, княжеского и поповского. Былины стремились представить Русь единой в борьбе с врагами.

Илья Муромец Образ не имеет определенного исторического и географического приурочения. Илья — богатырь общерусский, глава других богатырей, прототипами которых могли служить отдельные выдающиеся деятели эпохи. Илья — защитник трудового народа, «вдов и сирот» , идеальный воин-патриот, непоколебимый страж границ Русской земли, блюститель ее единства и мощи. В этом бессмертном образе русский народ типически обобщил и художественно воссоздал свои лучшие духовные и физические черты.

Добрыня Никитич Второй по популярности после Ильи Муромца богатырь русского народного эпоса. Он часто изображается служилым богатырём при князе Владимире. Жена - Настасья, дочь Микулы Селяниновича. Былины нередко говорят о его долгой придворной службе. Часто князь даёт ему поручения: собрать и перевезти дань, выручить княжую племянницу и прочее; часто и сам Добрыня вызывается исполнять поручение, от которого отказываются другие богатыри. Добрыня - самый близкий к князю и его семье богатырь, исполняющий их личные поручения и отличающийся не только храбростью, но и дипломатическими способностями.

Алёша Попович В былинах Алёша не описывается богатырем с необычайной силой. Скорее наоборот – он слаб, прихрамывает. Зато Бог одарил его смекалкой, хитростью, сообразительностью. Алеша Попович хорошо играл на гуслях. Он мог обмануть, мог хвастаться и делать что-то исподтишка. Шутки у него могли быть веселыми, а могли быть злыми. В целом Алеша Попович очень противоречивый персонаж: иногда коварный и наглый, иногда добрый и милосердный.

Роль киевского цикла былин Былины киевского цикла в образах Ильи Муромца и Добрыни Никитича показывают могучую, несокрушимую силу и мощь всего русского народа, его способность противостоять чужеземцам, защитить землю русскую от набегов кочевников. Не случайно именно Илья и Добрыня так любимы в народе. Ведь для них служение Отечеству, людям русским есть наивысшая ценность в жизни.

Новгородские былины В русском эпосе особняком стоит новгородский цикл былин. Основой сюжетов этих сказаний стали не ратные подвиги и политические события государства, а случаи из жизни обитателей большого торгового города – Великого Новгорода. Причины понятны: город и образовавшаяся вокруг него вечевая республика всегда занимали отдельное место в жизни, значит, и в культуре Руси. Самые известные былинные герои: Садко, Ставр Годинович и Василий Бусаев.

Садко Самый известный герой новгородский сказаний – Садко. Вышедший из небогатой среды (то ли гусляр, то ли простой купец, то ли просто добрый молодец) он становится весьма состоятельным. Такой сюжет не мог не привлекать увлечённых идеей обогащения жителей торгового центра. В сюжетах былин о Садко можно выделить три линии: о его обогащении, о состязании с новгородцами, и о Царе Морском. Большое внимание уделялось обычным бытовым сценам новгородской реальности, ярко рисовалась купеческая среда. По сути, все легенды о Садке прославляют богатство самого господина Великого Новгорода.

Ставр Голинович Апогеем расцвета новгородского стремления к получению капиталов становится былина о Ставре. Повествует она о знатном новгородском боярине-капиталисте, занимающемся барышничеством и ростовщичеством. Былинного Ставра заключает в темницу князь Владимир – здесь можно увидеть столкновение и соперничество Киева и Новгорода, а прототипом служит сотский, заточённый Владимиром Мономахом. Но все симпатии сказителя явно на стороне новгородского боярина.

Василий Буслаев Любимцем новгородских жителей был Васька Буслаев – разудалый молодец, герой Новгородского ушкуйничества, лихих грабежей в новгородских колониях, любитель покуражиться и попировать. В отличие от других былинных героев, ходивших по Руси, новгородский Буслаев славится не воинским героизмом, а удалью во внутренних поединках и конфликтах беспокойной республики.

РОЛЬ НОВГОРОДСК ОГО ЦИКЛА БЫЛИН Новгород представлял собой богатейший торговый центр, открытый культурным влияниям Запада и Востока. При этом он всегда напоминал некий растревоженный острой борьбой социальных групп улей. Самим своим характером он формировал культ богатства, роскоши и заморских путешествий.

Собирательство былин Первый сборник русских былин был издан в Москве в 1804 году. Первое издание пользовалось большой популярностью в русском обществе, и уже через несколько лет первичный сборник был значительно дополнен новыми былинами и несколько раз переиздан.

Былинный эпос сохранился для нас по преимуществу в своем севернорусском обличье. Правда, сибирские и среднерусские былинные тексты (в отличие от казачьих - южнорусских и уральских) в принципе близки к севернорусским и дают тот же тип эпических песен. Но сибирская и среднерусская традиция сохранилась неизмеримо хуже, представлена беднее и получает свое истолкование лишь в свете традиции севернорусской. Хронологические границы этой традиции - XVII-XX вв. Они совпадают с хронологией наших реальных знаний русского эпоса. Здесь источник многих проблем, сложностей, загадок, неразрешимых препятствий. Вспомним, однако, что в аналогичном (а чаще всего - куда в более тяжелом) положении находится научный учет эпической традиции любого другого народа. Мы не знаем таких случаев, когда эпическая традиция фиксировалась бы на протяжении многовекового ее развития, в виде сменявшихся этапов. Эпос любого народа достается нам как нечто давно сложившееся, как результат или, точнее сказать, как один из моментов его исторического развития.

Как правило, литература или наука открывали эпос, когда за ним уже стояла долгая и сложная история, и, как правило, страницы этой истории необходимо было восстанавливать, реконструировать, просто прочесть их оказывалось недоступным. Былины, в том их состоянии, как они были открыты на Русском Севере, являли собой образец живого эпического наследия. Время продуктивного развития эпической традиции было уже позади; народное творчество в познании и в изображении действительности и в выражении владевших народом идеалов ушло вперед. Среда, продолжавшая хранить и передавать из поколения в поколение былинную поэзию, воспринимала и трактовала ее как память о далеком прошлом, как историю «иного» времени, преемственно связанного с временем нынешним, но качественно отличавшегося от него. При всем том былины в общем составе русского фольклорного репертуара не были художественным анахронизмом. Они вполне естественно и гармонично укладывались в этот состав, обнаруживая многообразные - иногда лежавшие на поверхности, иногда глубоко скрытые - связи с другими традиционными жанрами народной поэзии и с другими видами народного искусства.

Былины воспринимались как наследие более остро и непосредственно не только по их архаическому содержанию, по «удаленности» от воспевавшихся в них времен, но и по специфическому их положению в функциональной системе фольклорных жанров. За былинами не было закреплено устойчивой бытовой функции, подобно обрядовым песням, и они не принадлежали к жанрам массового и повседневного бытования. Однако вряд ли может быть оспорен тот факт, что былины могли жить и храниться на Севере только в окружении богатой и разнообразной поэтической традиции и что классический русский фольклор здесь был во многих отношениях единым и судьбы отдельных жанров были взаимосвязаны. Науке еще предстоит многое сделать для уяснения общих художественных процессов, происходивших в севернорусском фольклоре. До сих пор, на наш взгляд, в этой работе недостаточно принимались во внимание сила и прочность художественных традиций, определявших характер и пути развития отдельных жанров, недостаточно учитывалось то обстоятельство, что не только былины, а и такие жанры, как волшебная сказка и сказка о животных, календарные песни и песни свадебные, лирические протяжные, заговоры, загадки (и, может быть, некоторые другие), были у н а с л е д о в а н ы северным крестьянством в сложившемся (с точки зрения жанровых особенностей, жанровой структуры) виде, в установившихся художественных типах, в определенном сюжетном составе.

Предыстория этих жанров нам известна так же плохо, как и предыстория былин. Но зато гораздо полнее и разнообразнее представлен сравнительный материал из других районов России, позволяющий говорить о различиях между фольклором севернорусским и фольклором центра и юга страны. Остается открытым вопрос об истоках этих различий и о времени, когда эти различия выявились: должны ли мы признать их поздними, обусловленными особенностями народной жизни в разных районах страны, либо они характеризуют уже русский фольклор древней Руси? Давно установлено, что северные сказители не внесли почти ничего нового в сюжетный состав русского эпоса. «Новообразования», известные науке, немногочисленны и в одном отношении характерны: «материалом» для них служили, как правило, не события действительности, не факты истории, а сказки, книжные предания, т. е. тот же фольклор, но иной художественной системы. Былинное творчество в этом смысле не одиноко: есть целый ряд жанров, которые, широко обращаясь на Севере, почти не знают северных новообразований, либо знают такие, что несомненно восходят к фольклору или литературе (например, сказки, пришедшие из лубка, песни литературного происхождения и т. д.). Севернорусский фольклор имел в своем составе жанры, продолжавшие продуктивно развиваться, т. е. порождавшие новые произведения (например, причитания, предания, исторические песни), и жанры, в основном закончившие продуктивное развитие, творческая жизнь которых протекала специфическим образом, в рамках установившейся и постепенно затухавшей традиции.

К этим последним принадлежали и былины. Два вопроса, тесно между собой связанных, представляют особенный интерес:) в каком отношении к предшествующей традиции находятся известные нам севернорусские былины?;) в чем сущность процессов, происходивших в севернорусском эпосе в последние примерно сто лет? Начну со второго. По-видимому, достаточно убедительно опровергнуты крайние точки зрения на судьбу былин в XIX- XX вв. Согласно одной из них, которая с особенной резкостью высказывалась в свое время виднейшими представителями исторической школы (В. Миллер, С. Шамбинаго), былины в устах поколений северных сказителей последовательно разрушались, портились и искажались. Согласно другой, высказанной некоторыми современными исследователями, северные сказители творчески переработали древнерусскую эпическую поэзию, отразили в былинах современность - не только окружающую обстановку, природу, материальные условия и быт, но и социальные коллизии эпохи. «В былинах, если брать их целиком, получил полное отражение комплекс местной жизни - социально-экономические отношения, материальная культура, быт и воззрения».

Неизмеримо более обоснованной и соответствующей реальности представляется нам концепция, согласно которой судьбу русского эпоса на Севере определило диалектическое взаимодействие трех начал: сохранение традиции, ее затухание, ее творческое развитие. Собиратели XIX-XX вв. накопили значительный эмпирический материал, обобщение которого позволило вполне конкретно увидеть, как сохранялся эпос на Севере, какие жизненные обстоятельства поддерживали его жизнь, какие внутренние условия определяли характер жизни традиции и как шел процесс постепенного и неуклонного ее угасания. Для уяснения же собственно творческих процессов, происходивших в эпосе, понадобились специальные монографические исследования, анализ огромного числа записей, специальное изучение сказительского искусства. Наиболее значительные и убедительные результаты в этой области связаны с трудами А. М. Астаховой. Сама исследовательница признает, что ее работа, полемически заостренная против теории затухания эпоса в среде крестьянства, содержала и некоторые преувеличения, и некоторую односторонность. А. М. Астахова с большой точностью установила весьма важные особенности творческой работы сказителей над былинами, подчеркнув при этом преемственность их творчества по отношению к традиции.

Односторонность, собственно, проявилась не в том, что творческая сторона выдвинулась на первый план, как бы заслонив процесс деградации, а в том, что творческий процесс предстал отделенным от этого последнего, противостоящим ему и мало с ним связанным. Творчеству сказителей (особенно хороших, талантливых) придавалась некая самодовлеющая роль, их работа недостаточно объективизировалась, не получала вполне ясного освещения с точки зрения судеб эпического искусства как искусства со своими особыми закономерностями. Я думаю, что продолжить и углубить сделанное А. М. Астаховой можно на основе изучения севернорусской былины как целостной художественной системы, подвергавшейся переменам не только в отдельных слагаемых, но именно в системе в целом. Может быть, есть смысл в методических целях освободиться от «магии» личности сказителя и попытаться взглянуть на былины с точки зрения идейных и структурных закономерностей, свойственных эпосу. После известной работы А. Скафтымова, которая как раз мало учитывала объективные закономерности и наделяла былины внеисторическими «эффектами», определявшими якобы их архитектонику, к проблемам художественной структуры русского эпоса наука обращалась мало.

А между тем накоплен значительный материал, в рамках эпического творчества разных народов, позволяющий выявить отдельные слагаемые былинной структуры в их историческом развитии и тем самым приблизиться к уяснению структуры в целом, тоже, разумеется, в ее динамике. Однако, на мой взгляд, изучать севернорусскую былину в любом из аспектов, не определив хотя бы в предварительном, рабочем плане ее отношения к древнерусскому эпосу, крайне затруднительно, если не сказать бесплодно. Ученый не может не решить для себя, с чем он имеет дело: с обломками былого целого? с естественным (преемственным) его продолжением и развитием? с новым художественным явлением, возникшим на основе переработки старого эпоса? От этого, в частности, зависит наш взгляд на возможности, границы и эффективность взаимодействия северных былин с действительностью, на самый характер их жизни. Итак, вернемся к первому вопросу, поставленному выше: в каком отношении к предшествующей традиции находятся известные нам севернорусские былины? Кажущееся многообразие взглядов по этому вопросу, впрочем, не всегда выраженных достаточно четко и проведенных достаточно последовательно, может быть сведено к нескольким принципиальным концепциям.

Одна из них сложилась в недрах исторической школы и составила, можно сказать, методологическую основу большинства конкретных исследований, выполненных представителями этой школы. К каким бы различным выводам о времени и месте возникновения русского эпоса в целом и отдельных его циклов или об исторических приурочениях былинных сюжетов и персонажей ни приходили исследователи, как бы они ни представляли себе сложную историю эпоса, в одном, кажется, они были единодушны: ими руководило убеждение, что севернорусские былины хотя и восходят к древнерусским «былинам» («основным», «первоначальным», «первого типа» и т. д.), но качественно отличаются от них своим содержанием, характером историзма. С точки зрения В. Ф. Миллера, «первообразы былин» и «современные былины» могут быть схожи лишь в «поэтической форме». «Формы, склад, обороты языка вообще консервативнее, чем содержание, подвергающееся в течение веков разным наслоениям и даже коренной переработке».

«Первые редакции» основывались на исторических преданиях и представляли собой исторические эпические песни, «саги», в которых «исторический элемент естественно должен был... быть гораздо значительнее», либо «хвалебные исторические песни», слагавшиеся в честь князей; они слагались княжескими и дружинными певцами и были проникнуты политическими интересами времени; в песнях этих «исторические факты перерабатывались под влиянием фантазии», в их сюжетике была значительная доля «бродячего» фольклорного и литературного материала. Историческая школа признавала, что уже в продуктивный период жизни эпоса, т. е. в условиях древней Руси, в нем происходили значительные перемены, «напластования», «замещения», сюжетные «приурочения». Значительная роль в преобразовании эпоса придавалась скоморохам. Считалось также, что уже в древности эпические песни могли доходить до «низшего слоя народа» и здесь «искажаться», «подобно тому как искажаются в олонецком и архангельском простонародье современные былины, попавшие к нему из среды профессиональных петарей».

Севернорусские былины представляют собой результат, с одной стороны, длительных и многократных творческих переработок эпоса в сменягшихся исторических, географических, культурнобытовых условиях, а с другой - «порчи» и искажений в среде крестьянства. По меткому выражению В. Я. Проппа, для В. Ф. Миллера «былина - испорченное повествование о действительном событии», былины - это «запутанные, забытые и испорченные в крестьянской среде исторические песни». В результате, согласно В. Ф. Миллеру, севернорусский эпос сохранил от древнерусского эпоса лишь следы, главным образом в виде элементов поэтической формы, имен, личных и географических, разрозненных бытовых подробностей и отдельных сюжетных мотивов. Впрочем, по вопросу о границах и объеме этих следов единодушия между исследователями не было. В их взглядах можно усмотреть и известные противоречия. Например, В. Миллер считал необходимым подчеркнуть «значительную прочность сюжетов, богатырских типов» как свидетельство «в пользу замечательной прочности традиции». Опираясь на это положение, он никогда не упускал возможности увидеть в подробностях того или иного сюжета отражение фактов, зафиксированных летописью. Хорошо известно, к каким натяжкам он при этом прибегал.

В то же время В. Миллер не раз повторял, что севернорусские былины сохранили от древности имена, но не фабулы. «Имена в нашем эпосе, как и в других народных устных произведениях, древнее фабул, к ним прикрепленных». Поэтому В. Миллер отказывался - на основании севернорусского материала - от попыток восстановления содержания «первоначальных» былин и делал это лишь тогда, когда располагал литературными данными времени древней Руси. Скептицизм относительно степени сохранности живого эпоса позволял представителям исторической школы строить любые предположения и домыслы по поводу исторического содержания «первоначальных» былин: несоответствие этого содержания характеру северного эпоса относилось всякий раз на счет непрочности былинных фабул. В исторической школе (впрочем, и шире - в русской академической науке конца XIX-начала XX в., а затем, в несколько трансформированном виде, и в советской науке --х годов) господствовали представления, согласно которым русский эпос проделал длительную и сложную эволюцию от эпоса собственно исторического к эпосу, сохранившему лишь разрозненные и глухие следы былого историзма, и заключительным этапом эволюции, более всего удалившим наш эпос от его исторических основ, явился северный период его жизни.

Правда, нередко такие суждения не мешали ученым высоко ценить художественное и историческое значение живого эпоса. Так, Ю. М. Соколов писал, что «эти древние песни очень ярко и полно отразили в себе разнообразнейшие стороны исторической и бытовой жизни русского народа». Вместе с тем это не мешало ему считать, что «самые разнообразные изменения как в содержании, так и в. . . форме», которым подвергались былины, «носили не внешний характер, а создавали глубокую органическую переработку». Основываясь на результатах работы исторической школы, Ю. М. Соколов прикреплял отдельные былины к определенной эпохе, «хотя бы по своему зарождению». Но относительно других былин (например, об Илье Муромце) он считал, что они «дошли до нас в настолько сильно переработанном виде, что добраться до их истоков. . . почти невозможно». Впрочем, внутреннюю переработку эпоса Ю. М. Соколов относил ко времени, предшествовавшему периоду его северной жизни, и подчеркивал национальное значение дела северных сказителей, сохранивших старинное художественное наследие.

Характерна в этом отношении также позиция М. Сперанского, который считал, что наиболее решительное влияние на былину оказал XVI век. «Отслоения XVI в. часто настолько густы, что из-под них с трудом можно рассмотреть старшую основу былины». Отслоения позднейшие невелики и «без труда снимаются», так что «весь круг бытовых представлений, общественных отношений в большинстве былин не выходит в общем за пределы XVI в. или, общее, старого миросозерцания времени Московского царства». Два исходных методологических тезиса поддерживали в нашей науке взгляд на северную былину как на принципиально иную стадию истории русского эпоса: теория аристократического происхождения эпоса и идея о возникновении былин на основе единичных конкретных фактов, о создании образов былинных героев на основе реальных прототипов. Естественно, что когда теория аристократического происхождения эпоса была отвергнута как несостоятельная, в нашей науке был обоснован взгляд на северных сказителей как законных и естественных преемников многовековой народной эпической традиции.

Самые хронологические границы северной сказительской культуры были отодвинуты вглубь - в соответствии с данными о колонизации Севера. Вместе с тем накопился материал, обобщение которого позволило более конкретно установить, что собой представлял русский эпос к концу его продуктивного периода (XVI-XVII вв.). Для нас очень важным является итоговое заключение о соотношении былин продуктивного периода и северного периода, сделанное совсем недавно А. М. Астаховой и основанное на тщательном сравнительном анализе текстов тех и других. А. М. Астахова устанавливает между былинами двух периодов, т. е. между эпосом средневековым (в его оформившемся к концу средневековья виде) и эпосом севернорусским (и шире - эпосом XVIII-XX вв. вообще) принципиальную общность в жанровом типе, жанровой специфике, сюжетном составе, структуре и характере сюжетики, в характере вариантов, в наличии мотивов не только героико-патриотических, но и социальных, сатирических, в обрисовке героев и характеристиках главных богатырей.

Так под давлением фактов начинает разрушаться стена между древнерусской («первоначальной») и севернорусской былиной, воздвигнутая усилиями исторической школы. Так мы приближаемся - на новых фактических и методологических основах - к уяснению той, не новой в сущности, истины, что и по своему содержанию, и по жанровой структуре, и по характеру историзма севернорусская былина не является чем-то принципиально, качественно новым, иным и что древнерусская былина в своем возникновении и развитии оставалась былиной, а не исторической эпической песней. Вопрос о соотношении былины севернорусской (или шире - крестьянской былины XVIII-XX вв.) с древнерусской вновь приобрел в последние годы остроту в связи с возродившейся дискуссией об историзме русского эпоса. Для представителей неоисторической школы характерна тенденция к тому, чтобы согласовать тезис о первоначальном конкретно-историческом содержании эпоса с признанием высокого художественного и исторического же значения былин XVIII-XX вв. На практике это неизбежно приводит исследователей к труднопримиримым противоречиям.

Так, в книге Б. А. Рыбакова подчеркивается, что «народные былины драгоценны для нас не только своей поэтичностью, торжественной напевностью, но и своей исторической правдой, передаваемой от поколения к поколению на протяжении целой тысячи лет». «История тысячелетней давности дожила в устной передаче как народный учебник родного прошлого, в котором отобрано главное в героической истории народа». Но «историческая правда», обнаруживаемая исследователем в ходе анализа отдельных сюжетов, предстает в виде сложных ребусов, зашифрованных загадок; выясняется, что позднейший эпос не сохранил нам исторически точным почти ни одного имени или географического названия, трансформировал канву событий и переосмыслил характер конфликтов и что вообще он - «не о том». Одно из двух: либо если «первоначальные» былины были историчны в том смысле, в каком это понимает Б. А. Рыбаков, то былины, известные нам по позднейшим записям, никак нельзя считать дожившей до нас «историей тысячелетней давности»; либо, если признать за ними это историческое значение, надо пересмотреть взгляд на летописно-исторический характер древнего эпоса. Взгляды исторической школы были отчасти пересмотрены, отчасти поддержаны и развиты в работах Д. С. Лихачева. С его точки зрения, былина - «не остаток прошлого, а историческое произведение о прошлом». «Историческое содержание былин передается сказителями сознательно».

В эпосе сохранилось «исторически ценное»: не только имена, события, но и «частично... самые социальные отношения глубокой древности». Эпос раскрывает прошлое в рамках единого эпического времени, которое идентифицируется со временем Киевской- Руси. Историческое прошлое в эпосе не искажается, а художественно обобщается. Д. С. Лихачева можно понять так, что былины сохраняют именно «исторически ценное», «историческую основу» в виде прямых отражений и художественных обобщений. В остальном же - в сюжетике, языке поэтической форме - за время с X по XVII в. произошли значительные изменения. К этим вопросам Д. С. Лихачев вернулся в недавней своей статье, развернув и углубив некоторые из ранее высказанных соображений. Особенное внимание он обращает на отношение самих носителей былевого эпоса к исторической сути исполняемых ими произведений. «Для сказителя и его слушателей былина рассказывает прежде всего правду. Художественность, разумеется, не противоречит этой правде, а позволяет ее лучше выявить». Этот тезис обосновывается многочисленными фактами, почерпнутыми у собирателей и убедительно свидетельствующими о том, что сказители (и их аудитория) верят «в действительность рассказываемых в былине событий».

Верящий сказитель «видит в былине „единичный исторический факт" и конкретные исторические имена». То же самое видели в былине и люди средневековья - в том числе и летописцы, не сомневавшиеся, что «былина рассказывает о действительно имевших место событиях и о действительно существовавших лицах». На этом основании Д. С. Лихачев отказывается рассматривать былину как художественный вымысел и предлагает следующую схему: «Художественное обобщение в былине, как и в русской средневековой литературе, шло от единичного исторического факта, от конкретного исторического лица и конкретного исторического события. Эпическое произведение сперва рассказывало только о том, что было. Это могло быть историческое предание, историческая песнь, слава герою, плач по герое и т. д. Уже в этих первых исторических произведениях была доля художественного обобщения и осмысления истории. .. Затем с течением времени события и исторические лица все больше трансформировались, все больше обрастали вымыслом. Произведение переходило в другой жанр с другой степенью и с другим качеством художественного обобщения. Появлялась былина. Но и былина осознавалась все же как „правда". Народ стремился бережно сохранить имена, географические названия, историческую канву рассказа».

Я привел эту большую выдержку, чтобы показать, во-первых, как понимается Д. С. Лихачевым дистанция между «первоначальной» былиной и былиной нам известной, а во-вторых, как ему удается устранить (правда, лишь по видимости) непреодолимый барьер между эпосом древним, с якобы присущим ему открытым, конкретным историзмом, и эпосом поздним, сохранившим лишь сомнительные следы такого историзма. Однако единственный серьезный фактический аргумент, который привлекается Д. С. Лихачевым, - «вера» сказителей, на наш взгляд, служит не в поддержку, а в опровержение основного тезиса статьи. Замечу прежде всего, что сказители, хранившие эпос, верили в действительность, если угодно - в историчность эпического мира в целом, со всеми его персонажами, типовыми ситуациями, отношениями, с происходившей в нем борьбой различных сил, с господствующей в нем фантастикой, чудесной или бытовой и психологической недостоверностью. Думать, что сказители верили в этот мир, поскольку он художественно обобщал действительные факты, т. е. поскольку он возводим к летописной истории и этой последней может быть объяснен, у нас нет решительно никаких оснований. Сами сказители не думали, что за этим эпическим миром стоит какая-то иная, «настоящая» история; для них существовала и была реальностью именно эта эпическая история, необыкновенность и неправдоподобность которой снималась в их сознании удаленностью от их времени и их опыта.

Вслед за исторической школой Д. С. Лихачев утверждает, что «народ стремился бережно сохранить имена, географические названия, историческую канву рассказа». Но разве в этом суть былин? Разве «исторической канвой рассказа» ценны былины «Илья и Соловей Разбойник», «Илья и Идолище», «Михайло Потык», «Садко и царь морской» и десятки других? И так ли уж бережно сохранены имена, если для идентификации былинных персонажей в наши дни приходится мобилизовать данные ряда исторических дисциплин? И чего стоит сохранность иных географических названий, если сказители помещают соответствующие города, реки и даже страны на эпической карте, которая и в средние века была бы признана фантастической? Сказители бережно относились к эпосу в целом (хотя это и не значит, что они его не изменяли), так как совершенно одинаково верили в реальность всех составляющих его элементов. Но в этом смысле былины неодиноки. Среда, хранившая эпос, верила в реальность и других явлений народной поэзии, дохристианской мифологии, доставшихся ей в наследство. Вряд ли, однако, станем мы за этими явлениями искать «единичные факты». Скорее мы постараемся объяснить их исходя из общих процессов жизни народа и его сознания. Почему же нельзя сделать этого и по отношению к былинам?

«Вера» - это органическое и своеобразное свойство эпической среды, но не объективная функция самого эпоса. Иначе мы должны были бы признать, что и мифология, в которой также немало «историчного», выросла как обобщение «единичных фактов». По Д. С. Лихачеву получается, что до определенного момента вымысел в фольклоре возможен лишь как результат эволюции эмпирических (в былинах - летописных) фактов. При этом он ссылается в качестве аналогии на древнюю русскую литературу. Но законы литературы не могут по аналогии применяться к фольклору. Не забудем, что промежуточной основой и материаломпосредником» для отражения в фольклоре действительности служила фольклорная традиция, которая подвергалась в соответствующих условиях переработке, трансформации. Фольклор, в частности фольклор исторический, прошел длительный путь развития, прежде чем конкретный факт стал исходным для содержания эпических песен, конструктивным ядром их сюжетики. Новейшие сравнительно-исторические исследования показали, что общий генеральный путь эпического творчества идет от эпоса мифологического через богатырскую сказку к эпосу героическому в его различных типовых формах и что историзм как художественное определяющее качество постепенно, через ряд этапов формируется в эпосе.

Конкретный историзм есть завоевание народного эпоса на сравнительно поздних этапах его развития. Эпос к нему приходит, а не с него начинается. Применительно к русскому эпосу это означает, что он не открывался историческими песнями, а завершался ими. Былинный эпос представляет собой один из закономерных этапов в движении народного творчества к подлинной истории, а не проявлением отхода от нее. Для уяснения отношений севернорусской былины к былине древнерусской мне представляется существенным обратить внимание на следующие принципиальные моменты, связанные с самой структурой, с художественной сущностью того былинного эпоса, который известен нам по записям XVIII-XX вв. . Изучение эпоса в сравнительно-историческом плане открывает нам в северных былинах значительные и многообразные связи с архаической (догосударственной) эпической традицией. Эти связи вполне органичны и пронизывают былинный эпос - его сюжетику, образность, характер героизма, изображение внешнего мира, поэтическую структуру. Эти связи определенным образом характеризуют эпическое сознание творцов русских былин, т. е. заключенный в них комплекс представлений о действительности. Если поверить, что былины, известные нам по записям начиная с XVIII (и даже с XVII в.), сложились в результате эволюции исторических песен, то придется допустить, что эпическая архаика носит вторичный характер.

Но откуда и как могла она появиться, как могла она сложиться в виде целостной системы? Она, конечно же, не могла быть воспроизведена заново, повторена, сфантазирована. Ее - в таком виде и в такой целостности - не могли принести ни сказки, ни международная сюжетика. Она могла явиться лишь одним путем - в результате естественного и закономерного усвоения, переработки и отрицания предшествующей эпической системы догосударственного эпоса. Северная былина соотносится с догосударственным эпосом не прямо, не непосредственно; она представляет собой уже достаточно далекое продолжение архаической традиции на почве героического («государственного») эпоса. Между архаической эпикой в ее «чистом» виде и архаическими элементами былин есть несомненная преемственность, но есть и немалая дистанция, в продолжение которой совершилось рождение и шло развитие русского героического («государственного») эпоса. Успешные результаты сравнительно-исторического изучения народной эпики, достигнутые на основе применения методики историко-типологического анализа, позволяют вполне обоснованно представить - хотя бы принципиально - характер архаических связей древнерусского эпоса и их постепенную эволюцию к известным нам формам северной былины. В частности, значительный материал в этом отношении дает исследование В. Я. Проппа.

Преемственная связь севернорусских былин с архаической эпической традицией с особенной очевидностью обнаруживает себя в сюжетике. «Сюжетные линии меняются сильнее и быстрее, чем имена и названия. Это и есть одна из специфических особенностей былинного творчества», - этими словами Д. С. Лихачев солидаризируется с одним из положений исторической школы. Современные сравнительно-исторические исследования показали, что основной состав былинных сюжетов может быть соотнесен по принципу типологической преемственности с сюжетикой, типичной для архаических эпосов. Все основные сюжетные темы, которые складываются в недрах догосударственной эпики, известны - в формах уже эпики «государственной» - нашим былинам: змееборство и борьба героя с чудовищами, героическое сватовство, конфликт богатырских поколений, драматические встречи родственников, не знающих о своем родстве, сражения с внешними врагами, захватчиками.

Здесь же мы находим типовые эпические ситуации и мотивы, ведущие свое начало от архаической эпики: чудесное рождение, чудесный рост и чудесная смерть героя; представления об «иных» мирах; чудесные превращения, волшебство, возможность предугадывать и предсказывать события, богатырские поединки и т. д. Важно подчеркнуть, что типологическая преемственность проявляется не просто в общности или сходстве тем, мотивов, представлений и т. д., но в конкретной их разработке, в конкретном художественном выражении. Непосредственный анализ соответствующего материала приводит к убеждению, что вероятность простых совпадений, случайных повторений здесь исключена. Перед нами ц е л о с т н а я система, которая не могла сложиться путем изменения прежних сюжетных линий, т. е., как считают представители исторической и неоисторической школы, «первоначальных» песен, построенных на конкретно-исторической канве. Эта система могла сложиться только в результате переработки - на новых исторических основах - сюжетики догосударственного эпоса и многовекового развития новой сюжетики эпоса «государственного».

Сюжеты древнерусских былин обязаны своим возникновением и оформлением не единичным летописным фактам, а столкновению архаического эпического сознания с новой для народа исторической действительностью, с новым сознанием и новыми идеалами. В этом смысле они вымышлены. Д. С. Лихачев неверно толкует наше понимание эпического вымысла как некоего сознательного творческого акта, как откровенной установки. По его мнению, в эпосе не могло быть ничего такого, чего не было бы уже в эмпирической действительности. «Народ не знал современных форм художественного вымысла, как не знали их и средневековые книжники». Все дело в том, что народ знал другие, сложившиеся в недрах первобытного фольклора формы вымысла, которые им самим как вымысел не осознавались, но тем не менее объективно были таковыми. Сюжетика древнерусского эпоса, основанная на трансформации архаической сюжетики, являлась по отношению к действительности, конечно же, вымыслом, поскольку она не повторяла ее эмпирически. Эпический мир, построенный на основе реального опыта, идеальных представлений, иллюзий и художественной традиции, был вымышленным, хотя создатели его верили в его реальность.

Вымысел в эпосе не противостоит истории, но он не подчиняется летописной эмпирике и не исходит из нее. Таким образом, на мой взгляд, сюжетное содержание былин - с характерными для него типовыми особенностями и глубокой традиционностью - является не «другим жанром, с другой степенью и с другим качеством художественного обобщения» (по отношению к древнерусским «первоначальным» песням), а естественным и органическим продолжением древнерусской эпической сюжетики. Задача состоит в том, чтобы по возможности полнее и определеннее выявить динамику развития в эпической сюжетике с того времени, когда она стала приобретать исторический характер, до того времени, когда живой процесс оказался завершенным. . В былинах мы сталкиваемся со своеобразным миром, в котором все необычно - не только с точки зрения северного певца, но и с точки зрения историка, причем необычность эта не того рода и масштаба, чтобы от нее можно было бы отмахнуться, пренебречь ею хотя бы на время, отнести ее на счет позднейшей фантазии, «обрастания вымыслом». Здесь необычно все - географическая и политическая картина мира, пространственные и временные понятия, общественные отношения, социальные институты, человеческие возможности, сами люди, наконец.

Необычное слито с обычным, свободно взаимодействуя. Историческая школа неоднократно пыталась вычленить в поздних былинах эмпирическое начало, но неизменно терпела неудачи, так как механически подходила к взаимоотношению реальной истории и вымысла в эпосе. В своих работах Д. С. Лихачев попытался расширить круг традиционных исторических сопоставлений в былинах. Он пришел к заключению, что былины не только отражают «отдельные исторические события или отдельных исторических лиц», но и «частично воспроизводят самые социальные отношения глубокой древности, переносят их в обстановку Киевской Руси». Однако в фактической аргументации этого своего утверждения Д. С. Лихачев неправ. В частности, нет достаточных оснований видеть в отношениях между князем и богатырями в былинах отношения князя и дружины в истории. Несовпадения эпоса с эмпирической историей изначальны и органичны, и они получают свое объяснение в свете современных научных представлений о типологии эпического творчества. Нет никаких оснований отрицать значение «единичных фактов» для эпоса.

Но они должны быть поняты в общей системе эпоса, в системе эпического историзма, который в своем развитии прошел закономерные этапы и эволюция которого характеризуется не ослаблением, а, напротив, усилением конкретно-исторического начала. Эпический мир (былинный мир) возник и динамически развивался как сложное целое. Сравнительно-исторический анализ позволяет с известной определенностью выявить в нем «первоначальное», наиболее архаичное и проследить его эволюцию. В былинах, известных нам по записям XVIII-XX вв., несомненно отразился процесс размывания красок, которые характеризовали древнерусский эпос. Размыванию подверглось историческое содержание его, но не в том смысле, как это думала историческая школа. Эволюционировал и менялся эпический историзм, эволюционировали представления об эпическом мире и господствующих в нем отношениях. Вот эту-то эволюцию в ее конкретных и многообразных представлениях всего важнее выявить для понимания севернорусской былины. . Эпическому творчеству свойственны свои художественные законы, которые в совокупности составляют сложную и относительно цельную систему.

Эпический мир, о котором выше говорилось, создан по этим законам, он есть проявление художественной системы эпоса. К эпическому творчеству в особенной степени применимы слова Д. С. Лихачева о том, что «внутренний мир художественного произведения имеет еще свои собственные взаимосвязанные закономерности, собственные измерения и собственный смысл, как система». В особенной степени потому, что эпос, искусство по своей природе дореалистическое и уходящее корнями в первобытность, связан с закономерностями коллективного, безличного творчества и спецификой коллективного мышления сравнительно ранних исторических эпох. Эпос как явление искусства обладает загадочностью, которая проистекает из его несоответствия реальному миру и реальным отношениям в нем, из его художественной многомерности. Эстетическая система эпоса обнаруживает себя в единстве эпического мира и художественной структуры, поэтики, жанровой специфики эпоса. Изучение былин показывает, что им свойственны определенные структурные особенности, определенные жанровые признаки, поэтические качества. Историческая школа чисто механически понимала эпическую форму и потому, декларируя коренные изменения в содержании былин, одновременно допускала сохранение их формы.

Между тем эпос развивался и видоизменялся как система. Северные сказители унаследовали именно систему, хотя, вероятно, как показывают некоторые предварительные наблюдения, отдельные элементы ее эволюционировали не синхронно и не одинаково. Эпическая система соответствовала сознанию среды, творившей эпос, и в известной степени развивалась вместе с развитием этого сознания. Говорю «в известной степени», потому что художественная система обладает внутренней прочностью и опирается на мощную традицию; думать, что эпос легко менялся в зависимости от поворотов истории и от идеологических исканий народных масс, нет достаточных оснований. Северные крестьяне уже не были творцами эпоса в собственном смысле, они были его хранителями. Сознание певцов находилось в сложном взаимодействии с эпическим сознанием, доминировавшим в унаследованном эпосе. Здесь было и известное равновесие, определявшееся в первую очередь глубокой верой сказителя в достоверность эпического мира. Но здесь несомненно имели место и нарушения такого равновесия, обусловленные все увеличивавшейся дистанцией между временем, когда жили северные сказители, и эпохой, когда эпос создавался в своих основах. Сказители наследовали п хранили эпос, но не механически, а соответственно своим понятиям о нем.

Предстоит исследовать севернорусскую былину с точки зрения эволюции жанровой структуры эпоса в таких ее наиболее существенных слагаемых, как сюжетосложение, композиционные принципы, категории пространства и времени, структура образов эпических героев, стилистика, структура былины как песенно-импровизационного жанра. Вопреки утверждениям исторической и неоисторической школы мы с полным правом рассматриваем севернорусскую былину как заключительный и закономерный этап в многовековом, вполне органичном и естественном, процессе русского эпического творчества. Северная былина ни в каких принципиальных отношениях не является результатом качественных жанровых трансформаций древнерусского эпоса (хотя в рамках системы могли совершаться серьезные изменения) - она его продолжает и завершает. Принципиальные особенности русского эпоса как жанра - с характерными для него сюжетикой, историзмом, героикой и идеалами, кругом персонажей, «эпическим миром» - были унаследованы Севером в их известном, исторически сложившемся многообразии и в их динамике. Эпос как система здесь, на Севере, сохранялся, менялся и постепенно разрушался.

Эти три динамические качества определяют (в их единстве) характер и всего севернорусского былинного наследия в целом, и отдельных сюжетов или сюжетных циклов, и единичных текстов. Методическую основу для изучения севернорусских былин в их отношении к древнерусскому эпосу должен составить сравнительный анализ, обусловленный открытыми современной наукой закономерностями исторической типологии народного эпоса и опирающийся на обширные данные, которые выразительно характеризуют тот или иной тип эпоса в его динамическом состоянии. Один из выводов, подсказываемый современными исследованиями и имеющий немаловажное методическое значение, состоит в том, что процесс эпического творчества в принципе необратим: системы, возникающие на определенных этапах и характеризующиеся типологической определенностью, могли поддерживаться, сохраняться, постепенно распадаться или трансформироваться в новые системы, но они не могут быть, естественно, созданы вторично, заново; эдическое творчество не может возвращаться к пройденным типологически этапам; архаика невосстановима в естественном течении эпического творчества. Другой вывод заключается в том, что различные элементы системы живут не в едином темпе, их развитие происходит неравномерно. В одних сферах архаика может задерживаться сильнее, в других преодолеваться быстрее и органичнее. Севернорусская былина не представляет собой чего-то единого на всех ее уровнях. Это, конечно, осложняет анализ, но это же позволяет надеяться получить выводы, которые смогут в какой-то мере отразить всю сложность реальных процессов в русском эпосе.

Эпос практически всегда историчен. Русский героический эпос вобрал в себя мотивы и образы, сложившиеся еще в общеславянскую, праславянскую и даже дославянскую (общеиндоевропейскую) эпохи.

Вслушаемся и вдумаемся в само слово «богатырь». Имеет оно происхождении от слова «Бог», корни которого в индоарийских языках, в частности – в древнеиндийском и древнеперсидском, где оно означает «повелитель, счастье». Отсюда и «богатство», которое «от Бога», и «богатырь» – боец, воин «от Бога», защитник и добытчик счастья (вторая часть слова «тырь» имеет, скорее, тюркоязычное происхождение, отсюда и «батыр» – сильный человек, храбрец, и «тырить» – добывать).

Главные качества богатыря – воинская доблесть и старания его по защите родной земли. Это отражало действительность того времени. Достоинства богатыря проверяются в сражении, в неравном бою. С этим связана и композиция былины, кульминационным событием которой будет именно сражение, красочно насыщенное преувеличениями.

По мнению видного русского историка С.М. Соловьева, «история России, подобно истории других государств, начинается богатырским или героическим периодом... Старая русская песня очень хорошо определяет нам лучшего человека, богатыря или героя: “Сила-то по жилочкам так живчиком и переливается, грузно от силушки, как от тяжелого беремени...» Мужи, или богатыри, своими подвигами начинают историю; этими подвигами их народ становится известен у чужих народов; эти же подвиги у своего народа становятся предметом песен, первого материала исторического… Самый рассказ о подвигах богатыря-чародея приобретает чудодейственную силу, море утихает, когда раздается песня о богатыре: “Тут век про Добрыню старину скажут, синему морю на тишину, вам всем, добрым людям, на послушанье”. Это старинное форменное присловье показывает нам, что богатырские песни впервые раздавались на тех лодках, от которых Черное море прозвалось Русским. Племена исчезают в первый, богатырский, период; вместо них являются волости, княжения с именами, заимствованными не от племен, а от главных городов, от правительственных, стянувших к себе окружное народонаселение центров… Но перемены этим не ограничились: вследствие геройского, богатырского движения, далеких походов на Византию явилась и распространилась новая вера, христианство, явилась церковь, еще новая, особая часть народонаселения, духовенство; прежнему родоначальнику, старику, нанесен был новый, сильный удар: он потерял свое жреческое значение; подле него явился новый отец, духовный, священник христианский... Вообще движение русской истории с юго-запада на северо-восток было движением из стран лучших в худшие, в условия более неблагоприятные».

Пир богатырей у ласкового князя Владимира. Художник А.П. Рябушкин

Вот в этих-то условиях возник и расцвел на Руси богатырский эпос. Былинные герои живут в многослойном эпическом мире, вместившем в себя и реальные события, и личности из истории Руси, и еще более архаичные представления праславян, сохранившиеся только в устных преданиях старины глубокой.

Название «былины» установилось за русскими народными эпическими песнями и сказаниями о богатырях и добрых молодцах, в которых описываются их подвиги и деяния.

Каждая из этих песен и сказаний говорит обычно об одном эпизоде жизни одного богатыря, и, таким образом, получается ряд песен внешне отрывочного характера. Все былины, кроме единства описываемого предмета, характеризуются единством построения. Независимый дух былинного русского эпоса является отражением старой вечевой свободы, сохраненной богатырями, вольными казаками и свободными крестьянами, не захваченными крепостным правом. Дух общины, воплощенный в былинах, соединяет русский эпос и историю русского народа.

Следует обратить внимание на то, что все былины русского народа сохранились только у великорусов, а в Белоруссии и в Украине, которые были под властью западников – католического Польско-Литовского государства, не осталось своих былин.

Первые былины были сложены еще до Крещения Руси и носили черты очень древнего языческого эпоса, хотя в последующем все они в той или иной степени христианизировались. Из героев былин к дохристианскому циклу принадлежат Святогор, Микита Селянинович, Вольга... Порой языческое влияние чувствуется и в былинах более позднего происхождения (встреча Ильи Муромца со Святогором).

Святогор несравненно превосходит Илью Муромца по силе и духу. О нападении Муромца Святогор говорит: «Как русские мухи-то кусаются», – то есть ознаменовал он собой давнюю мощь языческого индоевропейского единения, а может быть, саму Природу. Целый ряд сравнений убеждает нас в том, насколько Илья Муромец меньше и слабее: и удары его легендарной палицы для Святогора – что мухи укус, и сам-то Илья со своим конем богатырским умещается в кармане (мешке) у Святогора. Напомним, что еще сильнее Святогора, по одной из былин, оказался крестьянин Микулушка Селянинович, который с собой в сумочке тяги земные носил.

Волга Всеславьевич. Художник А.П. Рябушкин

Для героических киевских былин периода христианства Святогор – глубокое прошлое. Он не совершает никаких подвигов, никуда не торопится. Ему никто не нужен. Святогор – воплощение замкнутой на себя первичной общины. В образе Святогора огромная мощь ведийской культуры языческой Руси. Наступила светлая эпоха христианства – Ночь Сварога, и перестала носить Святогора Мать Сыра Земля. Обратился Святогор в камень до часа назначенного, а силу свою Илье Муромцу, богатырю православному, передал. Передал, но не всю, а часть лишь малую. «А то и тебя Мать Сыра Земля носить не станет...», поскольку человек не может вместить всей силы природы, христианин не может вместить в себя языческую суть. Той же силе, что Илье досталась от Святогора, как гласит предание, «на бою смерть не писана», нельзя ее победить. Можно лишь самим распродать, разбазарить, пропить да прогулять по кабакам...

В древних сказаниях упоминается языческий богатырь Вольга Святославович (Волх Всеславич), с пяти годков обучавшийся хитростям-мудростям, знанию всяких языков разных (животных), умеющий оборачиваться, принимая облик различных зверей, птиц и рыб. Древен былинный образ Волха Всеславича. Он – волх, умеющий ворожить, он – витязь-волшебник, по преданию, родившийся от змеи, что являлось признаком мудрости, он – оборотень-волкодлак, обладаюший способностью оборачиваться в кречета (сокола), хорта (волка), тура, муравья.

В былине о Волхе Всеславьевиче, которая дошла до нас в ранней записи (середина XVIII в.), «оборотничество» героя изображено как вполне действительное явление:

Он обвернется ясным соколом,

Полетит он далече на сине море,

А бьет он гусей, белых лебедей...

Он обвернется ясным соколом,

Полетит он ко царству Индейскому.

И будет он во царстве Индейском,

И сел он на полаты царские,

Ко тому царю Индейскому,

И на то окошечко косящетое...

Сидючи на окошке косящетом,

Он те-та да речи повыслушал,

Он обвернулся горносталем,

Бегал по подвалам, по погребам,

По тем по высоким теремам,

У тугих луков тетивки накусывал,

У каленых стрел железцы повынимал...

Илья Муромец. Художник А.П. Рябушкин

Гробница Ильи «из города Мурома» в Киево-Печерской лавре

А вот князь Игорь в «Слове» бежит из плена:

Игорь князь поскочи горностаем к тростию,

И белым гоголем на воду,

Возвержеся на борз комонь,

И скочи с него босым волком,

И потече к лугу Донца,

И полете соколом под мглами,

Избивая гуси и лебеди...

Наряду с Вольгом упоминается легендарный Всеволод Полоцкий, о нем в Лаврентьевской летописи говорится: «его же роди мать от волхованья…», упоминается как волкодлак (оборотень) он и в «Слове о полку Игореве» (во второй половине ХI века). Главными действующими лицами киевских былин являются богатыри-воины, защищающие Русь от посягательств иноверцев и иноземцев.

Илья Муромец стал центральной фигурой киевского богатырского цикла да и всего русского эпоса. Мало кто воспринимает этого богатыря как реальное историческое лицо, человека, жившего приблизительно в XI – XII веке, причисленного Православной церковью к лику святых. Первоначально Илью захоронили в богатырском приделе Софийского собора. В свое время подробное описание разрушенной гробницы воина составил посланник австрийского императора Эрих Ляссота. Причем его гробница располагалась в одном храме с Ярославом Мудрым и княгиней Ольгой, что само по себе говорит о многом. В дальнейшем его мощи «перекочевали» в Киево-Печерскую лавру, где почивают нетленно в пещере. Первые исторические свидетельства почитания преподобного Илии Муромца относятся к концу XVI века.

По результатам современной экспертизы останков богатыря, умер он в возрасте 40 – 55 лет. С причиной смерти специалисты согласны безоговорочно – обширная рана в области груди. В данном случае можно смело утверждать, что былинный герой погиб в бою.

Родившись в селе Карачарове близ Мурома (или Муровска, расположенного между Киевом и Черниговом на реке Десне) «без рук, без ног», он сидел «сиднем» на печи «тридцать лет и три года», пока его не исцелили калики перехожие. Калики предостерегали Муромца от поединков с древним, изначальным богатырем Святогором, с родом Микуловым и самим Микулой Селяниновичем, со змеиным сыном Вольгой Сеславичем (Волхом или Змеем Огненным Волком, который дал свое имя реке Волхов, протекающей через Новгород). Исцеленный от немощи Илья выкорчевал вековые дубы и построил крепкую ограду, а затем собрался в Киев, ко двору князя Владимира. Наставляя сына в дорогу, мать наказала ему не проливать кровь. По дороге Муромец все же преступает материнский завет, уничтожая врагов, обижающих землю Русскую. Нарушение родительского наказа лишает богатыря возможности вернуться под отчий кров. Взамен он приобретает иную мать – «сыру землю» (Святую Русь).

В Смутное время прославился один из тогдашних самозванцев – Илейка Муромец, возглавлявший в 1605 году отряды донских и волжских казаков и обещавший «свободы» простому люду. «Сплетение» героя древнего эпоса и казачьего предводителя, скорее всего, и породило представление об Илье как о муромском уроженце и «старом казаке».

Богатырь Илья в народном восприятии слился с образом Ильи-пророка. Народная вера также связывает Илью-пророка с матерью сырой землей и ее плодородием. После Ильина дня начиналась жатва. Крестьяне в Ильин день не работали на поле и в саду из страха, что разгневанный святой, которому люди своей работой помешали очистить землю от скверны, может напустить на землю за грехи людские засуху и пожары. Пророк-громовержец, по народным поверьям, сойдет с Небес на землю в конце времен:

Как сойдет с неба Илья-пророк,

Загорится матушка сыра земля,

С востока загорится до запада,

С полуден загорится до ночи,

И выгорят горы с раздольями,

И выгорят лесы темные,

И сошлет Господь потопие,

И вымоет матушку сыру землю,

Аки харатью белую,

Аки скорлупу яичную,

Аки девицу непорочную.

Три богатыря. Художник В.М. Васнецов

Вокруг Муромца, если рассматривать былинный эпос в целом, выстраивается система образов, связанных с народными судьбами: Святогор и Микула Селянинович (троичное единство).

Число «три» со времен глубокой древности имеет особое, магическое значение. В сказке всегда действует закон троичности: в семье три брата, три сестры, герой трижды наносит удар по врагу, у Змея три головы (или число, кратное трем). Все важные события случаются три раза, герой получает три задания.

Так, почти за каждым шагом былинного героя стоит сакральная символика древнего воинского культа. Три старца ведуна поднимают на ноги немощного Илью Муромца с помощью ковша ключевой воды. «Классических» богатырей тоже трое. Крестьянин Илья Муромец по возрасту, происхождению и поведению противопоставлен Алеше Поповичу, а единство богатырского воинства зиждется на едином центре притяжения (Святая Русь – Киев – князь Владимир) и на миротворческом посредничестве Добрыни Никитича – представителя княжеской власти.

Илья Муромец и Соловей-разбойник. Лубок

Главнейшие сюжеты былин об Илье Муромце следующие:

1. Илья получает богатырскую силу.

Просидев сиднем долгие годы, немощный на ноги Илья получает силушку богатырскую чудесным образом от калики перехожего – божьего странника, фигуры, столь хорошо на Руси известной и столь любимой русским народом. В Толковом словаре Владимира Даля «калика» определяется как «паломник, странник, богатырь во смирении, в убожестве, в богоугодных делах... Калика перехожий – странствующий, нищенствующий духовный богатырь». В те давние времена по весям России бродили и скоморохи-язычники, и торговцы-офени, калики перехожие, монахи, юродивые и просто нищие. Все они и составляли Русь бродячую, которая издревле Руси оседлой, хозяйственной приносила новости и знания.

Черты странничества есть и в поведении самого Ильи. У него нет ни постоянного дома, ни хозяйства, он не связывает себя никакими житейскими попечениями и заботами, презирая богатство и славу, отказываясь от чинов и наград.

Говорят ему калики перехожия:

Ростени теперь росправь свои-ти ножки резвыя,

Ты сойди теперь со печки, они понесут тебя,

Понесут тебя, удержат ножки резвыя...

2. Былина об Илье и Святогоре (Смерть Святогора).

3. Поездка Ильи Муромца в Киев.

Отправляясь из родных краев на службу ко двору князя Владимира, он подъезжает к Чернигову и снимает осаду «силушки черным-черно», получив от мужичков черниговских благоговейное величание: «Ай, ты славный богатырь да святорусский». Затем по дороге в Киев он побеждает Соловья-разбойника, Одихмантьева сына (имеющего легко узнаваемое половецкое происхождение). «Соловьями» на Руси называли в то время разбойников вообще, потому что отряды грабителей общались в лесу друг с другом с помощью пересвиста. Пение соловьев в лесу не сулило проезжим купцам ничего хорошего. Судя по всему, именно Илья Муромец руководил карательной операцией по очистке Черниговской дороги от «соловьев». Это принесло ему популярность среди киевских и черниговских купцов.

По другой версии, Илья усмирил непокорное селение язычников, живших в районе современного Вышгорода под Киевом, по дороге на Чернигов. Еще в начале века крестьяне уверенно показывали курган, где был похоронен князь этого племени Соловей.

Победив его и приторочив к стремени, Илья приезжает в Киев, где Владимир-князь только что «вышел со Божьей церкви». Поначалу князь не верит Илье Муромцу, что смог тот с Соловьем-разбойником совладать, обзывая Илью уничижительно: «Мужичище-деревенщина». Пришлось заставить Соловья свистнуть. После того как способности разбойника подтвердились и князь «испужался», Илья во чистом поле срубил Соловью буйну голову, тем самым совладав с угрозой со стороны кочевых племен.

4. Илья Муромец и Калин-царь.

Этот сюжет еще можно назвать «Ссора Ильи с князем». Князь прогневался на Илью и посадил старого казака в погреб холодный (казаком Илья стал в период Смутного времени, так что это свидетельствует о поздней редакции былины). Былина не сомневается в правомочности княжеского поступка (уже формируется взгляд на божественное происхождение самодержавной власти), но осуждает его неразумность и поспешность. Но тут «собака Калин-царь» идет на Киев. Расплакавшись, раскаивается князь, что сгубил Илью. Но, оказывается, Илья жив – предусмотрительная дочь князя Опракса велела его в темнице холить и кормить. Илья обиды не помнит и обещает спасти православных от поганых. Когда Илья увидел, что силе поганой конца-краю нет, он решил обратиться за помощью к сотоварищам по служению – к святорусским богатырям. Он приезжает к ним на заставу и просит помощи. Этот сюжет интересен тем, что доказывает существование целого сословия богатырей-защитников и распространенность державного богатырского послушания. Сперва богатыри помогать князю отказываются. При этом старший из них, Самсон Самойлович, крестный батюшка самого Ильи Муромца, объясняет это так: «У него ведь есте много да князей-бояр, кормит их, да поит, да и жалует. Ничего нам нет от князя от Владимира». Но обида богатырей держится недолго, и, когда Илья, изнемогая в бою, вновь просит помощи, они вступают в битву и плененного «собаку Калина-царя» ведут по совету Ильи в Киев к Владимиру-князю.

То есть богатыри русские – не служки князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. Они готовы сражаться с врагом, но только – в чистом поле (эпический символ свободы) и не ради князя, а ради сохранения земли русской.

5. Илья Муромец на заставе богатырской.

Заставы богатырские, как и дорожки прямоезжие, – отражение вполне реальной исторической действительности. Именно такие заставы ограждали Русь от набегов со стороны Дикого поля. И так было не только во времена Киевской и докиевской Руси, но и в более отдаленные времена, когда в Приднепровье проходили оборонительные линии против набегов степняков.

Между тремя богатырями на заставе была установлена казачья субординация:

Под славным городом под Киевом,

На тех на степях Цицарских,

Стояла застава богатырская,

На заставе атаман был Илья Муромец,

Податаманье был Добрыня Никитич млад,

Есаул Алеша – поповский сын.

В этих былинах метафорично описываются битвы воеводы Ильи со степняками. Если провести исторические параллели, то четко прослеживаются войны Владимира Мономаха с половцами. В 1096 г. войска Владимира и Святополка сняли осаду с Переяслава; в 1103 г. половцам было нанесено поражение на реке Молочной; в 1107 г. под Лубнами были разгромлены войска хана Боняка; в 1111 г. половцы потерпели поражение на реке Сальнице. Наконец, в 1117 г. они признали себя младшими партнерами киевского князя.

6. Бой Ильи Муромца с заезжим богатырем-похвальщиком.

Былина описывает битву Ильи с Великим Жидовином, заканчивающуюся победой русского богатыря.

Выехал в поле Илья, вызвал Жидовина на бой. Долго борются противники, один другого одолеть не могут.

Вдруг у Ильи «левая ноженька ускользнулася». Он упал, Жидовин – на него! Хочет пороть ему белую грудь. Вспоминает Илья:

Написано было у святых отцов,

Удумано у апостолов:

Не бывать Илье в чистом поле убитому.

И – втрое у него силы прибыло!

Придала Илье силы уверенность,

Что ему не положено умереть в бою.

Пособрался он, понатужился,

Вскинул Жидовина на воздух,

Ударил оземь, потом отрубил ему голову,

Вздел ее на копье свое булатное…

Существуют достоверные исторические события, которые могли послужить отправной точкой для сюжета. Одно из них – разгром Хазарского каганата в 965 г., верхушка которого, как известно, исповедовала иудаизм.

В другом варианте Илья встречается в бою со своим «неузнанным» сыном Сокольником, которого сверстники дразнили, как внебрачного, Сколотным, а, как известно, сколоты (скифы-земледельцы) были одними из предков славян. Здесь могут сказываться мотивы междоусобицы на Руси.

7. Илья Муромец и Идолище поганое.

В этом былинном сюжете описываются реальные исторические события: хождение русских богатырей и калик в Царьград, падение столицы Византийской империи, а также борьба с язычниками (людьми, придерживающимися дохристианской веры предков) в землях новгородских и победа над ними.

8. К XVII в. относят появление одной из последних былин о Муромце – «Илья и голи кабацкие». Здесь описывается конфликт между богатырем – «деревенщиной» и Владимиром Красное Солнышко. Богатырь стал неугоден двору князя, который не пригласил Илью на пир. Муромец в отместку посшибал с церквей золотые кресты и маковки, снес их в кабак и пропил вместе с голью кабацкой. Эта былина была сложена по свежим воспоминаниям о недостойном поведении русской «верхушки» и части духовенства в Смутное время, когда народ осознавал себя единственным защитником веры христианской и церквей Божьих на Руси.

Алеша Попович. Художник А.П. Рябушкин

Народный сказитель, использующий сюжет былины, безусловно, привносит и собственное понимание происходящего, отражая все-таки действительность. Достоверно известно, что, например, за легендарной личностью Алеши Поповича стоят сразу два реальных исторических лица – Ольбег Ратиборич и Александр Попович. Это установлено благодаря сопоставлению эпической событийности с реальными историческими фактами. Опознан и противоборец Алеши, былинный Змей Тугарин – это половецкий хан Тугоркан.

Былина «Алеша Попович и Тугарин» начинается с того, что Алеша со товарищи собираются в Киев «добрым молодцам на выхвальбу». Войдя в княжеские палаты, они не только «крест кладут по-писаному, поклон ведут по-ученому», как делал в иных былинах представитель княжеского сословия Добрыня (и не делал представитель народа Илья Муромец), но и «молитву творят, да все Исусову». Владимир пригласил Алешу на почетное место, но молодой богатырь заявил, что сам выберет, куда сесть, и... полез на печку под трубное окно, как и подобает народному богатырю. Тем временем в княжескую палату явился Тугарин, который «Богу собака не молитче, да князю со княгиной он не кланетче, князьям и боярам он челом не бьет». Алеша не стерпел и стал с печки осуждать поведение незваного гостя.

Говорит-то собака нынь Тугарин-от:

«Да што у тя на запечье за смерд сидит,

За смерд-от сидит, да за засельщина?»

Говорит-то Владимир стольнокиевской:

«Не смерд-от сидит, да не засельщина,

Сидит руськей могучей да богатырь,

А по имени Олешинькя Попович-от».

Добрыня Никитич. Художник С. Москвитин

Тугарин метнул в Алешу свой нож, но его перехватил названый брат Алеши Еким. Тогда Тугарин вызвал Алешу на бой. Алеша согласился и попросил у другого названого брата Гурия, клыки кабан-зверя, шелом с греческою землею и девяностопудовый посох. Тугарин сел на коня с бумажными крыльями, а Алеша стал молиться Спасу Вседержителю и Богородице. «Олешина мольба Богу доходна была», и пошел дождь, который размочил конские крылья. Опустился Тугаринов конь на землю, тут Алеша выскочил из-под гривы, ударил врага посохом и отрубил ему голову.

Алеша Попович фигурирует в былинах реже Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Зато Алексию, человеку Божию, посвящено множество духовных стихов, а пророку Илие – очень немного.

Добрыня Никитич – связующее звено троицы защитников, второй по старшинству и силе богатырь, племянник князя Владимира, олицетворяющий княжескую власть и государственность. Прообразом этого персонажа послужил известный по Повести временных лет Добрыня, дядя и преданный воин равноапостольного Владимира Святославича, которому князь отдал Новгород. Согласно новгородской Иоакимовской летописи, в 991 г. прп. Иоаким Корсунский при помощи Добрыни и воеводы Путяты окрестил новгородцев. Если верить летописи, новгородские язычники взбунтовались, и тогда «Путята крести их мечом, а Добрыня огнем». Крещение Новгорода легло в основу сюжета «Добрыня Никитич и Змей», где богатырь побеждает Змея и освобождает любимую племянницу князя Владимира Забаву Путятишну.

Наиболее искусным в борьбе, как это видно из многих былин, был Добрыня Никитич: «Изучал Добрынюшка боротися. Изучился он с крутой, с носка спущать... Прошла про него слава великая, Мастер был Добрынюшка боротися, Сшиб осударя Илью Муромца на сыру землю...»

В былинах образ Добрыни облагородился и стал являть собой образ воина, в котором сочетаются сила, храбрость, воинское умение, благородство, образованность. Он умел петь, играть на гуслях, был искусен в шахматах, обладал незаурядными дипломатическими способностями, т.е. Добрыня стал идеалом воина-рыцаря эпохи Киевской Руси, не забывая иногда обводить вокруг пальца слишком простецкого и мужиковатого Илью Муромца.

Помимо Киевского цикла выделяют еще Новгородский цикл, состоящий преимущественно из былин о Садко и Ваське Буслаеве.

Много для почитания Ильи Муромца сделала церковь, которой необходим был православный богатырь, могущий сразить и Чудо-юдо, и Идолище поганое.

В народе же вместе с почитанием преподобного Илии существовало и определенное шутливо-ироническое отношение к его подвигам. Это отношение вообще-то характерно для всего, что навязывалось официальной моралью. В землях новгородских долго еще крепились языческие корни дохристианской Руси. Именно богатырь Василий Буслаев частенько пародирует Илью Муромца в его подвигах.

Из монографии Б.Н. Путилова «Фольклор и народная культура»:

«Пародийное начало заложено в былинах о новгородце Василии Буслаеве. Образ этот поражает своей парадоксальностью: в густом слое богатырских красок, наложенных на него, непросто отделить подлинные от мнимых, непросто понять, когда он “истинный” богатырь, а когда – антибогатырь, богатырь “навыворот”... Былины о Василии демонстрируют отрицание канонов киевского былинного мира, предлагая иной эпический мир. Противопоставление идет, в частности, через подключение пародийного начала. Оно не всегда открывается прямо. Так, детство Василия описывается в духе былинной традиции, с оглядкой на былины о Вольге и Добрыне. Подобно второму Василий – сын «честной вдовы» – рано обнаруживает недюжинную силу и испытывает ее на своих сверстниках. Подобно Вольге он проявляет склонность к учению. Но в то время как для Добрыни ребяческое озорство сменяется серьезными богатырскими подвигами, а для Вольги учение – это путь к овладению опытом вождя и волшебника, Василий свою “науку” употребляет на антибогатырские дела и до конца жизни остается озорником».

Тур. Немецкая гравюра XVI в.

Откровенно пародийный характер носит весь эпизод подбора Василием дружины. В нем ощутимы отголоски разных описаний дружин в киевских былинах, но все здесь предстает в вывернутом виде: и идея соответствия дружинников атаману, и ориентация на тех, кто способен выпить ведро вина и выдержать удар палицы, и социально-профессиональный отбор дружинников...

Подобно Илье Муромцу Василий в самый важный момент заточен в погреб, но только всей ситуации придан комический оттенок – его запирает в погребе мать, применяя иногда собственную силу («Хватила Васильюшку под пазуху»). В гротесковой манере описано, как мать выводит его из побоища: она вскакивает сзади ему «на могучие плечи» и заставляет его успокоиться.

Рядом с пародийным выворачиванием классической эпической традиции прослеживается стремление к изображению Василия Буслаева как героя нового типа, выросшего и действовавшего в уникальной обстановке Великого Новгорода, который, как известно, являлся северным оппонентом Киеву.

Из наследия старины необходимо упомянуть и о любимом дружинниками жанре – «Туры златорогие», песнях балладного характера, когда-то зачин былины. Туры – древние быки (позже вымерли), объект княжеской охоты в Киевской Руси и символ мужества. В эпосе получили значение вещих зверей, наделенных чудесными свойствами и фантастическим обличьем.

Турьи рога – ритоны были обязательной принадлежностью торжественных ритуальных пиров и являлись обязательным атрибутом богов, как символ благоденствия («рог изобилия»). Существовало большое количество сакральных рогов разных эпох, начиная с каменных стел на путях праславянской хлебной торговли VI – V вв. до н.э.

В славянских быличках и мифах поединки и битвы – характерная черта поведения мифологических персонажей. В их числе наиболее известные поединки между мифологическими персонажами, ведающими атмосферными явлениями (тучами, градом, ветрами), и колдунами типа облакопрогонников, которые борются с ними.

Одним из ярчайших и убедительнейших подтверждений «объединяющей международности» русского эпоса является тот факт, что Русь, а подчас даже и сами герои ее эпоса вошли в эпосы других народов Евразии. Так, объединяющий герой русского эпоса князь Владимир является (под именем Вальдемар) героем исландского эпоса, прежде всего «Саги об Олафе Трюггвассоне», записанной в ХII в., но в устной традиции возникшей, несомненно, раньше (норвежский король Олаф был современником Владимира).

Гусляр поющий. Художник А.П. Рябушкин

В норвежской «Саге о Тидреке Бернском» Владимир (Вальдемар) выступает уже рядом с Ильей (Илиас), который представлен здесь как побочный брат Владимира. Действие саги развертывается непосредственно на Русской земле (Ruszialand), упоминаются Новгород (Holmgard), Смоленск (Smaliski), Полоцк (Palltaeskiu) и т.п. Сага была записана в 1250 году, но западные исследователи относят ее возникновение ко времени не позже Х века. Наконец, Илья Русский (Ilias von Riuzen) – герой ряда произведений германского эпоса, прежде всего поэмы «Ортнит», записанной в 1220 – 1240 годах, но сложившейся намного ранее.

Русь заняла выдающееся место в эпосе Юго-Востока – в поэме Низами Ганджеви «Искендер-наме», созданной в конце XII века, а точнее, в первой книге этого произведения – «Шараф-наме» («Книга о славе»), где описываются подвиги великого Искендера (то есть Александра Македонского). Шестая часть «Шараф-наме» (более 2000 строк) посвящена изображению его битв с русским войском, которое во главе с Кинтал-Русом вторглось в Закавказье. Речь идет о действительно имевших место нескольких походах Руси в города восточной части Закавказья, совершившихся в IX и Х вв. Русские воины предстают настоящими богатырями, и лишь в седьмом по счету сражении Искендер побеждает Кинтала, а затем заключает с ним почетный мир.

Очерченные выше проявления русского героического эпоса на огромном пространстве от Норвегии до Византии и от германских земель до границы Ирана дают представление об энергии и активности исторического бытия Руси в героическую эпоху ее юности, что и отражено в народных сказаниях.

Что касается отсутствия такого жанра, как «эпопея», на Руси, то В.Я. Пропп убедительно показал, что «эпос любого народа всегда состоит только из разрозненных, отдельных песен. Эти песни обладают внутренней цельностью и до некоторой степени внешней объединяемостью... эпос обладает не внешней целостностью, а внутренним единством, единством образов героев, одинаковых для всех песен, единством стиля и, главное, единством национально-идейного содержания... Подлинный эпос всегда состоит из разрозненных песен, которые народом не объединяются, но представляют собой цельность. Эпопея же внешне едина, но внутренне мозаична... Эпос, как мы видели, целостен по существу и разрознен по форме своего выражения».

После побоища Игоря. Художник В.М. Васнецов

Русские былины, ждавшие своей записи несколько столетий, не объединились в эпопею, как это сделали поздние «усовершенствователи» на Западе («Песня о Нибелунгах», «Песня о Роланде»). Передача эпоса в устной традиции имела свои недостатки (поэтические искажения), но есть и преимущество перед теми или иными записями, ибо в определенных отношениях она вернее сохраняла изначальную природу эпоса.

Исполнителями, а очень часто и слагателями песен и былин были замечательные древнерусские хранители традиций, артисты, музыканты и поэты, известные под именем баянов, гусляров, скоморохов. Недаром в самих былинах они выводятся исполнителями былин, истинными артистами, от «умильной игры которых все князи и бояре те, и все эти русские богатыри, все же за столом призадумались, все же призаслухались».

Единый некогда массив мифологии распался со временем, породив два направления: воинские обряды и богатырские сказки, былины и предания.