«Городская» проза в современной литературе».
Ю. В. Трифонов. «Вечные темы и нравственные проблемы в повести «Обмен».
Цели урока: дать понятие о «городской» прозе, краткий обзор центральных её тем; анализ повести Трифонова «Обмен»
Требования к уровню подготовки учащихся:
Учащиеся должны знать:
понятие «городской » прозы, сведения о жизни и творчестве Ю.В.Трифонова, сюжет, героев произведения.
Учащиеся должны понимать:
Учащиеся должны уметь:
характеризовать героев повести и их отношение к матери.
1. «Городская» проза в литературе 20 века.
Работа с учебником.
Прочитайте статью (учебник под ред. Журавлева В.П., ч. 2, стр. 418-422).
Что, по- вашему, обозначает понятие «городская проза»?
2. «Городская» проза Юрия Трифонова.
Жизненный и творческий путь Трифонова.
Родители писателя были профессиональными революционерами. Отец, Валентин Андреевич, в 1904 году вступил в партию, был сослан в ссылку в Сибирь. В 1923-1925 г.г.возглавил Военную коллегию Верховного суда СССР.
В 30-е годы отец и мать были репрессированы. В 1965 вышла документальная повесть «Отблеск костра», в которой он использовал архив отца. Со страниц произведения встает образ человека, который «разжигал огонь и сам погиб в этом пламени». В романе Трифоновым впервые применен своеобразный художественный прием принципа монтажа времени.
История будет тревожить Трифонова постоянно («Старик», «Дом на набережной»). Писатель реализовал свой философский принцип: «Надо вспоминать- тут скрыта единственная возможность соревнования со временем. Человек обречен, время торжествует».
В войну Юрий Трифонов был в эвакуации в Средней Азии, работал на авиационном заводе в Москве. В 1944 году поступил в Литературный институт им. Горького.
Первая повесть «Студенты»- дипломная работа начинающего прозаика.
Повесть напечатал журнал «Новый мир» А. Твардовского в 1950 году, а в 1951 году автор получил за нее Сталинскую премию.
Сам Трифонов утверждал: «Да не быт я пишу, а бытие».
Критик Ю.М. Оклянский справедливо утверждает: «Испытание бытом, властная сила житейских обстоятельств и герой, так или иначе романтически им противостоящей…-сквозная и заглавная тема позднего Трифонова…».
Как вы считаете, почему писателя упрекали в погруженности в быт?
Какова роль «быта в повести «Обмен»?
Само название повести «Обмен» прежде всего раскрывает обыденную, бытовую ситуацию героя-ситуацию обмена квартиры. Быт городских семей, их ежедневные проблемы занимают значительное место в повести. Но это лишь первый, поверхностный слой повести. Быт- условия существования героев. Кажущаяся обыденность, всеобщность этого быта обманчива. На самом деле испытание бытом не менее трудно, опасно, чем испытания, которые выпадают человеку в острых, критических ситуациях. Опасно тем, что человек меняется под воздействием быта исподволь, незаметно для самого себя, быт провоцирует человека без внутренней опоры, стержня на поступки, которым сам человек после ужасается.
- Каковы основные события сюжета повести?
Сюжет повести представляет собой цепь событий, каждое из которых является самостоятельной новеллой. В первой Лена уговаривает Виктора Дмитриева, своего мужа, съехаться со смертельно больной матерью ради жилплощади. Во второй Виктор переживает за мать, мучается угрызениями совести, но все же обдумывает варианты обмена, Третья новелла- это родословная Виктора, его воспоминания об отце и его семье. Четвертая- история противостояния двух семейных кланов: потомственных интеллигентов Дмитриевых и Лукъяновых, людей из породы «умеющих жить». Пятая- история со старым другом Дмитриева, Левкой Бубриком, вместо которого Виктора пристроили в институт. Шестая- диалог героя с
сестрой Лорой о том, куда девать больную мать.
В чем смысл такой композиции?
Такая композиция постепенно раскрывает процесс морального предательства героя. Сестра и мать считали, «что он их тихонько предал», «олукьянился». Герой постепенно идет на один компромисс за другим, как бы вынужденно, в силу обстоятельств отступает от своей совести: по отношению к работе, к любимой женщине, к другу, к своей семье, и наконец, к матери. При этом Виктор «мучился, изумлялся, ломал себе голову, но потом привык. Привык оттого, что увидел, что то же- у всех, и все- привыкли». И успокоился на той истине, что нет в жизни ничего более мудрого и ценного, чем покой, и его-то нужно беречь изо всех сил». Привычка, успокоенность и есть причины готовности к компромиссам.
- Как Трифонов переходит от описания частной жизни к обобщениям?
Слово, изобретенное сестрой Виктора, Лорой,- «олукьянился»- уже обобщение, очень точно передающее суть изменений в человеке. Эти изменения касаются не только одного героя. По пути на дачу вспоминая прошлое своей семьи, Дмитриев оттягивает встречу с матерью, оттягивает неприятный разговор и предательский разговор об обмене. Ему кажется, что он должен «продумать что-то важное, последнее»: «Все изменилось на том берегу. Все «олукьянилось». Каждый год менялось что-то в подробностях, но, когда прошло 14 лет, оказалось, что все олукьянилось и безнадежно». Второй раз слово уже дано без кавычек, как устоявшееся понятие. Герой думает об этих изменениях примерно так же, как думало своей семейной жизни: «а, может быть,- это не так уж плохо? И если это происходит со всем-даже с берегом, с рекой и с травой- значит, может быть, это естественно и так должно быть?». Никто, кроме самого героя, не может ответить на эти вопросы. А самому удобнее ответить: да, так и должно быть- и успокоиться.
Чем отличаются семейные кланы Дмитриевых и Лукьяновых?
В отличии двух жизненных позиций, двух систем ценностей, духовных и бытовых, состоит конфликт повести. Главным носителем ценностей Дмитриевых является дед, Федор Николаевич. Он старый юрист, в молодости занимался революционными делами, сидел в крепости, бежал за границу, прошел ГУЛАГ- об этом говорится косвенно. Дмитриев вспоминает, что «старик был чужд всякого лукьяноподобия, просто не понимал многих вещей». Например, того, как можно немолодому рабочему, который пришел к ним перетягивать кушетку, говорить «ты», как это делают жена и теща Дмитриева. Или давать взятку, как это сделали уже вместе Дмитриев и Лена, когда просили продавца отложить для них радиоприемник.
Если тесть Дмитриева неприкрыто «умеет жить», то Лена прикрывает это умение, изворотливость заботой о семье, о муже. Для нее Федор Николаевич-«монстр», ничего не понимающий в современной жизни.
Каков смысл повести?
Жизнь меняется только внешне, люди же остаются прежними. «Квартирный вопрос» становится испытанием и для героя Трифонова, испытанием, которого он не выдерживает и ломается. Дед говорит: «Мы с Ксенией ожидали, что из тебя получится что-то другое. Ничего страшного, разумеется, не произошло. Ты человек не скверный, но и не удивительный».
Это суд самого автора. Процесс «олукьянивания » протекает незаметно, вроде бы помимо воли человека, с массой самооправданий, но в результате разрушает человека, и не только морально: после обмена и смерти матери три недели дома в строгом постельном режиме пролежал Дмитриев. Герой становится другим: «еще не старик, но уже пожилой, с обмякшими щечками дяденька».
Смертельно больная мать говорит ему: «Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел…Это было очень давно. И бывает всегда, каждый день, так что ты не удивляйся, Витя. И не сердись. Просто так незаметно…».
В конце повести приводится перечень юридических документов, необходимых для обмена. Их сухой, деловой, официальный язык подчеркивает трагизм происшедшего. Рядом стоят фразы о «благоприятном решении» в отношении обмена и о смерти Ксении Федоровны. Обмен ценностных представлений состоялся.
Итак, Трифонов сумел нарисовать типичную картину семейных отношений нашего времени: переход инициативы в руки хищниц, торжество потребительства, потеря традиционных семейных ценностей. Стремление к покою как единственной радости заставляет мужчин мириться со своей второстепенностью в семье. Они теряют твердое мужское начало. Семья остается без главы.
3) Из чего складывается образ главного героя?
Характеристика образа с опорой на текст.
– Чем заканчивается наметившийся конфликт с женой по поводу обмена? («...Он лег на свое место к стене и повернулся лицом к обоям».)
– Что выражает эта поза Дмитриева? (Это желание уйти от конфликта, смирение, непротивление, хотя на словах он и не согласился с Леной.)
– А вот еще тонкая психологическая зарисовка: засыпающий Дмитриев ощущает на своем плече руку жены, которая сначала «слегка поглаживает его плечо», а потом давит «с немалой тяжестью».
Герой понимает, что рука жены приглашает его повернуться. Он сопротивляется (так автор детально изображает внутреннюю борьбу). Но… «Дмитриев, ни слова не говоря, повернулся на левый бок».
– Какие еще детали указывают на подчинение героя жене, когда мы понимаем, что он человек ведомый? (Утром жена напомнила о необходимости поговорить с матерью.
«Дмитриеву что-то хотелось сказать», но он, «сделав два шага вслед за Леной, постоял в коридоре и вернулся в комнату».)
Эта деталь – «два шага вперед» – «два шага назад» – наглядное свидетельство невозможности для Дмитриева выйти за рамки, которые навязаны ему внешними обстоятельствами.
– Чью оценку получает герой? (Его оценку мы узнаем от матери, от деда: «Ты человек не скверный. Но и не удивительный».)
4) В праве называться личностью Дмитриеву отказано его родными. Лене отказано автором: «…она вгрызалась в свои желания, как бульдог. Такая миловидная женщина-бульдог… Она не отпускала до тех пор, пока желания – прямо у нее в зубах – не превращались в плоть…»
Оксюморон* миловидная женщина-бульдог еще больше подчеркивает отрицательное отношение автора к героине.
Да, Трифонов явно определил свою позицию. Этому противоречит высказывание Н. Ивановой: «Трифонов не ставил перед собой задачи ни осудить, ни наградить своих героев: задача была иная – понять». Это верно отчасти…
Думается, более справедливо другое замечание этого же литературного критика: «…за внешней простотой изложения, спокойной интонацией, рассчитанной на равного себе и понимающего читателя, – трифоновская поэтика. И – попытка социального эстетического воспитания».
– Каково ваше отношение к семье Дмитриевых?
– Хотелось ли вам, чтобы так складывалась жизнь и в ваших семьях? (Трифонов сумел нарисовать типичную картину семейных отношений нашего времени: феминизация семьи, переход инициативы в руки хищниц, торжество потребительства, отсутствие единства в воспитании детей, потеря традиционных семейных ценностей. Стремление к покою как единственной радости заставляет мужчин мириться со своей второстепенностью в семье. Они теряют твердое мужское начало. Семья остается без главы.)
III. Итог урока.
– Над какими вопросами заставил задуматься автор повести «Обмен»?
– Согласитесь ли вы с тем, что Б. Панкин, говоря об этой повести, называет жанр, сочетающий в себе физиологический очерк современного городского быта и притчи?
Домашнее задание.
«Обмен увидел свет в 1969 году. В эту пору автора порицали за воспроизведение «страшной тины мелочей», за то, что в его творчестве «нет просветляющей правды», за то, что в повестях Трифонова бродят духовные мертвецы, притворяющиеся живыми. Идеалов нет, человек измельчал и унижен, раздавлен жизнью и собственным ничтожеством».
– Выразите свое отношение к этим оценкам, ответив на вопросы:
џ Что в повести выходит на первый план при восприятии ее сейчас нами?
џ Действительно ли у Трифонова нет идеалов?
џ Останется ли, по вашему мнению, эта повесть в литературе и как ее будут воспринимать еще через 40 лет?
Биография Юрия Трифонова кратко расскажет о жизни и творчестве русского писателя.
Краткая биография Юрия Трифонова
Родился 28 августа 1925 года в Москве в семье профессионального революционера и детской писательницы. Родители были репрессированы, когда мальчику было двенадцать лет, а он в школе стал «сыном врага народа» и впоследствии не мог поступить ни в один вуз. После школы он стал работать на заводе слесарем, позднее редактором многотиражки, диспетчером в цеху.
Ещё в школе заинтересовался литературой, был редактором классных газет, сочинял стихи и рассказы.
В 1944 году он все же поступил в Литературный институт, где проучился до 1949 года.
Одни из первых рассказов, «Знакомые места» и «В степи», появились в печати в 1948 году. Однако известность к нему пришла с выходом романа «Студенты» (1950).
С 1952 года он связал свою судьбу с Туркменией, и многие рассказы посвящал именно этой стране. Так, в 1959 году был выпущен цикл рассказов «Под солнцем», а в 1963 году – роман «Утоление жажды». Эта работа была выдвинута на Ленинскую премию. После возвращения из Туркмении Трифонов написал много рассказов на спортивную тему.
С 1969 года он выпустил несколько повестей, среди них «Обмен», «Дом на набережной», «Другая жизнь» и некоторые другие. Все они неофициально вошли в цикл «Московские повести». Наибольшую популярность писателю принесла повесть «Дом на набережной», действия которой происходили в правительственном доме в 1930-е годы. Многие произведения Трифонова были автобиографичными. Они повествовали о жизни интеллигенции во времена правления Сталина.
-- [ Страница 1 ] --
На правах рукописи
СЕЛЕМЕНЕВА Марина Валерьевна
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР Ю.В. ТРИФОНОВА
В КОНТЕКСТЕ ГОРОДСКОЙ ПРОЗЫ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА
Специальность 10.01.01 – русская литература
диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук
Москва 2009
Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова»
Научный консультант :
Гречаник Ирина Владимировна доктор филологических наук, профессор
Официальные оппоненты :
доктор филологических наук, профессор Коваленко Александр Георгиевич Российский университет дружбы народов доктор филологических наук, профессор Сигов Владимир Константинович Московский педагогический государственный университет доктор филологических наук, Местергази Елена Георгиевна старший научный сотрудник Институт мировой литературы им. А.М. Горького
Ведущая организация : Российский государственный гуманитарный университет
Защита диссертации состоится «23» октября 2009 г. в 15-00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.203. при Российском университете дружбы народов по адресу: 117198, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, д. 6, ауд. 436.
С диссертацией можно ознакомиться в Учебно-научном информационнобиблиотечном центре (Научной библиотеке) РУДН по адресу: 117198, Москва, ул.
Ученый секретарь диссертационного совета А.Е. Базанова кандидат филологических наук, доцент
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Юрий Валентинович Трифонов, один из крупнейших прозаиков второй половины ХХ столетия, выразитель умонастроений советской постоттепельной интеллигенции, лидер городской прозы, писатель-философ, считал литературную деятельность особой формой самовыражения, которая не приемлет ученичества, не допускает сотворчества и сама по себе является подобием экзистенциальной ситуации, максимально раскрывающей личностный потенциал художника. «Писательство – дело одинокое, личное. Писатель отвечает сам за себя, сам строит свою судьбу»1, – эти строки, написанные Ю.В. Трифоновым незадолго до смерти в 1981 году, сегодня воспринимаются как выражение его творческого и жизненного кредо. Творческая индивидуальность писателя формировалась под влиянием Ф.М. Достоевского, А.П.
Чехова, И.А. Бунина, М.А. Булгакова, М.А. Шолохова, но в основополагающих элементах его «почерк» остался глубоко оригинальным, самобытным, узнаваемым с первых строк. Наследие писателя не вмещается в прокрустово ложе направлений, течений, тенденций, оно формирует особый художественный мир2, который воспринимается как уникальная этико-эстетическая реальность.
В изучении творческого наследия Ю.В. Трифонова можно выделить несколько этапов. Первый этап (1950-е – первая половина 60-х годов) – период единовременных отзывов критики и читательской аудитории на публикацию повести «Студенты», туркменских рассказов, спортивных и путевых очерков. Все публикации этого времени отличались вниманием к идейному содержанию произведений и оценивали точность и достоверность отражения автором советской действительности. На этом этапе ведущими жанрами были рецензия, отзыв, статья, дискуссия, читательская конференция. По справедливому замечанию В.В. Черданцева, «произведения писателя рассматривались в общем русле идейно-художественных исканий советской литературы»3, при этом внимание к творческой индивидуальности Трифонова было минимальным.
Ко второму этапу, начало которого датируется 1969 годом (выходом в печати повести «Обмен» и появлением первых откликов на это произведение), относятся первые попытки аналитического прочтения текстов Трифонова, предпринятые А.Г.
Бочаровым, В.И. Гусевым, Ф.Ф. Кузнецовым, Б.Д. Панкиным. При всей значительности публикаций этого периода нельзя не отметить их ориентации на социальную проблематику «московских» повестей, тенденциозности в интерпретации образов представителей «интеллигенции» и «мещанства», навязывания писателю участия в идейном противостоянии писателей-«деревенщиков» и писателей-«горожан».
Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.
Россия, 1985. – С. 130.
Под художественным миром мы, вслед за Д.С. Лихачевым, понимаем «мир действительности в … творческих ракурсах» (Лихачев, Д.С. Внутренний мир художественного произведения [Текст] / Д.С.
Лихачев // Вопросы литературы. – 1968. – № 8. – С. 74). Вместе с тем, понятие «художественный мир Ю.В. Трифонова» предполагает расширение значения, и в этом случае «художественный мир»
воспринимается «как синоним творчества писателя» (Чернец, Л.В. Мир литературного произведения [Текст] / Л.В. Чернец // Художественная литература в социокультурном контексте. Поспеловские чтения.
– М., 1997. – С. 32). Мысль о том, что «мир Трифонова» – эстетическая реальность, равновеликая «миру»
Платонова или Булгакова, высказывалась такими исследователями, как И.Н. Сухих (Сухих, И.Н.
Двадцать книг ХХ века: Эссе [Текст] / И.Н. Сухих. – СПб.: Паритет, 2004. – C. 513) и Н.Б. Иванова (Иванова, Н.Б. Современная русская проза: метасюжет развития [Текст] / Н.Б. Иванова // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания. – Пермь: Изд-во ПГПУ, 2007. – Ч. I. – C. 5).
Черданцев, В.В. Человек и история в городских повестях Ю.В. Трифонова (Проблематика и поэтика жанра): Дис. … канд. филол. наук [Текст] / В.В. Черданцев. – Екатеринбург, 1994. – С. 3.
Переходными работами, авторы которых обратились к идейно-эстетическим основам прозы Трифонова, выявили и обосновали взаимосвязь между «московскими» повестями и исторической прозой, стали статьи А.Г. Бочарова «Восхождение» (1975) и Б.Д.
Панкина «По кругу или по спирали?» (1977).
Третий этап, начало которого можно условно обозначить концом 1970-х годов, стал временем, когда творчество Трифонова вошло в сферу интересов профессиональных литературоведов. В первых кандидатских диссертациях Э.А.
Алескеровой, И.И. Плехановой, Т.Л. Рыбальченко, С.Р. Смирнова, в концептуальных статьх Л.А. Аннинского, О.А. Кутминой, В.Д. Оскоцкого, Л.А. Теракопяна, А.В.
Панкова намечаются подходы к изучению наследия писателя, и в качестве исследовательских приоритетов обозначаются нравственная проблематика произведений, идейное своеобразие исторической прозы, жанровая специфика и особенности языка рассказов и повестей. К данному этапу относится и публикация первых значительных статей и исследований о Трифонове в зарубежных изданиях.
Статьи Дж. Апдайка, Дж. Спендель, Дж. Гибиана, Н. Натовой показали, что западноевропейскому читателю Трифонов интересен скорее как потенциальный писатель-диссидент, на уровне подтекста выражающий свое несогласие с политикой советской власти, чем как создатель талантливой прозы. В работах других западных славистов (в числе которых С. Маклаффлин, Т. Патера, Л. Шеффлер, Ч. Хаусман) обозначился интерес к жанровому своеобразию и историко-литературному контексту прозы Трифонова. В числе ведущих тенденций западного трифоноведения следует отметить изучение литературной судьбы и репутации писателя, исследование социальнополитической проблематики его творчества, анализ способов выражения авторской позиции в романистике и публицистике.
На четвертом этапе всплеск интереса к наследию Ю.В. Трифонова был вызван безвременной смертью писателя и острой потребностью оценить его творчество как целостный художественный феномен в контексте русской литературы ХХ века. На наш взгляд, начало четвертого этапа следует датировать 1984 годом – временем выхода в печати первой монографии, посвященной писателю, – книги Н.Б. Ивановой «Проза Юрия Трифонова»4. В дальнейшем этот жанр становится востребованным исследователями, одна за другой издаются монографии Ю.М. Оклянского (1987), Ж. Уолл (1991), Н.
Колесникофф (1991), Д. Гиллеспи (1992), Э. Никадем-Малиновски (1995), К. Де МагдСоэп (1997), Л. Шеффлер (1998). В 1997 году выходит в печати первое биографическое исследование – работа А.П. Шитова «Юрий Трифонов: Хроника жизни и творчества». На этом же этапе кандидатские диссертации Е.Л. Быковой, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б.
Ивановой, И.И. Игольченко, М.Л. Князевой, О.А. Кутминой, Лохан Амарджит Сингха, А.А. Мамед-Заде, Сим Ен Бо, В.А. Суханова, В.В. Черданцева, А.В. Шаравина сформировали понятийный аппарат трифоноведения, способствовали уточнению вопросов периодизации, жанрово-стилевой эволюции, идейно-тематического генезиса, лингвостилистического своеобразия творчества Трифонова. Статьи Г.А. Белой, И.А. Дедкова, Л.Л. Кертман, А.Г. Коваленко, В.М. Пискунова, посвященные отдельным аспектам проблематики и поэтики наследия писателя, обеспечили введение основных трифоноведческих концепций в литературно-критический оборот. Вторая половина Следует оговориться, что в 1983 году была издана книга Т.А.Патеры «Обзор творчества и анализ московских повестей Юрия Трифонова» (Мичиган). Эта монография, несмотря на то, что она была написана на русском языке и содержала ряд важных научных наблюдений и выводов, не имела такого резонанса в отечественном литературоведении, как труд Н.Б. Ивановой.
1980-х годов – 1990-е годы – период становления трифоноведения как отдельной литературоведческой отрасли.
Началом современного этапа развития трифоноведения, безусловно, явилось проведение I Международной конференции «Мир прозы Юрия Трифонова» (РГГУ, 1999), в которой приняли участие наиболее крупные отечественные и зарубежные исследователи наследия писателя. Это событие способствовало уточнению основных направлений трифоноведения как литературоведческой отрасли, выявлению особенностей художественного метода писателя, автобиографических мотивов его произведений, осмыслению преемственной связи с русской классической литературой.
Самыми значимыми научными работами, созданными на рассматриваемом этапе, являются монографический очерк Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого «От советского писателя к писателю советской эпохи: Путь Юрия Трифонова» (2001), диссертации Н.А.
Бугровой (2004), В.А. Суханова (2001), историко-биографическое исследование А.П.
Шитова и В.Д. Поликарпова «Юрий Трифонов и советская эпоха: факты, документы, воспоминания» (2006).
В настоящее время можно выделить два перспективных направления развития трифоноведения как литературоведческой отрасли. Первое направление – изучение наследия Ю.В. Трифонова в системно-целостном аспекте. Значительным шагом на пути реконструкции художественной системы писателя стала докторская диссертация В.А.
Суханова «Романы Ю.В. Трифонова как художественное единство» (2001), в которой образцы крупной эпической прозы автора проанализированы с точки зрения идейнотематического, аксиологического, системно-образного и жанрово-стилевого своеобразия, но при этом за пределами исследовательского внимания остались циклы малой прозы, «московские» повести, повесть в рассказах «Опрокинутый дом». Проблема «городская проза Ю.В. Трифонова как художественная система» требует дальнейшего изучения и, прежде всего, в таких аспектах, как эволюция творчества от циклизации к системности, формирование индивидуально-авторского «московского текста», становление историософской концепции, воплощение миропонимания русской интеллигенции постоттепельной поры, генезис новой разновидности полифонического романа.
Второе направление – выявление роли Ю.В. Трифонова в формировании такого литературного явления, как городская проза, т.е. изучение развития писателем традиций урбанистической прозы русской литературы XIX – 1-й половины ХХ веков, сопоставление характера воссоздания общественного, культурного, духовного пространства современного города писателями-«горожанами», выявление особенностей восприятия художественных открытий Трифонова писателями поколения «сорокалетних» и представителями литературы мегаполиса рубежа XX – XXI веков.
В рамках этого направления обозначились такие научные проблемы, как проблема типологии и кодификации локальных прочтения городской прозы в геософском ключе, проблема эволюции «московского» и «петербургского» текстов во второй половине ХХ века, проблема соотношения традиционного и индивидуально-авторского компонентов в творчестве прозаиков «трифоновской школы», проблема влияния городской прозы и, в частности, прозы В современном литературоведении локальные тексты принято рассматривать как сверхтексты. Под сверхтекстом при этом понимается «совокупность высказываний, ограниченная темпорально и локально, объединенная содержательно и ситуативно, характеризующаяся цельной модальной установкой, достаточно определенными позициями адресанта и адресата, с особыми критериями нормативного/анормального» (Н.А. Купина, Г.В.
Битенская) (Человек – текст – культура [Текст] / Под ред. Г.В. Битенской, Н.З. Богуславской, И.А. Гиниатуллина. – Екатеринбург, 1994. – С. 215).
Трифонова на современную литературу мегаполиса. Направленностью на решение обозначенных проблем определяется актуальность диссертационной работы.
Целью диссертационной работы является исследование художественного мира Ю.В. Трифонова как идейно-эстетической основы городской прозы 2-й половины ХХ века, определение роли жанрово-стилевых и идейно-художественных исканий писателя в формировании «московского текста» русской литературы и выявление характера влияния городской прозы 1960-80-х годов на литературный процесс рубежа XX – XXI веков.
Эта цель определяет основные задачи исследования:
Рассмотреть городскую прозу как идейно-эстетический феномен русской литературы и как одну из основных составляющих историко-литературного процесса 60-80-х годов ХХ века;
Выявить основные этапы и особенности формирования локальных текстов русской определить критерии принадлежности индивидуально-авторских текстов к «петербургскому» и «московскому» текстам;
Проследить эволюцию поэтики городской прозы Ю.В. Трифонова от «описательной литературы» 1950-60-х годов до «мыслящей прозы» 1970-80-х годов и воссоздать путь писателя от циклизации текстов к формированию художественной системы;
Рассмотреть городскую прозу Трифонова как индивидуально-авторский вариант «московского текста» русской литературы;
Выявить историософские и геософские взгляды Ю.В. Трифонова, определившие своеобразие художественного мира писателя;
Погрузить творчество Трифонова в контекст городской прозы 60-70-х годов ХХ века (прозу Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова);
Выявить своеобразие поэтики и проблематики прозы В.С. Маканина в аспекте творческого диалога с городской прозой Ю.В. Трифонова;
Проанализировать характер переосмысления идей и образов городской прозы 1960-70-х годов в литературе рубежа XX – XXI веков на примере творчества Е.В.
Поставленными целью и задачами обусловлен выбор метода исследования – системно-целостного с использованием элементов историко-генетического, историкофункционального, сравнительно-типологического методов.
Теоретико-методологическая база исследования разработана на основе трудов Э.А. Алескеровой, Н.А. Бугровой, Е.Л. Быковой, Д. Гиллеспи, Е.А. Добренко, Т.В. Емец, Н.Б. Ивановой, М.Л. Князевой, Н. Колесникофф, О.А. Кутминой, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого, К. Де Магд-Соэп, Э. Никадем-Малиновски, Т. Патеры, В.М. Пискунова, И.И. Плехановой, В.А. Суханова, Дж. Уолл, Дж. Хоскинга, В.В. Черданцева, Р. Шредера; исследований литературного процесса 2-й половины ХХ века и городской прозы М.Ф. Амусина, Л.А. Аннинского, В.Г. Бондаренко, Т.М. Вахитовой, В.Е. Ковского, И.Н. Крамова, А.А. Михайлова, А.С.
Немзера, Б.Д. Панкина, И.Б. Роднянской, Д.В. Тевекелян, А.В. Шаравина, работ по Н.П. Анциферова, К. Линча, Ю.М. Лотмана, А.П. Люсого, Н.М. Малыгиной, Н.Е. Меднис, В.Н. Топорова, М.С. Уварова. Значительное влияние на формирование концепции работы оказали труды теоретиков литературы М.М. Бахтина, М. Бютора, В.В.
Виноградова, В.А. Грехнева, М.Н. Дарвина, Вяч. Вс. Иванова, Б.О. Кормана, В.И. Тюпы, Б.А. Успенского, Е.Г. Эткинда, культурологов С. Бойм, Ю.В. Борева, Д.Н. Замятина, Л.Г. Ионина, В.З. Паперного, В.Н. Сырова, М.П. Шубиной, философов и социологов К.З. Акопяна, И.В. Кондакова, В.Ф. Кормера, Л.А. Кошелевой, Ю.А. Левады.
Предметом исследования является художественная система городской прозы Ю.В. Трифонова в аспекте взаимодействия всех ее уровней – родовидового, жанровостилевого, пространственно-временного, сюжетно-композиционного, системнообразного, мотивного, субъектно-речевого. Объектом исследования – влияние городской прозы Ю.В. Трифонова, сформировавшейся в русле традиций «московского текста» русской литературы XIX – 1-й половины XX веков, на литературный процесс 2-й половины ХХ века и роль «московской» прозы Трифонова в становлении творческого почерка «сорокалетних» писателей и представителей литературы мегаполиса.
Материалом диссертации является городская проза Ю.В. Трифонова:
произведения 50-60-х годов ХХ века, в которых происходило формирование городского текста (повесть «Студенты», «туркменская» проза – рассказы и роман «Утоление жажды»), «городские» рассказы 2-й половины 1960-х годов, «московские» повести («Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь», «Дом на набережной»), произведения «мыслящей прозы» (романы «Старик», «Время и место», «Исчезновение», повесть в рассказах «Опрокинутый дом»). К анализу привлекаются историческая проза Ю.В. Трифонова («Нетерпение», «Отблеск костра»), публицистика, эссеистика, интервью и анкеты писателя, материалы из архивов журналов «Знамя», «Новый мир», Мосфильма, Союза Советских писателей, Иностранной комиссии ССП, Б.А. Слуцким, Е.Д. Сурковым, воспоминания Е.Б. Рафальской. Также в качестве материала исследования выступают произведения Ю.М. Нагибина, И. Грековой, Г.В. Семенова, А.Г. Битова, отражающие своеобразие поэтики и проблематики городской прозы 60-70-х годов ХХ века, проза В.С. Маканина, представляющая собой пример продолжения и переосмысления идей и образов городской прозы писателями «московской школы», произведения Е.В. Гришковца, адаптирующие идейные и художественные принципы городской прозы к реалиям рубежа XX – XXI веков и воссоздающие нравственно-философскую парадигму современного героя-горожанина.
Положения, выносимые на защиту :
1. Тема города, выступившая доминантой тематического диапазона русской литературы XIX – ХХ веков, стала истоком формирования городского текста, представляющего собой совокупность локальных текстов с особым кодом прочтения, мифопоэтической основой, типологией персонажей, поэтикой урбанизма. В XIX веке исключительный статус первого и ведущего сверхтекста русской литературы получил «петербургский текст», в ХХ веке эта позиция была занята «московским текстом», тогда как провинциальные (крымский, орловский, пермский) и западноевропейские (венецианский, флорентийский, лондонский) тексты в литературном процессе XIX – XX столетий существовали как периферийные и недостаточно репрезентативные.
2. Во второй половине ХХ века в русской литературе городской текст был осмыслен как идейно-эстетический феномен и оформлен в виде корпуса текстов городской прозы. Городская проза, длительное время бытовавшая в статусе литературного течения наряду с деревенской, военной и лагерной прозой, представляет собой сложную незамкнутую систему интегрированных текстов, обладающих проблемно-тематической и жанрово-стилевой целостностью. Авторами городской прозы было предложено идейно-художественное осмысление процесса урбанизации, выдвинута особая концепция личности и среды, воссоздано мировоззрение постоттепельной интеллигенции, представлена новая поэтика урбанизма, предложен ряд жанрово-стилевых модификаций повести и романа.
3. Писателем, создавшим художественные ориентиры и нравственнофилософскую систему координат городской прозы, является Юрий Валентинович Трифонов, творчество которого представляет собой художественную систему с единой повествовательной и мотивной структурой, пространственно-временной организацией, типологией и архитектоникой персонажей, автобиографической основой и историософской концепцией.
4. «Московский текст» Ю.В. Трифонова представляет собой индивидуальноавторский вариант «московского текста» русской литературы, созданный с опорой на традиционные мифологемы (Москва – город-лес, город-женщина, город, сожженный пожаром), код прочтения и поэтику урбанизма, но выдвигающий и оригинальную интерпретацию московского топоса – города-дома, отдельные локусы которого – «опрокинутые дома». В городской прозе 1960-70-х годов близкие трифоновскому авторские варианты «московского текста» были созданы Ю.М. Нагибиным.
И. Грековой, Г.В. Семеновым, но в целом наметилась тенденция к унификации различных локальных текстов, о чем свидетельствует близость сюжетных коллизий, типологии персонажей, мотивной структуры «московского текста» Ю.В. Трифонова и «петербургского текста» А.Г. Битова.
5. В «московской» прозе Ю.В. Трифонова воссоздана нравственно-философская парадигма представителя постоттепельной интеллигенции. Герой-интеллигент В.Ф. Кормера), которая отличается такими качествами, как отказ от общественной деятельности, погруженность в частную семейно-бытовую среду, конформизм, инертность, склонность к компромиссам, разочарованность в идеалах «оттепели» и, вместе с тем, внутренний нонконформизм, скрытое диссидентство, вера в традиционные ценности русской интеллигенции, романтическое (наивное, максималистское, бунтарское) мироощущение.
6. Городская проза стала для Ю.В. Трифонова формой выражения историософских взглядов. Историософская концепция писателя заключается в отказе от антитезы история/современность и утверждении присутствия истории в каждом дне и в каждой судьбе. Трифонов доказывает равнозначность мелочей жизни и масштабных исторических событий в контексте повседневности и считает нитью, неразрывно связывающей историю и современность, человеческую память.
7. Продолжением художественных исканий Ю.В. Трифонова является творчество писателей «московской школы», получившее в критике условное обозначение прозы «сорокалетних». Наиболее последовательное, но при этом творческое и полемическое, развитие идей и образов Трифонова обнаруживается в прозе В.С. Маканина. Писатель, ориентируясь на такие составляющие художественного мира Трифонова, как тема разрушения старой Москвы, тема неудавшейся жизни, тема противостояния поколений, тема смерти как испытания, мотив «убега», мотив жизни-потока, мотив брака-сшибки, создает образ «серединного человека», пытающегося преодолеть «самотечность жизни»
и раскрывающего свой истинный потенциал в «конфузных ситуациях». Маканин отказывается от трифоновской концепции Москвы – города-дома и, показывая столицу глазами вчерашнего провинциала, создает образ неприступной Москвы, городакрепости, разрушающей привычный уклад и мировосприятие героев.
8. В современном литературном процессе место городской прозы занимает литература мегаполиса – новейшая урбанистическая проза, в которой воссоздается социокультурная среда мегаполиса, формируется новый тип героя – представителя интеллигенции, адаптирующегося к жизни в обществе потребления, раскрываются закономерности между расширением круга общения и усилением чувства одиночества в большом городе, ставится вопрос о сохранении нравственности в условиях научнотехнического прогресса. Ярким представителем литературы мегаполиса является Е.В.
Гришковец, который переносит коллизии и образы городской прозы Ю.В. Трифонова на новую почву и добивается актуализации традиционных проблем городской прозы в условиях прагматичной урбанистической культуры рубежа XX – XXI веков.
Научная новизна работы заключается в исследовании городской прозы Ю.В. Трифонова как художественной системы, ключевые элементы которой воспроизведены в литературном процессе 2-й половины ХХ века в творчестве писателей-«горожан», в прозе «сорокалетних», в литературе мегаполиса; в изучении городской прозы как идейно-эстетического феномена, представленного совокупностью локальных текстов; в реконструкции «московского текста» русской литературы ХХ века (от прозы русского зарубежья до новейшей урбанистической литературы); в определении места индивидуально-авторского «московского текста» Ю.В. Трифонова в парадигме локальных текстов русской литературы, в изучении литературы мегаполиса как варианта художественной апробации проблематики и образности городской прозы 1960-80-х годов в современном литературном процессе.
Теоретическая значимость диссертации состоит в систематизации городской прозы Ю.В. Трифонова с точки зрения эволюции художественного метода, формирования индивидуального знаково-символьного поля «московского текста», преемственности в воссоздании нравственно-философской парадигмы представителя русской интеллигенции, становления геософских и историософских взглядов писателя; в обосновании терминологического статуса понятия «городская проза» и переходе от тематического принципа кодификации текстов городской прозы к идейнохудожественному; в исследовании жанровой структуры полифонического романа Ю.В.
Трифонова, в выявлении принципов типологии персонажей «московской» прозы, в изучении «московского» хронотопа как особой формы пространственно-временной организации, в воссоздании пути эволюции поэтики урбанизма городской прозы 2-й половины ХХ века.
Практическая значимость диссертации заключается в возможности использования ее материалов в академическом курсе истории русской литературы ХХ века, на факультативных занятиях, спецкурсах и спецсеминарах, в практике школьного преподавания русской словесности, а также в разработке учебно-методических пособий по исследуемой проблематике.
Основные положения диссертационной работы прошли апробацию на научных конференциях разного статуса – международных, всероссийских, региональных, межвузовских, в числе которых «Русское литературоведение третьего тысячелетия»
(Москва, МГГУ им. М.А.Шолохова, 2004-2007); «М.А. Шолохов в современном мире»
(Москва, МГГУ им. М.А. Шолохова, 2002- 2006); «Шешуковские чтения» (Москва, МПГУ, 2004-2008); «Виноградовские чтения» (Москва, МГПУ, 2004-2007);
«Пушкинские чтения» (Санкт-Петербург, ЛГУ им. А.С.Пушкина, 2005-2008);
«Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературах» (Волгоград, ВолГУ, 2006); «Национальный и региональный Космо-ПсихоЛогос» (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006); «Эпический текст: проблемы и перспективы изучения» (Пятигорск, ПГЛУ, 2006); «Дергачевские чтения» (Екатеринбург, УрГУ, 2006, 2008); «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, ВГУ, 2006), «Синтез в русской и мировой художественной культуре» (Москва, МПГУ, 2006 – 2007), международный симпозиум «Время культурологии» (Москва, Российский институт культурологии, 2007), IV Лазаревские чтения (Челябинск, ЧГПУ, 2008), «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, БПГУ, 2006-2008), «Интерпретация текста: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты» (Чита, Забайкальский гос. ун-т им. Н.Г. Чернышевского, 2007), «Изменяющаяся Россия – изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ – начала XXI веков» (Саратов, СГУ, 2008), ежегодные конференции докторантов и аспирантов (Елец, ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006-2008).
Структура работы: диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы, включающего 570 наименований, и трех приложений. В приложениях рассматриваются принципы циклизации малой прозы Трифонова и основные циклические единства 1950-60-х годов, типологическое своеобразие системы персонажей городской прозы Трифонова, выявляются доминантные/периферийные художественные типы и особенности поэтики их воплощения на разных этапах творческой эволюции писателя.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ
Во «Введении» обосновываются актуальность и научная новизна избранной темы, формулируются цель, задачи, положения, выносимые на защиту, определяются теоретическая и практическая значимость, структура работы, характеризуется теоретикометодологическая база исследования, выявляются основные этапы изучения творчества Ю.В. Трифонова и актуальные проблемы современного трифоноведения.Глава I «ГОРОД КАК ТЕМА И ТЕКСТ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX – XX
ВЕКОВ» посвящена исследованию локальных текстов русской литературы, прежде всего «петербургского» и «московского», подготовивших появление идейноэстетического феномена городской прозы. В первом параграфе «Эволюция городского текста в русской литературе: от образа города к поэтике урбанизма (к вопросу об истоках городской прозы ХХ века)» рассматривается путь художественной эволюции темы города в русской литературе и этапы формирования городского текста. Первым сверхтекстовым единством, получившим в отечественной словесности статус локального текста, стал «петербургский текст». Основы петербургского сверхтекста были заложены в произведениях А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, показавших своеобразие ландшафта, климата, быта, уклада, нравов и истории Петербурга через призму образов-символов и мифопоэтических элементов. Структурообразующими для «петербургского текста» становятся креационный и эсхатологический мифы:петербургский миф творения формирует миражный, призрачный, инфернальный колорит Петербурга – города на воде, эсхатологический миф порождает «наводненческий текст», в котором утверждается идея конечности Петербурга и неизбежности гибели города от водной стихии. В программных для «петербургского текста» произведениях «Пиковая дама» А.С. Пушкина, «Княгиня Лиговская» М.Ю.
Лермонтова, «петербургских повестях» Н.В. Гоголя формируется особый петербургский «текст дьявола» (В.Н. Топоров), типологическими признаками которого являются инфернальная аура, обилие изолированных и пограничных локусов, «логика обратности» (Ю.В. Манн), безумие как типичный жизненный итог петербургских мечтателей и честолюбцев.
В первой половине XIX века формируются такие разновидности локальных текстов, как «московский», «крымский», «итальянский» («венецианский» и «флорентийский»), «лондонский» тексты. В основе каждого локального текста лежит миф, обладающий текстопорождающими свойствами, – миф о миражном городе на воде (венецианский текст), миф о третьем Риме (московский текст), миф Тавриды (крымский текст), миф о городе туманов – столице островного государства (лондонский текст), причем из этого ряда периферийных локальных текстов достаточно быстро выделяется «московский текст» как потенциально равнозначный «петербургскому тексту».
Идейно-художественная платформа «московского текста» формируется в творчестве Н.М. Карамзина. А.С. Грибоедова, М.Ю. Лермонтова, М.Н. Загоскина, которое можно рассматривать как прамосковский текст. Мифопоэтическую основу «московского текста» составляют такие мифологемы, как Москва – город на крови, Москва – сакральный город на семи холмах, новый Иерусалим, Москва – третий Рим, Москва – жертва огненной стихии, Москва – воплощение женского начала, мать городов русских. К числу ключевых художественных приемов формирующегося локального текста можно отнести прием панорамы, фольклорные зачины и эпитеты, олицетворение (Москва – матушка, старшая сестра), использование архаичной лексики для воссоздания мироощущения московского жителя, ориентированного на традиционные ценности, систему сакральных локусов (Иван Великий, Сухарева башня, Симонов монастырь). В первой половине XIX века в рамках «московского текста» начинается перевод совокупности топографических, пейзажно-климатических и этнографических характеристик Москвы на знаково-символьный уровень, дающий основание для выделения локального текста.
Начало историософского осмысления антитезы «Москва/Санкт-Петербург» было К.Н. Батюшкова (1809), «Путешествие из Москвы в Петербург» А.С. Пушкина (1833-35), «Петербургские записки 1836 года» Н.В. Гоголя (1837), «Москва и Петербург» А.И.
Герцена (1842). В этих работах на образы Петербурга и Москвы спроецирован ряд бинарных оппозиций, в числе которых новаторство/традиционность, подражательность/оригинальность, исторический вакуум/историческое богатство, динамика/статика, интерес/скука, искусственность/естественность. Общим местом всех первых историософских очерков становится представление Петербурга как чиновничьего города, созданного по европейским лекалам, Москвы – как истинно русского города, оплота традиционности и патриархальности.
Оформителем «петербургского текста» является Ф.М. Достоевский, в творчестве которого утвердились типологические признаки этой разновидности локального текста:
амбивалентный образ Петербурга, выступающий одновременно символом величия и жестокости имперской власти, мотив миражности города, построенного на болоте, герой-идеолог, совмещающий черты мечтателя и подпольного человека, мотив болезни, реализующийся как в значении телесного недуга, вызванного болезнетворным петербургским климатом, так и душевной болезни, спровоцированной миражным характером северной столицы, идея случайного семейства, особая поэтика петербургского климата и ландшафта, формирующая атмосферу неуюта и создающая эффект враждебности среды человеку. Достоевскому удалось создать не просто образ северной столицы, а историософскую концепцию Петербурга – города, историческая миссия которого состояла в установлении прочных связей России с Европой посредством воспроизведения европейской модели жизнеустройства, а философское значение заключалось в доказательстве идеи бытия города, созданного на пустом месте, извлеченного из небытия, и, тем самым, в обосновании легитимности власти царя Петра и введенного им нового жизненного уклада. Достоевский ставит под сомнение исполненность этой миссии, показывая, что Петербург воспроизводит европейскую модель жизнеустройства весьма поверхностно, сохраняя свое, нетронутое европейским лоском «подполье».
Оформителем «московского текста» и создателем его первого индивидуальноавторского варианта стал Л.Н. Толстой. Писатель, используя традиционные составляющие московского мифа (Москва – живой организм, сердце России, Москва – воплощение женского начала), выражает свои историософские взгляды: мессианская роль Москвы заключается в сохранении традиций русского народа и основ православной культуры. Космополитизму Петербурга Толстой противопоставляет патриотизм Москвы, а петербургскому индивидуализму – московскую соборность, «петербургскому типу» (идеологу или мечтателю, живущему в социальном и духовном «подполье») у Толстого противопоставлен «московский тип» – человек широкой души, представитель своего рода и выразитель интересов своей семьи, чтящий традиции и прислушивающийся более к порывам сердца, чем к требованиям разума.
На рубеже XIX – ХХ веков в контексте культуры Серебряного века «петербургский текст» переживает эпоху Ренессанса: в прозе А. Белого, Д.
Мережковского, А. Ремизова, поэзии символизма и акмеизма совокупность петербургских мифов и легенд, художественных образов северной столицы, созданных литературой XIX века, оформляется в единый миф Петербурга. В культуре Серебряного века «петербургский текст» не просто создается, но и осознается как эстетическое единство. Хрестоматией «петербургского текста», вобравшей в себя материал таких источников, как городской фольклор, творчество А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М.
Достоевского, физиологические очерки, святочные рассказы, становится роман А. Белого «Петербург». В этом произведении подчеркнутая традиционность системы образов, конфликта и коллизий, сочетается с ироническим переосмыслением основных петербургских мифологем, вследствие чего роман воспринимается как итоговое произведение, подводящее черту под идейно-художественными исканиями создателей «петербургского текста» XIX века. Петербург А. Белого – это, во-первых, условный образ-топос, в котором реальная топография соседствуют с ирреальными маршрутами и таинственными локусами, и, во-вторых, модель мироздания, в которой воплощены евразийские идеи писателя. Согласно историософской концепции А. Белого, насильственная европеизация России при Петре I лишь придала стране видимость цивилизованного общества, по сути же российские пространства остались во власти монгольско-туранской стихии, и следствием петровских преобразований явилась лишь утрата страной цельности и самодостаточности. Петербург, задуманный как европейский город, по мысли писателя, заключает в себе восточную душу с ее своеволием, стихийным бунтарством и антииндивидуализм, т.е. выступает символом антиномичности всей России.
Вагинова, Е. Замятина, М. Зощенко, Б. Пильняка, но, подобно тому, как исчезает уникальная культурная и духовная атмосфера Петербурга, уходит на периферию «петербургский текст», уступая доминирующую позицию в парадигме локальных текстов «московскому тексту».
Во втором параграфе «“Московский текст” в русской литературе ХХ века»
утверждается правомерность выделения «московского текста» как локального текста русской литературы, выявляется круг произведений, формирующих этот сверхтекст, определяются основные критерии включения текстов в «московский» сверхтекст.
«Московский текст» начинает восприниматься в единстве мифопоэтических, топографических и топонимических, ландшафтно-климатических и знаково-символьных составляющих, благодаря появлению в 1-й половине ХХ века «московской» прозы А.
А. Платонова, Б.А. Пильняка, М.А. Булгакова, Б.Л. Пастернака, Л.М. Леонова.
В революционную и пореволюционную эпоху в литературе оказываются востребованными все московские мифологемы, в частности, миф творения и его частные варианты – миф о строительной жертве, миф о клятвопреступлении и ритуальном убийстве (Москва – город на крови), миф о Москве – третьем Риме (Москва – город-храм), эсхатологический миф (гибель старой Москвы в эпоху революционных преобразований). В «московском тексте» 1-й половины ХХ века отчетливо прослеживается антитеза двух образов – Москвы православной и Москвы светской, антихристианской. Образ Москвы – центра русского православия, оплота соборности, хранилища древностей и традиций был создан в литературе русского зарубежья (в творчестве Б.К. Зайцева, М.А. Осоргина, И.С. Шмелева), образ Москвы – центра индустриализации, гигантской стройки, оплота мирового социализма стал знаковым в советской литературе (в прозе А. Платонова, Л. Леонова). Особняком в «московском тексте» ХХ века стоят произведения А. Белого, не стремящегося ни к идеализации Москвы уходящей, ни к утверждению Москвы советской, Б. Пастернака, который рисует Москву как условно-сказочное пространство, и М. Булгакова, воссоздающего советскую Москву в неомифологическом ключе.
«Московский текст» литературы русского зарубежья отличается тяготением к иконописной цветописи (преобладанию золотого, белого, небесно-голубого тонов), к воссозданию палитры вкусов блюд православной обрядовой кухни, к одорической гармонии, состоящей в использовании запахов-ароматов. Такой художественный код призван сформировать идиллическую картину Москвы уходящей. Герой прозы русского зарубежья – праведник, который воспринимает заповеди православия как личные жизненные принципы и следует им неукоснительно, демонстрируя образчик гармонии духовного и телесного бытия воцерковленного человека. В прозе русского зарубежья древняя столица по степени идеализации приближается к Граду Небесному, а за счет тщательности воссоздания быта и уклада она остается земным городом, «матушкойМосквой».
Культу Дома литературы русского зарубежья в советском «московском тексте»
противопоставлена апология бездомья: семейственность и патриархальность уступают место одиночеству и странничеству, имя предков забывается, его функцию выполняет имя-символ, условной заменой дома становится город Москва. Герои «московского текста» А. Платонова, забывшие свои настоящие имена, не имеющие прошлого, стремятся преодолеть нормативность городского социума с помощью постоянных метаморфоз профессионального, семейного и личностного статуса. В романе «Счастливая Москва», представляющем собой развернутую мифологему «женщинагород», героиня-сирота, названная именем столицы, следует заветам пролетарской культуры и усваивает новую роль женщины в обществе, несовместимую с материнством. Из двух традиционных полюсов мифологемы «женщина-город» (городдева и город-блудница) Москва выбирает вторую модель поведения, и совершает не восхождение к святости материнства, а падение в бездну греха, т.е. трагически не совпадает с традиционным для русской культуры образом «Москвы-матушки».
В это же время в отечественной литературе создаются образы Москвы – старухи (А. Белый, «Москва»), Москвы – мистерийного пространства (М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»), Москвы – леса (Б. Пастернак, «Доктор Живаго»). А. Белый рисует образ города, оставленного Богом, пребывающего в хаосе животных инстинктов и плотских страстей, и, как следствие, художественный код романа формируют экспрессионистическая цветовая палитра и совокупность запахов-миазмов, свидетельствующих о нравственном и интеллектуальном разложении столицы. Писатель создает гротескный образ физически и духовной умирающей Москвы и не видит возможностей для возрождения столицы, поэтому завершает свою книгу описанием глобальной катастрофы – мощного взрыва, уничтожившего город. М.А. Булгаков стремится к созданию образа Москвы советской, вписанной в контекст вечности, и, как следствие, сочетает социальную мифологию 30-х годов ХХ века с архетипами и мифологемами древних культур, с традиционными образами русской и мировой литературы. В «московском тексте» Булгакова Москва советская (бесовская) заслонила собой Москву древнюю (православную), силы зла подчинили себе даже тех героев, которые призваны искать истину и служить силам света, в обезбоженной Москве, попавшей во власть дьявола, единственным оплотом духовности является любовь. В романе «Мастер и Маргарита» огонь становится основанием для формирования индивидуально-авторского эсхатологического мифа о советской Москве, сожженной за неправедный образ жизни ее обитателей. «Московский текст» Б.Л. Пастернака отличается совмещением конкретно-исторических реалий с мифологической и сказочной образностью. Мифопоэтическое восприятие Москвы нагляднее всего отражено в романе «Доктор Живаго», где в качестве сюжетообразующих выступают такие традиционные мифологемы «московского текста», как «город-лес» и «городженщина». Мифологема «город-лес» связана в сознании писателя с эпохой революционных катаклизмов, когда архитектурное и ландшафтное своеобразие города нивелируется, и передвижение по столице превращается в блуждание по лесу и магическое кружение на месте под воздействием инфернальных сил. Пастернак весьма традиционен в восприятии Москвы как воплощения женственности, он выстраивает цепочку Россия – Москва – Лара, в которой каждая составляющая по-своему воплощает архетип женщины. Москва в романе «Доктор Живаго» становится объектом двойной рефлексии: Пастернак создает художественную концепцию столицы, его герой Юрий Живаго – историософский образ Москвы в стихотворениях и статьях.
К середине ХХ века «московский текст» оформился как локальный текст русской литературы со своим знаково-символьным полем. Критериями выделения «московского текста» служат: во-первых, лексический состав произведений, составляющий художественный код прочтения: слова с семантикой цвета, вкуса, запаха, звука; слова, называющие предметы и понятия православной культуры; слова-топонимы; слова, обозначающие специфику московского ландшафта; во-вторых, мифопоэтическая основа произведений, включающая такие мифологемы, как Москва – град Божий, Москва – город на крови, Москва – сердце России, Москва – Феникс, возрождающийся после гибели в огне пожаров, Москва – город-лес и город-женщина; а также топологические параллели «Москва – третий Рим», «Москва – град Китеж», «Москва – новый Иерусалим», «Москва – новый Вавилон»; в-третьих, тип героя – праведника в миру (в «московском тексте» литературы русского зарубежья) или духовного странника (в «московском тексте» советской литературы); в-четвертых, поэтика урбанизма, представленная в советской литературе городскими индустриальными пейзажами, совокупностью названий-аббревиатур, антитезой «домики старой Москвы/районы новостроек».
В третьем параграфе «Формирование городского текста в прозе Ю.В. Трифонова 1950-60-х годов» рассматривается путь творческой эволюции писателя от первой попытки воплощения образа Москвы до создания авторского варианта «московского текста».
Москва как топографический и духовный центр, идейно-философское ядро всего творчества Трифонова впервые обозначается в дебютной повести «Студенты». В этом произведении столица выглядит парадной, ее достопримечательности описаны в духе экскурсионного комментария, в поле зрения повествователя попадают только центральные локусы (Кремль, Пушкинский музей, библиотека имени Ленина, гостиница «Москва», Третьяковская галерея) и локусы новостроек. Своеобразие пространственной организации текста состоит во введении антитез «Москва/Ташкент» (городов, контрастных по таким критериям, как «родной/чужой», «цивилизованный/дикий»), и «Москва/дачное место» (локусов, противопоставленных как урбанизированная среда/природа). Зарисовки Москвы в «Студентах» можно рассматривать как прамосковский текст Трифонова, в котором сделана попытка создания пространственного образа столицы, обозначены художественные координаты московской топографии, а также намечена оппозиция Москва/чужой город.
В «туркменском цикле» Трифонов отходит от художественных исканий в рамках «московского текста» и обращается к поэтике южного урбанизма. Ключевая пространственная оппозиция цикла «город/пустыня» усложняется за счет введения в текст противопоставления столичного туркменского топоса (Ашхабада) и маленьких городов (Небит-Дага, Кум-Дага, Казанджика). Ашхабад представлен в «туркменском»
цикле как далекое, почти иллюзорное пространство большого города. Маленькие города в «туркменском цикле», на первый взгляд, созданы по модели хронотопа «провинциальный городок», но, при всех формальных совпадениях (цикличности времени, локальности пространства, повторяемости событий), они не являются провинциальными городками: жителя пустыни тяжелые климатические, бытовые и психологические условия обязывают ежедневно принимать решения, проявлять активную жизненную позицию. Трифонов, рассматривая разные пространственные образы, утверждает, что человек несет в себе тот локус, который ему присущ, и проецирует свое душевно-духовное пространство на окружающий мир. В «туркменском цикле» впервые появляется персонаж, по своим нравственным и душевным качествам принадлежащий к художественному типу интеллигента-неудачника, жизнь которого является чередой компромиссов со временем, с властью и с самим собой, – Саша Зурабов («Утоление жажды»). Жизненное кредо героя звучит как апология конформизма, а определяющей чертой его личности и судьбы является недовоплощенность.
Избрав город в качестве объекта художественного исследования, Трифонов находит компромисс между необходимостью изображать быт и стремлением размышлять о бытии. Писатель утверждает, что «чистого» быта, свободного от человеческих эмоций, взаимоотношений, поступков, не существует, и ставит перед собой задачу – искать психологические и философские глубины в бытовой сфере.
Трифоновым движет не привязанность к быту, а понимание невозможности существования человеческой духовности, нравственности, психологии в разреженной пустоте, лишенной бытовой составляющей: «“Быт” – это великое испытание. Не нужно говорить о нем презрительно как о низменной стороне человеческой жизни, недостойной литературы. Ведь “быт” – это обыкновенная жизнь, испытание жизнью, где проявляется и проверяется новая, сегодняшняя нравственность. Взаимоотношения людей – тоже быт»6.
В «городских» рассказах Трифонов обозначил ряд нравственно-философских проблем и символических образов, давших импульс дальнейшей художественной эволюции писателя. В их числе проблема неудавшейся жизни («Вера и Зойка»), мотив исчезновения людей в условиях исторического безвременья («Голубиная гибель»), мотив «хорошей жизни», оставшейся в прошлом («В грибную осень»), символический образ времени – «темной ветровой силы» («В грибную осень»), интегральный образ городской толпы, ассоциирующийся с хаотичным потоком («Путешествие»), образы людей, «умеющих жить» («В грибную осень», «Голубиная гибель»). Художественные открытия, сделанные в процессе создания «городского» цикла, стали знаком трифоновского стиля и заложили основы восприятия творческого наследия писателя как единой художественной системы.
Вторая глава «ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МИР “МОСКОВСКИХ” ПОВЕСТЕЙ Ю.В. ТРИФОНОВА КОНЦА 1960-Х – 1-Й ПОЛОВИНЫ 1970-Х ГОДОВ» посвящена исследованию поэтики и проблематики «московских» повестей «Обмен», «Предварительные итоги», «Долгое прощание», «Другая жизнь» и «Дом на набережной»
в системно-целостном аспекте, способствующем выявлению общих мотивов и образов, проблем и конфликтов, единства пространственно-временной организации.
В первом параграфе «“Московский” хронотоп Ю.В. Трифонова как художественная модель социокультурной среды России конца 60-х – 70-х годов ХХ века» совокупность пространственно-географических образов в единстве их топографических и знаково-символьных функций, вписанная в конкретно-историческое Ю.В. Трифонова.
Москва Трифонова – это город-дом, полный сакральных локусов, связанных с детскими и юношескими воспоминаниями, и пространственных образов, значимых в контексте истории поколения и страны. Если Москва в целом – это «город-дом», то частные московские локусы – это, как правило, «опрокинутые дома», в каждом из которых разворачивается своя семейная драма, обусловленная как атмосферой непонимания в семье, так и трагическими событиями российской истории.
Непременными составляющими городских пейзажей в «московских» повестях становятся толпа, теснота, преобладание высотных зданий и забетонированного пространства, цветовая гамма, включающая все оттенки серого. В формировании художественного пространства «московских» повестей участвуют не только локусы городской среды – дома, парки, дороги, метро, но и внутренние локусы – комнаты, квартиры. Основу художественной структуры каждой из повестей «московского пятикнижия» составляет пара пространственных образов, один из которых можно условно обозначить как локус хорошей жизни с атмосферой благополучия и взаимопонимания, другой – как локус изгнания или локус отверженных, куда герои вынужденно перемещаются после завершения хорошей жизни: «дом на Сретенском бульваре/дом на Башиловке» («Долгое прощание»), «квартира-мастерская на Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.
Россия, 1985. – С. 88.
набережной/Дерюгинское подворье и дом у заставы» («Дом на набережной»).
В «московском» хронотопе Ю.В. Трифонова соединено бытовое (частное) и бытийное (экзистенциальное) время. Во всех повестях «московского» цикла на первый план выходит время бытовое (частное) – время повседневных дел, которого всегда не хватает и которое четко распланировано. Бытийное (экзистенциальное) время присутствует во всей художественной ткани произведений, поскольку судьба каждого персонажа не замыкается рамками его жизни, а воспроизводит и передает опыт предыдущих поколений потомкам, и этот опыт кардинальным образом влияет как на ход истории, так и на мир повседневности. Во временной структуре «московского» цикла также выделяется идиллическое и авантюрное время. Идиллическое время – это время жизни в отчем доме, которое присутствует в воспоминаниях о детских годах.
Идиллическому времени противопоставлено авантюрное время испытаний на чужбине.
В прозе Трифонова авантюрное время – это время «убегов» главных героев из дома за пределы московского топоса. Время «убега» – это зона риска болезни или смерти, время беззащитности героев, которое завершается с возвращением в московское пространство.
В системе персонажей «московских» повестей присутствуют герои бытового времени, которые не мыслят себя и свою жизнь вне рутины повседневности, и герои экзистенциального времени, которые обладают ретроспективным мышлением и способностью извлекать уроки из прошлого, но, несмотря на столь существенные отличия, эти персонажи в равной мере – обитатели бытовой и бытийной сфер жизни.
повседневность рассматривается как центральная художественная и нравственнофилософская категория творчества Ю.В. Трифонова, синтезирующая бытовое и бытийное содержание жизни. Из всех, предложенных русской и западноевропейской философской мыслью концепций повседневности (Э. Гуссерля, А. Шюца, М. Хайдеггера, А. Лефевра, Б.В. Маркова, Е.В. Золотухиной-Аболиной), Трифонову ближе всего представление А. Лефевра о повседневности как «локусе творчества».
В «московских» повестях своеобразной точкой отсчета в реконструкции повседневности 50-70-х годов ХХ века становится квартирный вопрос. Каждый герой Трифонова приносит свою жертву ради решения «квартирного вопроса»: предает близкого, отказывается от призвания, ведет тяжбы с чиновниками, имитирует чувства, которых не испытывает, но, как правило, эти жертвы бессмысленны, поскольку решенный «квартирный вопрос» не обеспечивает душевного равновесия и не создает атмосферы для творчества.
В развитии действия произведений особую значимость приобретает поэтика «мелочей жизни». Бытовые мелочи служат в повестях Трифонова особой сигнальной системой: деталь одежды, предмет обихода, жест, запах играют роль авторского комментария, дополняют, конкретизируют произносимые героями слова. Через призму мелочей в «московском» цикле отчетливее видятся отношения между членами семьи, проявляются скрытые мотивы поступков, обнаруживается перспектива (или бесперспективность) брака. В сознании героев «московских» повестей многие понятия и категории, которые традиционно принято относить к «высоким» («любовь», «творчество», «вдохновение», «вера»), представлены как нарочито приземленные, погруженные в быт явления: целью защиты диссертации становится не демонстрация своих научных достижений, а получение ста тридцати «кандидатских» рублей в месяц;
мерилом родительской любви является устройство ребенка в английскую спецшколу или престижный институт; интерес к букинистическим книгам и старинным иконам определяется не духовными потребностями, а модой.
Поэтика «мелочей жизни» предполагает осмысление писателем феномена пошлости. Сущность этого феномена заключается в неуловимой трансформации общих мест культуры в шаблоны и клише, в профанации высоких материй. Из всех, предложенных отечественной классикой интерпретаций феномена пошлости, Трифонову ближе других оказались взгляды А.П. Чехова и М.А. Булгакова. У Чехова писатель усвоил интерпретацию пошлости как неотъемлемой составляющей семейного уклада, домашнего уюта, у Булгакова – принцип осмеяния пошлости советской полуинтеллигентной «образованщины» (дельцов и бюрократов из мира науки, культуры, искусства).
При анализе категории повседневности затрагивается такая проблема, как несоответствие атеистического мировоззрения Ю.В. Трифонова и глубинного идейнофилософского содержания его произведений. Писатель не имел возможности впитать основы религиозности в домашней среде, но он усвоил высокие нравственные принципы и интуитивное стремление к истинной духовности посредством знакомства с классической литературой и восприятия системы христианских мотивов и образов у писателей-классиков Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, И.А. Бунина.
Повседневность у Трифонова вбирает в себя как высокое, так и ничтожное, его герои, страдающие от неразрешенного «квартирного вопроса», от засилья «мелочей жизни» и от скуки обыденного существования, в этом же повседневном локусе находят источники творческой энергии, вдохновения, любви, сострадания, следовательно, в отношении писателя к повседневности более отчетливо выражена тенденция к ее реабилитации, нежели к дискредитации. Трифонов наделяет своих героев свойством восприятия мелочей как «великих пустяков жизни», т.е. амбивалентным отношением к повседневности, совмещающей в себе скуку обыденности и тепло семейственности, однообразие быта и радость творчества.
Третий параграф «Русская интеллигенция постоттепельной эпохи в осмыслении Ю.В. Трифонова» посвящен исследованию индивидуально-авторской художественной концепции интеллигенции постоттепельной эпохи, которая представляет собой исследование морально-этического потенциала интеллигентовшестидесятников, вступивших в полосу кризиса – политического (в масштабе всей страны), идеологического (в масштабе своей социально-духовной прослойки) и психологического (в масштабе своего внутреннего мира).
Дискуссии о предназначении русской интеллигенции, определившие развитие русской общественной мысли в ХХ веке, приобретали особую остроту в моменты политических и идеологических кризисов. Объектом художественного исследования Ю.В. Трифонова является кризис рубежа 60-70-х годов ХХ века, заключавшийся в том, что отечественная интеллигенция, еще недавно воодушевленная демократическими преобразованиями «оттепели» и иллюзией начала коррозии тоталитарной системы, испытала жесточайшее крушение идеалов, и в этой атмосфере приобрела такие качества, как пассивность, равнодушие, цинизм и фаталистическое предощущение распада себя как идейно-социальной общности. Писатель откликнулся на эту трагическую метаморфозу и внес свой вклад в отечественное «интеллигентоведение» циклом «московских» повестей.
Интеллигентность в понимании Трифонова – это совокупность моральных качеств, наличие определенной жизненной позиции и особого мироощущения, «это три понятия вместе: образованность, душевные качества, Характерообразующим свойством русской интеллигенции постоттепельного периода писатель считал конформизм, подразумевая под этим понятием стремление приспособиться к обстоятельствам, занять удобную нишу в социуме и в семье, избежать участия в общественно-политической жизни общества. Типичное состояние интеллигента постоттепельной поры Трифонов обозначил как «разжижение духа»: за этой метафорой кроется указание на потерю духовно-нравственных ориентиров и глобальное разочарование в общественных идеалах как таковых. Главная интеллигентская нравственная максима постоттепельной поры была сформулирована Трифоновым повести в «Обмен», открывшей «московский» цикл: «…нет ничего более мудрого и ценного, чем покой, и его-то нужно беречь изо всех сил»8. Такую жизненную позицию Трифонов объясняет, во-первых, генетической памятью (страхом повторных репрессий); во-вторых, сложившимися общественно-политическими обстоятельствами, при которых инициативность, прямолинейность, свободомыслие не являются общественно одобряемыми качествами.
Герой-интеллигент Трифонова – это, как правило, неудачник, не добившийся сколько-нибудь заметного результата в профессии, не нашедший счастья в семье и не обретший согласия с самим собой. Неудачами Трифонов проверяет своего героя: меру его таланта, способность служить этому таланту, готовность отстаивать свою правоту до конца, склонность к компромиссам, и для героя, прошедшего эту проверку, писатель вводит определение «счастливый неудачник». Согласно трифоновской диалектике, неудачник может быть счастлив своим внутренним успехом, не имеющим социального и профессионального признания, – ощущением верности своим принципам, радостью подлинного научного открытия, творческим горением, любовью.
Трифонов постоянно «ловит» своих героев на тяге к самонаблюдениям в ущерб активной деятельности. С профессиональной точки зрения все протагонисты «московских» повестей – созерцатели, представители творческих профессий: Виктор Дмитриев («Обмен») – инженер, Геннадий Сергеевич («Предварительные итоги») – переводчик, Григорий Ребров («Долгое прощание») – драматург, Сергей Троицкий («Другая жизнь») – историк-архивист, Вадим Глебов («Дом на набережной») – филолог.
Система самооценок героя-интеллигента и его реальное положение в обществе и семье, как правило, не совпадают, что становится причиной раздвоенности, расщепленности персонажей. Двойственность представителей интеллигентской прослойки проявляется, во-первых, в ношении маски непризнанного гения при внутренней неуверенности в своих способностях; во-вторых, в подмене бытийного аспекта жизни бытовым, т.е. в уравнивании в системе ценностей квартирного вопроса и научной работы, престижной должности и личного счастья, и, в-третьих, в следовании принципам «двойного сознания» (В. Кормер), т.е. во внешнем послушании и демонстрации лояльности при внутреннем неприятии власти.
В «московских» повестях Трифонов вводит индивидуально-авторское определение типичной модели поведения представителя интеллигенции – «убег». Под «убегом» подразумевается такая форма самопознания, которая предполагает дистанцирование от привычного круга общения, временный разрыв семейных уз и погружение героя в собственный внутренний мир. Местом, где спасается трифоновский неудачник, может быть библиотека, дача, Дом работников культуры, то есть Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.
Россия, 1985. – С. 348.
Трифонов, Ю.В. Собр. соч. в 4 т. [Текст] / Ю.В. Трифонов. – М.: Худ. лит., 1985-87. – Т. II. – С. 8.
пространство с иной, не домашней и не рабочей обстановкой, где герой получает возможность побыть наедине с самим собой. Из неосознанного, импульсивного порыва «убег» в прозе Трифонова превращается в осмысленный, идейно нагруженный поступок, способ сохранения цельности и независимости своего внутреннего мира. Все героиинтеллигенты «московских» повестей – люди, погруженные в книжную среду, а, следовательно, имеющие «цитатное» мышление, постоянно ищущие аналоги своим мыслям и поступкам в литературе и искусстве. Трифонов констатирует, что насыщенность речи цитатами – не только признак образованности и высокой культуры, но и своеобразная маска, за которой можно спрятать свое не слишком яркое и выразительное «я». Погружение в литературу, искусство, науку героев Трифонова может рассматриваться как разновидность «убега» из мира повседневности.
Героям-неудачникам в художественной структуре «московских повестей»
противопоставлены герои, умеющие жить. Общий архитектонический прием обусловливает появление таких пар персонажей, как «Геннадий Сергеевич/Гартвиг»
«Троицкий/Климук» («Другая жизнь»), в которых герои противопоставлены не по принципу «талант/бездарность», а по критерию «умения/неумения жить». «Умеющие жить» носят маски представителей интеллигенции (Лена Лукьянова – переводчик («Обмен»); Гартвиг – сотрудник университета («Предварительные итоги»), Смолянов – драматург («Долгое прощание»), Гена Климук – ученый секретарь вуза («Другая жизнь»), Вадим Глебов – филолог («Дом на набережной»)), но не обладают качествами подлинных представителей этой общности. Почти все «умеющие жить» – самозванцы, присваивающие себе чужой талант, чужих жен, чужое место в жизни. Трифонов видит ошибку своих героев-интеллигентов в том, что они недооценивают «умеющих жить», не видят в них опасной разрушительной силы и прозревают в тот момент, когда трагические последствия уже необратимы.
Повести «московского цикла» представляют собой художественное исследование человеческой жизни в аспекте повседневности. Опираясь на поэтику «мелочей жизни», Трифонов реконструирует повседневность 60-х – 70-х годов ХХ века как бытийнобытовую среду обитания, в которой сосуществуют сакральное и пошлое, высокое и низкое, талантливое и бездарное. Таким же амбивалентным, как среда обитания, является герой Трифонова – представитель постоттепельной интеллигенции, «счастливый неудачник», носитель «двойного сознания», которое заключается в сочетании конформистского поведения и нонконформистского характера, внутреннего неприятия власти при внешнем послушании и демонстрации лояльности к советскому политическому режиму.
РУБЕЖА 1970-80-Х ГОДОВ КАК ОТРАЖЕНИЕ ИСТОРИОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ ПИСАТЕЛЯ» представляет собой исследование жанровой природы, сюжетно-композиционного своеобразия, субъектной организации и поэтики урбанизма «московской» прозы конца 1970-х – начала 1980-х годов в свете историософских исканий Трифонова.
В первом параграфе «Жанровое своеобразие “мыслящей прозы”» романы «Старик», «Время и место», «Исчезновение» и повесть в рассказах «Опрокинутый дом»
рассматриваются как завершающий этап исканий Ю.В. Трифонова в рамках городской прозы.
Роман «позднего» Трифонова с точки зрения субъектной организации может быть назван полифоническим романом, поскольку все его персонажи равнозначны в праве высказывания от первого лица или посредством несобственно-прямой речи: в романе «Старик» исторические главы насыщены голосами Павла Летунова, Аси Игумновой, Сергея Кирилловича Мигулина и других участников событий; в романе «Время и место»
в общем хоре солируют голоса главного героя Саши Антипова и героя-повествователя Андрея. В экспозиции звучит авторский голос, который затем совершенно стихает, предоставляя право поочередного высказывания Антипову и Андрею; в «Исчезновении»
помимо голосов Игоря Баюкова – ребенка, подростка, взрослого (последний голос максимально сближается с безличным повествователем) звучит речь его родных и близких. В этом полилоге голос автора доминирует (неявно, не в прямом высказывании, а на уровне композиции, мотивной структуры, субъектной организации). Субъектная организация романов Трифонова представляет собой особый род полифонии – сочетании голосов героев, имеющих равные права на самовыражение и оценку другого, при условии объединяющей и доминирующей роли голоса автора. Использование столь сложной формы полифонии свидетельствует о том, что Трифонов переосмыслил художественную структуру полифонического романа, привнес в нее свое индивидуально-авторское начало и создал произведения, в которых наличие множества равноправных точек зрения героев не умаляет роли автора, в которых полифония субъектов речи не исключает монологизма художественной концепции и стержневой идеи текста.
Творчество «позднего» Трифонова облекается в форму жанра философского романа. Основу философской системы писателя составляет идея всеединства: «…жизнь – такая система, где все загадочным образом и по какому-то высшему плану закольцовано, ничто не существует отдельно, в клочках, все тянется и тянется, переплетаясь одно с другим, не исчезая совсем…»9. Романы «необъявленной трилогии»
«Старик», «Время и место», «Исчезновение» и повесть в рассказах «Опрокинутый дом»
являются развернутым художественным обоснованием этой идеи всеединства.
Произведения Трифонова рубежа 70-80-х годов ХХ века образуют художественное единство, представляющее итог философских исканий писателя в виде целостной системы взглядов, в основе которой идеи бытия как неделимой жизне-смерти, связующей экзистенциальность и повседневность, памяти как нити, протянутой через поколения, творчества как квинтэссенции пережитых страданий, истории как присутствия прошлого в настоящем, времени как потока, безвозвратно уносящего в прошлое события, людей, политические режимы.
Следует отметить наличие в романах рубежа 1970-80-х годов жанровых признаков исторического романа. Сверхзадача «мыслящей прозы» Трифонова – показать прошлое в настоящем – определила ее художественное своеобразие, а именно, непротиворечивое сочетание хроникальности и документальности, присущих историческому повествованию, с авторскими вольностями стилевого и композиционного характера, свойственными городской прозе («Старик»); совмещение событий частной жизни героев и поворотных событий российской истории при условии их равнозначности в контексте потока времени («Время и место»); создание ситуации диалога, в условиях которой воспоминания повествователя-ребенка комментирует повествователь-взрослый («Время и место», «Исчезновение») Каждый герой Трифонова – это «частный человек в истории»
(А. Латынина): независимо от того, погружен ли он мыслями в прошлое или живет заботами настоящего, его судьба оказывается на перекрестке исторических событий малого или вселенского масштаба. Трифонов «выламывается» из узких рамок жанра исторического романа и создает произведения, которые в равной мере можно назвать и Трифонов, Ю.В. Собр. соч. в 4 т. [Текст] / Ю.В. Трифонов. – М.: Худ. лит., 1985-87. – Т. III. – С. 521.
историческими, и современными. Писатель идет от мелочей повседневности (семейных ссор, имущественных споров) к вечным темам (старости, смерти, вины, долга, памяти), от скрупулезного описания настоящего к разгадыванию тайн прошлого.
Художественное своеобразие философских романов Трифонова определяет поэтика автобиографизма. Автобиография была для писателя одним из важнейших объектов художественной рефлексии, что объяснимо и временем, в которое ему выпало жить и работать, и судьбой его семьи. Вписанная в контекст истории страны и соотнесенная с универсальными категориями «судьба», «память», «вечность», автобиография становится ключевым источником тем, образов, мотивов творчества Трифонова. Отдельные попытки включения в художественную ткань произведений автобиографических фактов были предприняты в повести Трифонова «Студенты»
(1950), в романе «Утоление жажды» (1959-62), в «московских» повестях и, главным образом, в повести «Дом на набережной» (1976), но все же с полным правом говорить о поэтике автобиографизма в прозе Трифонова можно только применительно к «необъявленной трилогии» – романам «Старик», «Время и место», «Исчезновение», которые близки рассматриваемому жанру с точки зрения коллизий основного сюжета (реконструкции биографии писателя в судьбах главных героев), атмосферы эпохи (реконструкции времени в памяти героя), позиции автора (погруженности в действие, взгляде изнутри). В рамках творческого пути писателя отчетливо прослеживается трансформация функций поэтики автобиографизма: в прозе 1950-60-х годов писатель стремился к включению в текст автобиографических фактов, а в зрелой философской прозе – к осмыслению трагических изломов жизни своего поколения посредством исследования собственной анкетной и духовной биографии.
В романах Трифонова 1970-80-х годов обнаруживаются черты уникального жанра, которому сам писатель дал определение «роман-пунктир». Эта жанровая модификация отличается тем, что каждая глава такого романа – «новелла, которая может существовать отдельно, автономно, но одновременно все главы связаны друг с другом»10. В романах «Старик», «Время и место», «Исчезновение» пунктирный характер повествования определяет логику чередования голосов персонажей, наличие временных пропусков в их судьбах, обусловливает новеллистичность и самодостаточность каждой главы.
Полифоническое начало, автобиографизм и пунктирный характер повествования определили своеобразие не только крупных эпических произведений Ю.В. Трифонова, но и такого синтетического жанра «мыслящей прозы», как повесть в рассказах «Опрокинутый дом». Эта жанровая дефиниция отражает синтез масштабного замысла (совместить прошлое и настоящее, воссоздать с помощью памяти о других важные моменты своей судьбы) и малого объема текста; тонкого лиризма и эпического размаха сюжетных линий; «вечных тем» и сиюминутных подробностей; эссеистической свободы движения мысли повествователя и связанности рассказов, прочно скрепленных лейтмотивом памяти и голосом автора.
Во втором параграфе «“Московский текст” Ю.В. Трифонова: поэтика урбанизма и геософия художественного пространства в “необъявленной трилогии” (“Старик”, “Время и место”, “Исчезновение”)» проводится исследование «мыслящей прозы» в метагеографическом и геософском аспектах, позволяющее рассмотреть Москву как пространственный образ и как образ-культуроним (топос в аспекте его историко-культурного и духовного содержания), а также выявить своеобразие интерпретации Ю.В. Трифоновым основных мифологем «московского Трифонов, Ю.В. Как слово наше отзовется…[Текст] / Ю.В. Трифонов; сост. А.П. Шитов. – М.: Сов.
Россия, 1985. – С. 333.
текста» русской литературы. В «мыслящей прозе» показаны разные лики Москвы – времени политического террора, военной поры, оттепельной эпохи, которые дополняют друг друга и соединяются в «московском тексте» Трифонова по принципу исторической и мифологической преемственности (смена политического курса влечет за собой смену ведущей мифологемы и доминирующих знаково-символьных черт).
В романе «Старик» художественное пространство организовано таким образом, что центром разворачивающихся событий является дача, а топос Москвы долго остается на периферии. Дачный локус соотносится с Павлом Евграфовичем Летуновым и воспринимается как обитель старости, Москва – с Олегом Васильевичем Кандауровым и соотносится с такими качествами как молодость, здоровье, сила, динамика, практицизм и эгоизм. Дача Летуновых, дом Аграфены Лукиничны, революционный Петербург, станица Михайлинская, современная Москва не воспринимаются как составляющие единого художественного пространства, поскольку они не скоординированы в хронотопе романа – либо разъединены во времени (Москва/Петербург и Михайлинская), либо изолированы в пространстве (Москва/Соколиный Бор). Для картин Москвы, охваченной кольцом пожара, характерно сочетание мифопоэтических (обмелели озера, река обнажила камни, птицы не пели) и сугубо урбанистических признаков апокалипсиса (мгла была похожа на ядовитый газ, едва сочилась вода из кранов). Традиционная для «московского текста» мифологема сожженной Москвы у Трифонова наполнена ироническим содержанием: образ-символ огня соотнесен в романе «Старик» с костром революции, от которого в современной жизни остались только легенды (легендарный образ Летунова и легендарная история Мигулина), не востребованные поколениями детей и внуков. По мысли Трифонова, те идеи и программы, которые вдохновляли первых революционеров, показали свою безжизненность и неприменимость в повседневной жизни. «Отблеск костра», «Нетерпение» и «Старик» – это цепочка произведений позволяет проследить эволюцию историософских взглядов Трифонова: от восхищения личностными качествами революционеров первого призыва к пониманию ошибочности ряда программных идей и форм их воплощения в жизнь и, наконец, к признанию банкротства радикальной революционной идеологии.
Если в романе «Старик» отправной точкой является мифологема о «сожженная Москва», то в романе «Время и место» – мифологема «город-лес». В воссоздании образа Москвы-леса Трифонов идет вслед за Б.Л. Пастернаком. «Лесной» (естественный, органичный, природный) характер Москвы, контрастирующий с искусственностью Петербурга – важная составляющая московского мифа, которую Пастернак и Трифонов используют для того, чтобы подчеркнуть, что духовная неразрывность героев со столицей (несмотря на фактические отъезды как Юрия Живаго, так и Саши Антипова) указывает на их самобытность, эмоциональность, естественность душевных движений, развитую интуицию, т.е. качества, соответствующие их основному топосу.
Каждый образ, воссоздающий городское пространство в романе «Время и место», – Тверской бульвар, Литературный институт, Большая Бронная, Дом на Трубной, Белорусский вокзал, Даниловский рынок, Якиманка, Солянка, Пресня, – является образом-культуронимом, который выступает отражением геософских взглядов Трифонова. Совокупность образов-культуронимов формирует неповторимый «трифоновский» ландшафт Москвы. Ключевыми образами-культуронимами, служащими пространством развертывания основных событий двух сюжетных линий романа, являются квартира на Большой Бронной (локус писателя Киянова) и дом на Трубной (локус Саши Антипова). Дом на Большой Бронной, бывший свидетелем литературного успеха наставника Саши Антипова, созерцает и закат его писательской карьеры. Такой архитектонический прием – описание судьбы дома как отражения судьбы его хозяина – весьма характерен для «позднего» Трифонова: практически все центральные объекты городского ландшафта в романе «Время и место» выполняют свидетельскую миссию по отношению к героям и к самому времени. Дом на Большой Бронной выступает пространственным образом-двойником дома на Тверском бульваре (в первых главах романа) и дома в районе аэропорта (в главе, рассказывающей о последних днях жизни Киянова): в первом случае этот образ воплощает все признаки дома, во втором – превращается в «опрокинутый дом», где кончается сначала слава, а затем и жизнь героя.
Дом на Трубной иерархически возвышается над прочими пространственными образами, стягивает многие нити повествования и выводит роман на уровень историософских обобщений. Этот дом – символ смерти, дом-соглядатай похорон Сталина в «ледяном марте» пятьдесят третьего года и, одновременно, символ жизни, поскольку в день «мертвой смерти» в доме на Трубной Саша Антипов принимает решение сохранить жизнь своего будущего ребенка. Противопоставляя смерти человека, лишившего его отца, жизнь своей дочери, герой отделяет себя от скорбящей толпы, отставляет за собой право быть личностью в эпоху доминирования коллективного начала.
В романе «Исчезновение» главный образ-культуроним, раскрывающий историософскую концепцию Трифонова, – дом на набережной. В «Исчезновении» ему удалось «договорить» то, что не вошло в одноименную повесть. Для Трифонова дом на набережной – это гигантское транспортное средство, салон-вагон, сочетающий в себе черты традиционного дома (комфортабельность внутренней обстановки, уют и наличие привычных вещей) и транспортного средства (нестабильность, неукорененность в пространстве). В «портрете» дома концентрируются признаки советской урбанистической культуры, или «культуры два» (В. Паперный). Основные свойства «культуры два» – вертикальность и перемещение ценностей в центр – определяют принципы постройки и бытования дома на набережной как идеального небоскреба для первых лиц советского государства. Идеал быстро обнаруживает двойственность, поскольку сочетает в себе черты парадиза и загробного мира, причем парадиз воспринимается как прелюдия к гибели или лишению свободы. В «Исчезновении»
Трифонов разграничивает понятия дом-жилье и дом-строение, соотнося первое с семьей, с домашним очагом, с детством Игоря Баюкова, второе – с помпезным зданием, с властью и привилегиями, со страхом и массовым террором, с взрослой жизнью героя.
Если в детские годы дом на набережной был домом-жильем Горика Баюкова, то в восприятии взрослого Игоря дом умер, осталось лишь строение на Берсеневской набережной.
Похожие работы:
«НЕЛЮБИН Анатолий Алексеевич ДЖУЛИАН БАРНС ПОД МАСКОЙ ДЭНА КАВАНЫ: ИГРА В ДЕТЕКТИВ И ПАРОДИРОВАНИЕ ЖАНРА 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (английская литература) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург – 2013 2 Работа выполнена на кафедре мировой литературы и культуры ФГБОУ ВПО Пермский государственный национальный исследовательский университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор...»
«ДИКУН Татьяна Анатольевна СОЦИАЛЬНЫЙ РОМАН А. СЛАПОВСКОГО: ЖАНРОВЫЕ МОДИФИКАЦИИ И ЭВОЛЮЦИЯ ГЕРОЯ Специальность 10.01.01 Русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Улан-Удэ – 2013 2 Работа выполнена на кафедре новейшей русской литературы ФГБОУ ВПО Иркутский государственный университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Плеханова Ирина Иннокентьевна Официальные оппоненты: доктор филологических...»
«ГАНУЩАК НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ТВОРЧЕСТВО ВАРЛАМА ШАЛАМОВА КАК ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СИСТЕМА Специальность: 10.01.01 - Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тюмень 2003 Работа выполнена на кафедре литературы Сургутского государственного педагогического института. Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор, Ю.А. Дворяшин Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Ю.И. Минералов...»
«Крехтунова Елена Викторовна Творчество Д.Л. Михаловского в контексте русскоанглийских литературных связей XIX в. 10.01.01 – Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Нижний Новгород – 2013 Работа выполнена на кафедре истории русской литературы и фольклора Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования Саратовский государственный университет имени Н.Г....»
«Федорова Надежда Константиновна ПЬЕСЫ И КИНОПОВЕСТИ Г.И. ГОРИНА КОНЦА 1970-х – 1990-х ГОДОВ: ГЕРОЙ И ХРОНОТОП Специальность 10.01.01. – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Тюмень 2010 Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО Тюменский государственный университет Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент Комаров Сергей Анатольевич Официальные оппоненты: доктор филологических наук,...»
«Цегловска Людмила Александровна Реминисценции и их функции в романе Э.Т.А. Гофмана Житейские воззрения кота Мурра Специальность 10. 01. 03 – Литература народов стран зарубежья (западноевропейская литература) Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Нижний Новгород 2012 2 Работа выполнена на кафедре всемирной литературы филологического факультета ФГБОУ ВПО Нижегородский государственный педагогический университет им. Козьмы Минина...»
«ЧАПЛЫГИНА ЕЛЕНА ОЛЕГОВНА ТВОРЧЕСТВО В. И. ДЁГТЕВА: ПРОБЛЕМА ГЕРОЯ, АВТОРСКАЯ ФИЛОСОФИЯ, ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ 10.01.01 - русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Казань - 2014 Работа выполнена на кафедре русского языка и литературы Федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего профессионального образования Дальневосточный федеральный университет Министерства образования и науки...»
«Сагитова Гузель Рамзилевна ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ДРАМАТУРГИИ АЯЗА ГИЛЯЗОВА Специальность: 10.01.02 – 10 Литература народов Российской Федерации (татарская литература) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Уфа – 2007 Работа выполнена в Государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования Башкирский государственный университет кандидат филологических наук, доцент Научный руководитель: Шарипов Марат...»
«КЕЧЕРУКОВА Марина Аламатовна ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА И ПРОБЛЕМАТИКА РОМАНОВ-ПРИТЧ УИЛЬЯМА ГОЛДИНГА 1950-1960-х ГОДОВ Специальность: 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (литература народов Европы, Америки, Австралии). АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург 2009 Работа выполнена на кафедре истории зарубежных литератур факультета филологии и искусств...»
«Таирова Ирина Александровна Восточные традиции в творческом восприятии И. А. Бунина Специальность 10.01.01 - Русская литература Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Москва - 2010 Работа выполнена в Институте мировой литературы им. А. М. Горького РАН в Отделе новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Научный руководитель: кандидат филологических наук Морозов Сергей Николаевич Официальные оппоненты: доктор...»
«Кореневская Ольга Владимировна РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ РУССКОГО МИРА В НЕМЕЦКИХ ПЕРЕВОДАХ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ Специальность 10.01.01 – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Томск – 2011 Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО Томский государственный университет доктор филологических наук, профессор Научный руководитель: Эмма Михайловна Жилякова. доктор филологических наук,...»
«Имаева Гульнара Зайнетдиновна НАРОДНАЯ СКАЗКА И ЕЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПЕРЕЛОЖЕНИЯ. На восточнославянском и тюркоязычном материале. Специальность 10.01.09 – Фольклористика Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук Казань - 2010 1 Работа выполнена на кафедре русской литературы Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы. Научный консультант: член-корреспондент АН РТ доктор филологических наук, профессор Ким...»
«Гарапшина Лилия Ришановна Сатирическое творчество Фатыха Амирхана (эпоха и герой) 10.01.02 - Литература народов Российской Федерации (татарская литература) Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Казань - 2004 Работа выполнена в отделе литературоведения Института языка, литературы и искусства им. Г.Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан доктор филологических наук Научный руководитель: Ханзафаров Назым Габдрахманович доктор...»
« диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Екатеринбург – 2011 Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ГОУ ВПО Уральский государственный педагогический университет доктор филологических наук, профессор Научный руководитель: Ермоленко Светлана Ивановна доктор филологических...»
«Сурикова Ольга Александровна Русский самиздат 1960–1980-х годов: Судьба поэзии модернистов и ее традиции. Московские творческие объединения и периодические издания Специальность: 10.01.01 – русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва 2013 Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова Научный руководитель:...»
«ЭДЛЕЕВА Кермен Анатольевна ХУДОЖЕСТВЕННО-СТРУКТУРНОЕ СВОЕОБРАЗИЕ МОНГОЛЬСКОЙ ХВАЛЕБНОЙ ПОЭЗИИ Специальность 10.01.03 – литература народов стран зарубежья (литературы стран Азии и Африки) АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Санкт-Петербург 2011 Работа выполнена в Отделе Центральной и Южной Азии Института восточных рукописей РАН. Научный руководитель доктор филологических наук...»
«ПЕТРОВА ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА ПРОЗА ЛЕОНИДА АНДРЕЕВА: ПОЭТИКА ЭКСПЕРИМЕНТА И ПРОВОКАЦИИ Специальность 10.01.01 – русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва – 2010 2 Работа выполнена на кафедре русской литературы и фольклора ГОУ ВПО г. Москвы Московский городской педагогический университет Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Нина Михайловна Малыгина Официальные оппоненты: доктор...»
«Орехов Борис Валерьевич Принципы организации мотивной структуры в лирике Ф.И. Тютчева Специальность 10.01.01 - русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук Воронеж 2008 Работа выполнена в Башкирском государственном педагогическом университете Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент Толстогузов Павел Николаевич Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Орлицкий Юрий Борисович кандидат...»
«Хаткина Анастасия Владимировна ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТЬ И ВРЕМЯ В ПРОЗЕ К.Д. ВОРОБЬЕВА И СПОСОБЫ ЕЁ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВОПЛОЩЕНИЯ 10.01.01. - Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Краснодар 2003 Диссертация выполнена на кафедре литературы и методики ее преподавания Армавирского государственного педагогического института Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор В. Т. СОСНОВСКИЙ Официальные оппоненты:...»
«Андреева Валерия Геннадьевна Бесконечный лабиринт сцеплений в романе Л. Н. Толстого Анна Каренина Специальность 10.01.01. – русская литература АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Кострома – 2012 Работа выполнена в Федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова на кафедре литературы Научный руководитель – доктор...»
В произведениях Трифонова Юрия Валентиновича время застыло своеобразным символом, переданным через нравственные судьбы его героев. Необычный и неординарный подход писателя казался «не ко двору», его упрекали в отсутствии социальных персонажей, чётко выраженной авторской позиции. Со временем стало ясно, что он предопределил появление целого ряда писателей, названных критиком В. Бондаренко «поколением сорокалетних» (к ним он относит А. Кима, Р. Киреева, А. Курчаткина, В. Маканина). Для них также важна не событийная хронология прошлого, а история советского времени, поданная в ином измерении. Рассмотрим своеобразие произведений Трифонова и покажем, как создаётся картина мира в его текстах.
Особое значение для становления писателя имела семейная среда. Необычна биография его отца, бывшего революционера, профессионального военного, одного из организаторов Красной армии. Он входил в советскую элиту, являлся председателем военной коллегии Верховного суда СССР. Подобно многим другим представителям советской номенклатуры, Валентин Трифонов получил в конце двадцатых квартиру в известном московском Доме правительства, расположенном на Берсеневской набережной. В те годы строили конструктивистские здания, в которых должна была воплотиться мечта о новом социалистическом быте. Поэтому в замкнутом пространстве размещались все необходимые для жизнедеятельности помещения: жильё, кинотеатр, театр, магазины, прачечная, химчистка, закрытая столовая и распределитель продуктов. На самом деле был создан узкий мир нового чиновничества, резко отличавшийся от повседневной реальности советских людей. В годы сталинских репрессий семья пострадала, был арестован сначала отец, а потом мать. Отца расстреляли, а семья Трифоновых стала семьей изменника Родины. Детские и юношеские впечатления отразились в ряде произведений Трифонова («Дом на набережной, 1976; «Старик», 1978).
В начале войны Ю. Трифонов эвакуировался в Среднюю Азию. Закончив среднюю школу в Ташкенте, он работает на авиационном заводе слесарем, диспетчером цеха, является редактором заводской многотиражки. После ареста родителей ему приходилось выполнять обязанности чернорабочего, Ю. Трифонов одновременно зарабатывает трудовой стаж, позволивший ему после возвращения в Москву в 1944 г. поступить в Литературный институт им. М. Горького. Там он занимается в творческом семинаре прозаиков у К. Паустовского и К. Федина, последний рекомендовал А.Твардовскому дипломную работу Трифонова — повесть «Студенты » (1950) — для публикации в журнале «Новый мир». Так состоялась первая крупная публикация в ведущем литературно художественном журнале.
Первый рассказ Ю. Трифонова появился в многотиражной газете, а первая значительная публикация состоялась в альманахе «Молодая гвардия». Интересно, что начинал Ю. Трифонов со стихов, к которым позже практически не обращался. В «Студентах», например, в заводском литературном кружке обсуждают графоманские стихи слесаря Белова. Возможно, что автор использовал здесь собственные сочинения, которые, как он вспоминал, писал «легко и помногу».
Повесть «Студенты» была отмечена в 1951 году Сталинском премией 3-й степени. Среди лауреатов того года оказались Г. Абашидзе, С. Антонов, С. Бабаевский, Ф. Гладков, А. Малышко, С. Маршак, Г. Николаева, А. Рыбаков, С. Щипачёв. Состав оказался настолько представительным, что молодой человек сразу же почувствовал себя писателем.
Содержание произведения отвечало задачам времени. Когда продолжались гонения на интеллигенцию, Ю.Трифонов разоблачает «космополитизм» профессуры и её «низкопоклонство перед Западом». Несмотря на явно заказной характер произведения, выстроенного по традиционной контрапунктной схеме — положительный — отрицательный герой (студент-фронтовик и невоевавший его товарищ, пособник распространения чуждых влияний), в повести отразились черты, которые станут доминантны ми для последующего творчества Ю. Трифонова. Он точно, последовательно и отчасти даже прагматично фиксирует своё время. Важную роль в его текстах играет деталь. Но ещё практически не обнаруживаются особенности, ставшие впоследствии визитной карточкой писателя, его метафоры и символы.
Весной 1952 года по командировке журнала "Новый мир" Ю. Трифонов уезжает в Туркмению для сбора материала к задуманному роману о строительстве канала. Однако после смерти Сталина стройку законсервировали и публикация произведения Трифонова оказалась неактуальной. Роман «Утоление жажды », позже переведённый на многие языки, он опубликует только в 1963 году.
На примере истории строительства Каракумского канала автор разрабатывает форму «производственного романа», действие которого происходит во время «оттепели» конца 1950-х. Используя элементы панорамного романа, писатель делает своими героями представителей разных слоёв общества, рабочих, молодых интеллигентов, недавних выпускников институтов, инженеров, журналистов, научных работников. Автор передаёт особенности их мышления. Пафос произведения Трифонова во многом определяется атмосферой «оттепели», ожиданием кардинальных перемен в обществе. Высказавшись на злобу дня, автор в дальнейшем не обращался к форме производственного романа, сосредоточившись на иных темах и проблемах. В 1950-х он также пишет пьесы, киносценарий, очерки.
Вынужденную паузу Ю. Трифонов заполняет также сочинением рассказов, становившихся для писателя своеобразной творческой мастерской. Позже они составили сборники «Под солнцем » (1959 год) и «В конце сезона » (1961). Практически рассказы Ю. Трифонов писал на протяжении всей своей жизни. Публиковавшиеся и «Новом мире» тексты вошли в сборник «Кепка с большим козырьком » (1969). В рассказах определялась проблематика его творчества, формировался собственный стиль, конкретный, ясный, без обилия метафор и сложных синтаксических конструкций. Эволюция проявилась и в постепенном уменьшении места автора в повествовании, из объективного рассказчика он превратится в комментатора, появится и внутренняя оценка в виде авторского голоса.
Поездка в Туркменистан не прошла бесследно, после неё также появился цикл рассказов, в который вошли «Доктор, студент и Митя », «Маки », «Последняя охота » и другие произведения Трифонова. Автор в первую очередь фиксирует своеобразный экзотический мир со своими проблемами, своеобразными людьми, новыми пейзажами. Даже в романе «Нетерпение » встретим поразительное описание восточного базара. Правда, здесь показан ташкентский базар периода войны, и выведенное автором вавилонское столпотворение чётко отражает духовную суть города, вобравшего в себя и эвакуированных из центральных городов, и лечившихся раненых, так и осевших здесь; и осуждённых по политическим статьям, не имеющих возможности уехать. О точности изображённого автором косвенно свидетельствуют ташкентские пейзажи в романе Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы», где описаны сходные явления.
Рассказы обнаруживают движение писателя к собственному стилю, он фиксирует увиденное фотографически, перечисляя глаголы, указывающие на чувства: «я видел», «я вглядывался», «увидел другое». Передавая истории, Ю.Трифонов не всегда избегает штампов, проходных фраз: «Кто не бывал». Поворот к конкретным проблемам потребовал формирования собственного языка, речь шла о попытках выражения собственного мироощущения.
Позже перечисление (основанное на глаголах движения) стана участвовать в создании динамики действия: «Прыгали, бежали, спотыкаясь, волокли узлы в серой знобящей тьме».
Стремление автора к точности описаний проявилось и в документальном повествовании «Отблеск костра » (1965). Писатель обращается к биографии отца В. А. Трифонова, воссозданы забытые и малоизвестные страницы Гражданской войны и революции. Документальная основа не исключала для Ю. Трифонова возможности обращения к сложным и непростым явлениям времени, сосредоточения на психологических коллизиях.
Тема старых большевиков будет продолжена и в романе «Старик », как бы дополняющем заказную книгу, вышедшую в серии «Пламенные революционеры» в Политиздате (в 1960 — 1970-е годы в ней участвовали В.Аксёнов, А. Гладилин, В.Войнович, Б. Окуджава). Участие в подобных проектах для многих писателей становилось единственной возможностью самовыражения и заработка. Материальная независимость позволяла выжить и писать "в стол" другие тексты.
Понятие «нетерпимость» становится для него своеобразным знаком отношений. В художественной форме интересующее его понятие (ставшее для него и явлением) Ю. Трифонов исследовал на примере судьбы народовольца Андрея Желябова в романе «Нетерпение » (1973), также написанном для серии «Пламенные революционеры». Несмотря на чётко поставленную задачу, Ю. Трифонов пытается высказать свой собственный взгляд, обозначив народовольцев как прямых предшественников большевистской революции. Возведение террористов в ранг героев сказалось на судьбе произведения, в течение долгого времени не переиздававшегося. Свою позицию автор обозначает следующим образом: «Ничего, кроме событий, фактов, имён, названий, лет, минус часов, дней, десятилетий, столетий, тысячелетий, бесконечно исчезающих в потоке, наблюдаемых мной...». Погрузившись в историю, писатель воскрешает не только обстановку, но и привычки, мысли, облик людей 1870-х годов.
Интересно, что подход Ю. Трифонова отчасти совпадает с позицией Ю. Давыдова, сделавшего эпоху народовольцев доминантной в своем творчестве. Документальная точность позволяла обоим авторам заставить звучать голоса времени. Далёкий от современного читателя исторический период делается интересным благодаря активному включению читателя в события, он вынужден выносить свои суждения, торопиться вслед за героями, стремящимися осуществить свою миссию, не опоздать.
Только в период перестройки увидел свет и последний, неоконченный роман Ю. Трифонова. «Исчезновение » (опубл. в 1987), в котором писатель ещё более откровенно обращается к традиционному для своей прозы изображению детства и юности героя из привилегированной, а затем репрессированной семьи активных сторонников революции 1917 года.
В 1960-х Ю. Трифонов увлекается спортивной тематикой, публикует сборники рассказов и очерков на спортивные темы: В конце сезона » (1961 год), « Факелы на Фламинио » (1965 год), «Игры в сумерка х» (1970 год). Он также пишет сценарий «Хоккеисты », по которому в 1965 году был поставлен фильм. Многие вспоминают, что, несмотря на свой немного старомодный вид, очки, сутуловатость, Ю. Трифонов был страстным болельщиком. Он прекрасно играл в шахматы, неоднократно выезжал на крупные зарубежные соревнования в качестве комментатора.
В начале 1970-х годов начинают выходить повести, определившие индивидуальность Ю.Трифонова как писателя: «Обмен », Предварительные итоги », «Долгое прощание », «Другая жизнь », «Дом на набережной ». Именно в них читатели и открывают Ю. Трифонова по-настоящему. Критики называют указанные произведения «московскими» или «городскими» повестями. Сам писатель предполагал назвать свой цикл «Песчаные улицы». Возможно, тем самым он хотел локализовать свои произведения в пространстве, указав на один из московских районов. Именно описание современного московского быта и находится в центре его произведений.
Другая особенность цикла связана с топографической точностью описаний. Не случайны слова героя «Дома на набережной », который думает о городе «как о живом существе, нуждающемся в помощи». Огромный городской топос описан детально, подробно и на огромном временном промежутке: рассказывается о военной и мирной, довоенной и современной Москве. Предметом изображения становится и центр, Берсеневская набережная, и недавние окраины — Нескучный сад и Серебряный бор. Последнее место оставалось всегда самым любимым, здесь прошли ранние годы писателя, поэтому в его текстах он и представлен своеобразным хронотопом.
Пространственно-временная система произведений Ю.Трифонова особенная, он не стремится к хронологическому выстраиванию своих событий, скорее движение сюжета определяется биографическим временем, поэтому и рассматриваются вечные темы жизни и смерти, любви и ненависти, болезни и здоровья. Опосредованность временных характеристик позволяет сосредоточиться не только на бытовой составляющей, но и уделить особенное внимание пейзажным зарисовкам. Кроме перечисления автор использует повторы и градацию, функция пейзажа описательная и характерологическая. Пейзаж позволяет обозначить место и время действия.
Ретроспективный взгляд автора проявился в двух замыкающих «московских» повестях. «Другая жизнь » (1975) посвящена судьбе историка, стремящегося получить сведения о сотрудниках царской охранки, среди которых были видные впоследствии деятели партии и советского государства. В поисках истины он подвергает себя опасности. Нередко выводя фигуру историка, Ю.Трифонов передаёт ей право оценки, вынесения суждений вместо автора (Сергей Троицкий из «Другой жизни», Павел Евграфович Летунов из «Старика»).
Отсюда и внимание к символике, проявляющееся, начиная с названия. Именование второй повести «Домом на набережной (1976) точно отражает её содержание и превращается в символический образ времени. Интересуясь причинами изменения общественного сознания, писатель стремится исследовать психологию тех, кто стоял у истоков нового общества. Постепенно он уходит вглубь времени, представляя один из немногих для того времени взгляд на судьбы отдельного человека в период тоталитаризма.
“Юрий Трифонов - наш главный и неистовый воитель против всех видов приспособленчества. Если в исторической прозе он сосредотачивается на художественном исследовании корней и разнообразных типов политического конформизма коммунистического толка, то в повестях и романах “городского” цикла такому же исследованию подвергается нравственный конформизм обыденного существования интеллигенции в тоталитарном обществе”, - точно заметил Ю.Оклянский. Концепция человека. «Мы пишем о сложной жизни, где все переплетено, о людях, про которых не скажешь, хороши они либо плохи, здоровы или больны, они живые, в них есть то и это», -- утверждал Трифонов.
Эстетика Трифонова. «<…> Для меня представление о сюжете, <…> не играет большой роли в процессе работы. <…>. Главной трудностью и главной ценностью в процессе работы <…> - является ощущение правдивости описываемой жизни», - подчеркивал прозаик. Писатель особенно высоко ценил литературу, исследующую мир, - реализм : «Что касается современных рассказов, то лучшие из них сильны своей достоверностью. Нынешние молодые рассказчики <…> пишут сурово-правдиво, не заботясь о живописи и поэзии, а заботясь о сути, о прозе». Достоверность и правдивость остаются прерогативой реализма, хотя главное в нем все же детерминизм поведения героев.
Юрий Валентинович Трифонов родился в Москве, окончил Литературный институт им. Горького. Он автор романов "Студенты", "Утоление жажды", "Нетерпение", "Старик" (1978), "Время и место", документального повествования "Отблеск костра", повестей "Обмен", "Предварительные итоги", "Долгое прощание", "Другая жизнь" (1975), "Дом на набережной" (1976). Лауреат Государственной премии СССР. В советское время он был сомнителен для власти и цензуры. Его упрекали в том, что он погружен в сплошной быт, что в его произведениях нет просвета. Между тем его повести пользовались огромным успехом у культурных читателей. В постсоветское время Трифонова стали упрекать в том, что он не подписывал писем протеста. Отвечая на эти обвинения, публицистка Дора Штурман напомнила, что в доперестроечные времена в условиях жестокой цензуры “были, однако, и другие судьбы, внешне более благополучные, но тоже для тоталитарной ситуации нетипичные <…> Эти подцензурные писатели еще до падения всех запретов, до отмены гонений на свободное слово (то есть прежде всего до конца 1980-х гг.) делали настоящее дело, работали настоящую работу. Причем не в самиздате, и не в тамиздате, а в Госиздате. Такова была специфика их дарований, что они смогли создать непреходящие ценности под небывалым гнетом” (Штурман Д. Кем был Юрий Трифонов: чем отличается писатель советской эпохи от советского писателя // Лит. газ. 1997. 22 окт.). В отличие от тех писателей, которые «восхваляли советскую власть и советскую жизнь всех ее времен» (их Д.Штурман называет “советскими писателями”), такие художники, как Фазиль Искандер, И.Грекова, В.Астафьев, В.Быков, В.Тендряков, С.Залыгин, В.Шукшин, “не лгали, не фальшивили” (их Д.Штурман называет писателями советской эпохи). К их числу, по мнению Д.Штурман, принадлежит и Трифонов. Однако это определение не вполне совпадает с творческой биографией писателя, который за 30 лет литературной работы прошел довольно трудный путь - если пользоваться терминологией Штурман - от правоверного “советского писателя”- автора повести “Студенты” (1949), удостоенной Сталинской премии, к “писателю советской эпохи”.
Непосредственно после “Студентов” Т пережил жестокий творческий кризис. Художественной установкой Т становится установка на подробности жизни, по-чеховски неявная авторская оценка, а сферой поиска духовных координат личности в творчестве 60-х гг. - история. Человек и история- эта связь стала центральной проблемой во всем творчестве Т до конца его жизни. Эволюция мировоззрения писателя обусловлена той последовательностью, с которой он постигал эту проблему.
Первоначально он видит эту проблему в “оттепельном” свете, полагая, что надо восстановить светлые революционные идеалы, попранные в годы “культа личности”, что эти идеалы и есть та высшая человеческая мера, по которой потомки должны сверять свою жизнь. Это типично “оттепельная” мифологема. С середины 60-х гг. по 73 г. Т создает произведения, в которых бескрылая повседневность с ее мелкими заботами соотносится с высокой идеальной мерой революционного прошлого. В произведениях, открывавших новую фазу в творчестве писателя, носителями идеалов революции выступают старые революционеры (дед Федор Николаевич из повести “Обмен”). Их этика вступает в конфликт с теми нравственными нормами, которые выработаны в современности. Но в последующем цикле “городских (московских) повестей” на первом плане разворачиваются все-таки коллизии современного быта. Но за внешней бытовой оболочкой у Т проступали «вечные темы». Писатель неизменно поверяет своих героев склонностью к метафизическому мышлению, размышлениям о жизни и смерти. Как и у Чехова, у Т синтезированы жанры социально-бытовой и нравственно-философской повести.
Всегда любил Чехова и Бунина…, – признавался Трифонов. Чехов <…> всегда умел проникать во внутренний мир другого, и так глубоко, что ему совершенно не нужно было описывать внешние приметы человека <…>. У Бунина наоборот. Он настолько точно живописал внешний мир, воссоздавая его в мельчайших деталях - в цвете, в звуках, в красках, что воображение читателя дорисовывало мир внутренний. У таких художников не перестаешь учиться». «<…> Чехов, Толстой - под их воздействием, под их обаянием находишься постоянно».
Чехов был художественным выразителем разочарованной интеллигенции своего времени, Трифонов тоже принял на себя эту роль в период "застоя". Трифоновские рассказы, повести и романы, действие которых обычно разворачивается в московских интеллигентских кругах, описывают жизнь обитателей русской столицы в мельчайших деталях. Родившийся и выросший в Москве, автор предпочитал писать об этом городе во многом потому, что знал его лучше всего. Один из журналистов агентства "Франс-Пресс" заметил, что, читая Трифонова, узнаешь о московской жизни больше, чем можно было бы узнать, прожив в этом городе несколько месяцев. Читатели узнавали себя и своих знакомых в повестях писателя.
Официальная критика Трифонова, однако, не щадила. В русских диссидентских и эмигрантских кругах мнения о Трифонове разделились. Солженицын хвалил его за мастерство, с которым писатель касался "запрещенных" тем, прибегая к помощи "точных художественных деталей", и относил Трифонова к тем писателям, что создают "ядро современной русской прозы". Сам писатель считал себя "критиком советского общества". Его герои – интеллигенция, псевдоинтеллигенция, мещане.
"Московские повести" показали, что интеллигенция перестала играть ведущую роль в русской истории. Под гнетом обстоятельств трифоновский интеллигент проигрывает битву за правду и справедливость, столь важную в жизни любого русского интеллигента.
Тема "Московских”, или “городских повестей" - медленное угасание человеческих талантов и энергии. Типологичен мотив невозможности для героя защитить кандидатскую диссертацию. Трифоновские герои вдруг обнаруживают, что они ничего не достигли, а жизнь прошла мимо. Они жалуются на утраченные надежды и амбиции. Раздается постоянный вопрос: "Кто виноват?" Трифоновский интеллектуал осознает, что его поглощают ежедневные конфликты, связанные с жильем, едой, одеждой и другими материальными проблемами, не имеющими отношения к духовному развитию. Ни один современный писатель, кроме Трифонова, не изображал так часто тип лишнего человека в обществе.
Многие его герои изображаются в состоянии кризиса , в котором они и начинают свою рефлексию. Писатель стремился показать, что к этому кризису привело и каков исход. Духовный кризис Т осмысливает как экстремальную ситуацию. В трифоновском художественном мире важнейшую роль играет совесть. Через много лет Трифонов сталкивает своих героев с их собственной совестью, помещая их в критические обстоятельства, провоцирующие пробуждение спящей совести и процесс самопознания («Другая жизнь», «Дом на набережной») . Другая тема, проходящая через все произведения писателя – нравственного выбора .
Как и великие русские писатели, Трифонов предпочитает изображать своих героев преимущественно в частной жизни. С помощью скрупулезного психологического анализа он рассматривает их отношения в браке, в кругу семьи, с друзьями и знакомыми. Используя бытовой материал, Трифонов одновременно решает глубинные аспекты внутренних проблем человеческого существования. Поэтому трифоновские произведения полны философских размышлений, отражающих представления писателя о жизни и смерти, счастье и страдании. Главная тема "Московских” (“городских”) повестей" - взаимная изоляция людей и непроявленность глубинных человеческих чувств. В традициях великих писателей Трифонов считает любовь высшей жизненной ценностью. На правдивое изображение драмы русской интеллигенции Трифонова вдохновил А.Твардовский, главный редактор "Нового мира", с которым писатель плодотворно сотрудничал с 1966 г.
Ставший впоследствии знаменитым цикл “городских повестей” Т открывается повестью “Обмен” (1969). История квартирного обмена здесь показана через отказ главного героя инженера Виктора Дмитриева от нравственных и гуманных традиций ради внешне более спокойной и приятной жизни. Особенно значим в произведении внутренний сюжет, изображающий процесс «олукьянивания» (Лукьянова – девичья фамилия жены Виктора) героя-псевдоинтеллигента, его спуск все ниже и ниже по лестнице моральных компромиссов.
Женившись на Лене, Виктор породнился с людьми «другой породы - из “умеющих жить”(38). Разве смог бы кто-нибудь из Д-х “ - 39. Лукьяновы являются теми мещанами, которые в годы застоя окончательно вытеснили революционеров-романтиков на периферию советского общества и чей склад сонания и образ жизни не приемлет писатель. Начало “олукьянивания” героя: “Ему нравилась легкость, с которой она (Лена. – Т.Д.) заводила знакомства и сходилась с людьми. Это было как раз то, чего не хватало ему. Особенно замечательно ей удавались н у ж н ы е знакомства ” (40). Д скоро понял, что нет и не может быть женщины красивее, умнее и энергичнее Лены.
Дальнейшее «олукьянивание» Д-ва видно во время похорон его деда. Виктор не поехал на поминки деда, потому что у Лены сильно болела голова и он не хотел оставлять ее одну.
После окончания института Д остался работать в Москве на газовом заводе, в лаборатории. Ему «предлагали разные заманчивые одиссеи, но согласиться было трудно» . Он грезил о работе в Туркмении, но не смог оставить Лену и маленькую дочку. Лена же вырвала для мужа место в престижном научно-исследовательском институте, которое с помощью отца она уже добыла было для родственника и друга Д-а Левки Бубрика. После этого Д-вы потеряли этих друзей.
Поэтому неудивительно, что, когда Виктор заговорил с умиравшей от рака матерью Ксенией Федоровной о необходимости съехаться с нею, она ответила ему так: «Я очень хотела жить с тобой и Наташенькой… - Ксения Федоровна помолчала. - А сейчас - нет». «- Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел…» (60).
Понятие “олукьянивание” имеет в повести широкий, не только нравственно-психологический, но и социально-политический смысл. Оно распространяется на многое вокруг в дачном поселке Красных партизан появились “горы нового жилья”. “Все изменилось на том берегу. Все “олукьянилось”. <…> Но, может быть, это не так уж плохо? И если это происходит со всем - даже с берегом, с рекой и с травой, - значит, может быть, это естественно и так и должно быть? ” – спрашивает самого себя трифоновский конформист, внутренне оправдывая предательство своей семьи, тех четких нравственных ориентиров, которые были внушены ему в детстве (36).
Виктору все же удалось обменять комнату матери, но вскоре после этого она умерла, и после ее смерти с сыном сделался гипертонический криз. Писатель не морализирует, но ходом своего сюжета показывает, какую непомерную плату платил советский псевдоинтеллигент за предательство нравственных ценностей.
В своих последующих повестях - “Предварительные итоги” (1970), “Долгое прощание” (1971) - Т продолжает исследование погружения людей в болото повседневности и одновременно понижения планки нравственности. В “Долгом прощании” появляется знаковая для последующего творчества Т фигура героя-историка (Гриша Ребров). Его герои-историки пытаются восстановить прошлое, демифологизировать его и ввести в духовный арсенал современников.
Уже в первых своих городских повестях Т вырабатывает особый тип дискурса. Он представляет собой своеобразный сказ в виде современного интеллигентского сленга. Этот “сказ” становится полем тесного контакта между словом героя (а он у Т всегда из интеллигентной среды) и безличного повествователя, и они свободно перетекают друг в друга. Этот дискурс становится формой проникновенного психологического анализа, создавая иллюзию потока сознания человека.
Второе обращение к истории у Т связано с работой над романом о народовольцах “Нетерпение”. Следующая после “Нетерпения” повесть “Другая жизнь” (1975, опубл. в 8 № ж. «Новый мир») свидетельствовала, что писатель вступил в новую фазу духовного развития. Главный герой повести историк Сергей, то есть носитель особого, духовно взыскующего отношения к бытию. Он с риском для жизни изучает историю царской охранки, среди членов которой были видные деятели партии. Значим и духовный проект Сергея, состоящий в преодолении замкнутости своего “я”, выходе к другому, в понимании другого. И хотя сам Сергей погибает, его духовный проект осуществляет его вдова Ольга Васильевна.
Повествование ведется от лица этой сорокалетней героини, научного сотрудника НИИ биологии.
Раскрывая ее жизненную драму, Трифонов хотел показать душу человека, охваченного большим горем, овдовевшую женщину, которая одновременно и страдает, и чувствует себя виновной, и оправдывается, мучается страхом перед будущим, но в конце концов начинает новую жизнь. Такая художественная задача обусловила ретроспективную композицию и особенности повествования: переплетение настоящего и наплывов воспоминаний о прошлом, строго выдержанная ориентация на точку зрения героини, которая выражается в несобственно-прямой речи.
Поиск причин преждевременной смерти мужа заставляет героиню определить свое отношение к их с Сергеем жизни.
Не случайно через всю историю Ольги проходят намеки на изменение политического климата, падение Берии после сталинской смерти. Возникает надежда на "другую жизнь" в России. Но она не оправдывается. Жесткая реальность сказывается на профессиональной деятельности Сергея Троицкого и отчима Ольги талантливого художника Георгия Максимовича.
Драматичны в повести две истории погубленных дарований - научного (Сергей) и художественного (Георгий Максимович). Сергей как ученый-историк убежден, что исследование нитей, тянущихся из прошлого в будущее, сможет выявить реальные исторические события и место человека в них. Сергей не принимает основу коммунистического мировоззрения - материалистический детерминизм - и считает личность центром исторического процесса. В соответствии со своей концепцией истории герой верит, что человек бессмертен. Это убеждение подогревает Сергея в его занятиях историей царской охранки в 1910-1917 гг.
Сергей не соглашается отдать собранные им материалы для докторской диссертации Кисловского, директора института, в котором он работает, несмотря на то, что в награду Сергею обещали быстро пропустить его диссертацию. Сергей отказался принять участие в этой грязной сделке. Трифонов не случайно назвал своего героя "высоконравственным человеком". Но в повести показано, каково приходится честной и принципиальной личности. Писатель был убежден, что бескомпромиссность не для существующей системы, и он показывает, как ломают одаренного историка, не дав ему защитить диссертацию, уволив из института. Перед этим он безуспешно пытается опубликовать монографию "Москва в 1918 году". А ученый секретарь института и бывший друг Сергея Троицкого Гена Климук свой посредственный опус выпускает двумя изданиями и успешно продвигается по службе, потеснив Кисловского.
Что же представляет собой браз Сергея? Официальная критика опиралась на оценки Ольги Васильевны: "неудачник", "праздный мечтатель". Прогрессивные критики считали пассивность героя формой сопротивления измученного интеллигента, а Галина Белая признала, что в образе главного героя писатель создал реальный портрет современника [Белая Г., с.178].
История Георгия Максимовича, контрастная по отношению к судьбе Сергея, рассказывает о том, как художник принес свой талант на алтарь тоталитарного государства. Этот человек, многими чертами напоминающий отчима первой жены Трифонова, в 10-20-е гг. принадлежал к блистательной плеяде "русских парижан". Он дружил с Шагалом, но Шагал был осужден сталинскими властями как "мерзкий эмигрант". И Гергий Максимович отказался от старого друга. (ср. со статьей Трифонова “О нетерпимости”, где он утверждает ценность творчества П.Пикассо). В 30-е гг. он "лучшее...сжег собственными руками, такая дурость, минута слабости, и жизнь раскололась, как...гипс, ни собрать, ни склеить...". Под давлением властей художник изменяет себе, начинает вести "другую жизнь". Сергей замечает его приспособленчество: "...то вижу его художником, настоящим, жертвующим ради искусства всем, а то дельцом, гребущим заказы" . Так же живет и художник Васин. Он много зарабатывает, рисуя официальные портреты. Но как "художник истинный", он "жил, как во сне, работал, как во сне, и просыпался только за мольбертом, когда делал настоящее и любимое ". Из-за этой двойной жизни он спивается и преждевременно умирает.
Что же означает в повести понятие "другой жизни"? В финале это зародившаяся у Ольги Васильевны новая любовь. Но образ другой жизни символизирует и надежды советского общества на демократические перемены.
Пов. “Дом на набережной” (1976) - одна из самых смелых и наиболее глубоких по анализу истории сталинского периода и человеческой личности во всей подцензурной советской литературе 70-х гг. Действие повести разворачивается в нескольких временных пластах. Здесь вновь исследуется феномен обмена нравственных и духовных принципов выходца из мещанской среды на псевдонаучную карьеру. На эту карьеру герой-псевдоинтеллигент, литературовед по специальности, «обменивает» своего научного руководителя профессора Ганчука и чувство беззаветно любящей его Сони Ганчук. Т активно пользуется принципом монтажа голосов автора и героев, сравнения разных судеб.
Выводы. В своем творчестве писатель исследует причины «маленьких предательств» героев, анализирует соотношение человека и обстоятельств.
Роман "Старик ", ставший любимым романом писателя, оказался последним произведением, которое Трифонов увидел опубликованным. В романе исторический материал органично включается в повествование о современности. Вначале Трифонов собирался написать о борьбе нескольких семей за дачный домик, принадлежавший женщине, умершей без наследников. Действие происходит в Соколином Бору. Как это часто бывало, Трифонов использовал свой собственный опыт, приобретенный им во время покупки дачи. Но когда он начал писать роман, ему показалось, что все это - повторение пройденного, и он решил ввести материалы о революции и гражданской войне, и в частности, о казачьем вожаке Мигулине.
Основным прототипом Мигулина был Ф.К.Миронов. Со времени публикации повести "Отблеск костра" Трифонов углубил свои знания о Миронове, беседовал со многими его соратниками, собрал много новых материалов. Новых архивных данных было так много, что Трифонов даже думал посвятить ему отдельную книгу. Но он не хотел писать документальную повесть, боясь скомпрометировать соратников Миронова. Тогда Трифонов решил включить этот исторический материал в книгу о "старике". Сам писатель удивлялся, насколько гибкой оказалась форма романа, позволившая соединить события и людей из двух совершенно разных эпох. Революционное прошлое в романе постоянно противостоит современности. Два потока событий перекликаются и спорят друг с другом.
Исторические события занимают две трети романа, заставляя современность уйти в тень. Писатель переносит нас в различные места России в период с 1913 по 1921 г.: из роскошной резиденции в Санкт-Петербурге на улицы революционного Петрограда, оттуда а бараки Донского фронта, в помещение революционного трибунала и т.д. Изображение современной жизни ограничено московскими сценами и описанием дачного существования в Соколином Бору. Современный период занимает шесть месяцев 1972 г. Связывает эти два мира "старик", ветеран гражданской войны Павел Евграфович Летунов. Он - центральный рассказчик, хотя безличный повествователь тоже постоянно присутствует: то и дело соглашается, одобряет, критикует, сомневается, смягчает приговоры главного героя. Таким образом, Трифонов, возможно, хочет усложнить понимание его произведения цензурой.
Воспоминания дают "старику" жизненные силы. Он много размышляет о роли и значении памяти в жизни человека, тяжело переживая смерть своей горячо любимой жены Галины (автобиографический мотив). Как ее душа продолжает жить в Павле, так и прошлое продолжает существовать в воспоминаниях живущих. Мучимый воспоминаниями, старик спрашивает себя, что реально в них, а что нет.
Главная тема роман - поиск ускользающей правды. Совесть героя измучена комплексом вины по отношению к Мигулину. Он спрашивает себя, был ли легендарный герой гражданской войны мятежником, во что Летунов верил в свое время. Чтобы ответить на этот вопрос, старик проводит собственные разыскания в архивах в поисках документов, которые могли бы приоткрыть тайну личности Мигулина.
Павел Евграфович не намерен скрывать обнаруженные им документы. Как старый большевик, беззаветно посвятивший свою жизнь революции, он считает, что правда о казачьем вожде должна быть обнародована. Роман убеждает в необходимости сказать правду о революции и гражданской войне. Одинокий в своей семье (его дети заняты своими делами и прежде всего борьбой за дачу), старик критикует и прошлое, с которого срывает романтическое покрывало. Летунов приводит множество примеров того, как революция без нужды уничтожала собственных детей, высмеивает ограниченность идеологии, подавляющей личную инициативу. Любой, кто не желал сливаться с революционной массой, рассматривался как потенциальный враг.
Драматическая судьба независимо мыслящего Мигулина - яркое тому подтверждение. Даже его имя вычеркнуто из списка революционеров. Трифонов говорит о необходимости реабилитации всех борцов за лучшее будущее, исчезнувших "без следа". Если власти навешивали на кого-то ярлык, они не торопились снимать его со всеми вытекающими отсюда последствиями. Павел Евграфович понял это в старости, когда попытался опубликовать в журнале статью, реабилитирующую Мигулина. Ему пришлось выдержать целый бой, но тогда он победил.
В характеристике главного героя Трифонов опирается на образ своего дяди, Павла Лурье, принимавшего участие в революции вместе с отцом писателя, В.Трифоновым. Изображение старого большевика, критически настроенного к способам проведения революции и гражданской войны, было смелым. Летунову "разрешили" вспомнить слова, выносящие приговор русской революции. В апреле 1917 г. один старик сказал другому, что Россия не сможет пережить этот удар ножом в живот. Эти слова Павел запомнил навсегда.
Трифонов был достаточно осторожен, чтобы комментировать этот приговор. Особое внимание он сосредоточил на фигуре Летунова. Почему в 1919 г., когда Мигулин был осужден, Летунов верил в его вину? Об этом напоминает герою и вдова Мигунова Ася, письмо от которой, полученное стариком в начале романа, становится толчком для его воспоминаний.
В конце своей жизни Павел Евграфович спрашивает себя, что подтолкнуло Мигулина проявить инициативу и выступить против Деникина раньше частей Красной Армии в августе 1919 г.? Этот вопрос - центральный в исследованиях Летунова, т.к. он был среди тех, кто не доверял донским казакам, и в результате невольно принял участие в обвинении Мигулина. Сомнениям Павла противостоит уверенность Аси в невиновности ее мужа. Как можно говорить о мигулинской преданности Деникину, если деникинские войска убили его родителей и брата! Об этом знала лишь Ася, т.к. Мигулин безгранично доверял ей, она была единственным человеком, к чьим советам прислушивался этот своевольный человек.
Ася помогает Летунову восстановить истинную картину событий, объясняет, почему Мигулин продвигался к Деникину. Ей удается воспроизвести атмосферу ненависти и недоверия вокруг своего мужа. В августе 1919 г. Мигулин яснее, чем когда-либо, понял, что армейское командование сдерживает его активность. Бесстрашному правдолюбцу не хватает дипломатичности, готовности пойти на компромисс. Его со всех сторон окружают комиссары, которых он высмеивает как "псевдокоммунистов". Они добились, чтобы собственный политотдел отказал Мигулину в приеме в партию. Со всем своим неукротимым темпераментом Мигулин обрушивается на эту, как он считает, величайшую не справедливость. Вскоре он решает самостоятельно выступить против Деникина со своими частями.
Ася, увлеченная революционными событиями, бросила сочувствующую белым семью. Девятнадцатилетняя Ася работала машинисткой в штабе армии Мигулина. Романтическая любовь Аси и сорокасемилетнего Мигулина - островок человечности в хаосе войны, где господствуют разрушение, зверства и смерть. Эта нерушимая любовь в то время, когда человеческая жизнь, казалось, утратила всякую ценность, напоминает о внутреннем богатстве и неповторимости каждого человека. Но муж, смысл ее жизни, погибает. К Мигулину меняется отношение Реввоенсовета во главе с Троцким, потому что защитник революции с человеческим лицом, Мигулин старался убедить партийных и армейских руководителей вести иную пропаганду, не касаясь образа жизни казаков, не нападая на их обычаи. Мигулин в романе во многом выражает убеждения самого Трифонова, мы слышим его голос: "Я продолжаю, как раньше, защищать не секретное строительство социалистической жизни в соответствии с узкой партийной программой, но строительство, в котором народ мог бы активно участвовать...Этот тип строительства снискает симпатии крестьян и части средней интеллигенции". Трифонов также настроен против Троцкого, сторонника жесткой диктатуры. Конфликт между Мигулиным и Троцким достиг высшей точки в сцене суда в Балашове, которая играет в романе кульминационную роль. Различие между борцом за лучшую жизнь казаков и теоретиком, чья цель - мировая революция, показано очень ярко. Мигулин вступил в Красную Армию, т.к. верил, что большевики принесут казакам лучшую жизнь. Поняв же, что большевики поставили целью разрушение казачества как сословия, он объявляет на суде: "Вся моя жизнь отдана революции, а она посадила тебя в эту тюрьму, всю жизнь боролся за свободу, и в результате ты лишен этой свободы". Но даже в тюрьме мигулинская вера в силу революции осталась незыблемой, и он обвиняет своих оппонентов в "псевдореволюционности".
Одна из причин конфликта между Мигулиным и некоторыми руководителями Красной Армии в том, что за Мигулина стояли широкие народные массы, его поддерживало казачество. Трифонов показывает, что зависть управляет многими человеческими поступками. Суд в Балашове задуман, чтобы развенчать миф о Мигулине-герое. Такую установку своим сотрудникам дал Янсон, подчеркнув, что этот суд значим не только в правовом, сколько в политическом и пропагандистском аспектах. Против подобных методов яростно восстает Шура, герой революции, рабочий депутат, единственный, кто понимает Мигулина. Он пытается убедить своих соратников поверить ему, как член ревтрибунала отказывается осудить его. Шура понимает казачьи проблемы, видит страшное зло в "расказачивании".
С эпохой гражданской войны перекликается эпоха террора. Павла Евграфовича, главного инженера, обвиняют в 1932 г. в саботаже, и два года он проводит в лагере.
Когда Павла освободили перед самой войной, ему запретили возвращаться в Москву к семье. Он вынужден жить в Муроме, а приезжать на дачу тайком. В романе с террором связана тема страха. Когда во время революции обвиняли Мигулина, Павел поддался общему течению и поверил, что, если власти кого-то осуждают, значит, для этого есть основания. Но в тридцатые годы он сам оказывается жертвой политики безжалостного перемалывания всех, кто пытался противостоять потоку.
В описании современной жизни Трифонов использует деталь, которую считал принципиально важной. все время подчеркивается жара и духота, Москву окружают горящие леса, окутывая столицу дымом. Дым современной России соотносится с атмосферой пожарищ гражданской войны, с образом вулканической лавы, заливающей территорию России. Жар воздуха перетекает в жар споров, которые ведутся в романе. Родные Павла Евграфовича спорят о Достоевском, Иване Грозном, о существовании души, о том, кому достанется дача. Но спор о даче закончился неожиданно. Ее просто снесли, чтобы на этом месте построить пансионат. Трифонов отмечал, что в последнем романе он ярче всего раскрыл явление мелкобуржуазности, показав стремление к обогащению любыми способами (образ преуспевающего чиновника из МИДа сорокапятилетнего Олега Кандаурова, которому жизнь ставит подножку: его карьера обрывается из-за роковой болезни).
О повести Ю.Трифонова “Обмен ” (1969) // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т. М., 1978. Т.2. С.7-62. Б-ка Домодедова.
У матери 37-летнего инженера (специалиста по насосам) Виктора Дмитриева Ксении Федоровны рак. После операции она вернулась домой из больницы, и тогда жена Д-ва Лена “затеяла обмен: решила срочно съезжаться со свекровью, жившей одиноко в хорошей, двадцатиметровой комнате на Профсоюзной улице” – 7. Д заговаривал о том, чтобы жить вместе с матерью, вскоре после женитьбы, тогда, когда отношения Лены с Ксенией Федоровной “еще не отчеканились в формы такой окостеневшей и прочной вражды, что произошло теперь, после четырнадцати лет супружеской жизни Д-ва. Всегда он наталкивался на твердое сопротивление Лены, и с годами идея стала являться все реже. И то лишь в минуты раздражения. Она превратилась в портативное и удобное, в с е г д а п р и с е б е, оружие для мелких семейных стычек ” - 7. Из-за матери у Д были жестокие перепалки с женой, из-за жены - с матерью. Д не хочет травмировать мать разговором об обмене, но его жена-хищница настаивает на этом: “<…> это нужно всем нам, и в первую очередь твоей маме” - 9. Лена думает о будущем их дочери Наташи, но Д обвиняет жену: “Ей-богу, в тебе есть какой-то душевный дефект. Какая-то недоразвитость чувств. Что-то, прости меня, н е д о ч е л о в е ч е с к о е” - 10. Но после этой семейной сцены Д готов помириться с женой, хотя подсознательно недоволен собой, своим конформизмом: “А он не закричал, не затопал ногами, просто выпалил несколько раздраженных фраз, потом ушел в ванную, помылся, почистил зубы и сейчас будет спать ” - 12. Теперь он уже робко думает, что, может быть, этот обмен нужен для спасения жизни матери.
На работе, в ГИНЕГА, у Д-ва есть друг - Таня, все еще любящая его, хотя их роман уже закончен. Д приходит к Тане в трудные минуты, когда, как сейчас, требуется поддержка. Таня одалживает ему деньги, которые так нужны в связи с болезнью матери. Всякий раз, глядя на Таню, Д думает, “что она была бы для него лучшей женой” - 24. Д пытается выяснить у одного сослуживца, какие нужны ходы для удачного обмена. Тот обещает поискать телефон некоего Адама Викентьевича, маклера.
Дача Д-х находится в Павлиново, поселке Красных партизан. Отца Д-ва пригласил в дачный кооператив брат Василий Алексеевич, красный партизан и работник ОГПУ. Неподалеку на дачке жил третий брат, Николай Алексеевич, тоже красный партизан, служивший во Внешторге. Сейчас родственники Д-ва умерли, на даче оставалась его сестра Лора.
Мать Д-ва постоянно окружают люди, которым она старается помогать совершенно бескорыстно. Лора и мать Д-ва “считали, особенно твердо считала Лора, что он их тихонько предал. Сестра сказала как-то: “Витька, как же ты олукьянился! ” Лукьяновы - фамилия родителей Лены” - 35. Понятие “олукьянивание” распространяется на многое вокруг - атмосферу жизни на даче: здесь появляются “горы нового жилья”. “Все изменилось на том берегу. Все “олукьянилось”. Каждый год менялось что-то в подробностях, но, когда прошло четырнадцать лет, оказалось, что все “олукьянилось” - окончательно и безнадежно. Но, может быть, это не так уж плохо? И если это происходит со всем - даже с берегом, с рекой и с травой, - значит, может быть, это естественно и так и должно быть? ” – 36. Приехав на дачу, к сестре и больной матери, Д не решается войти в дом.
Ретроспекция: воспоминания о первом годе семейной жизни Д-х, когда молодожены Д-вы жили в Павлинове. Дачный кооператив пришел в запустение, и здесь очень пригодились напористость и практичность Ивана Васильевича Лукьянова, отца Лены. Он был “человек могучий. Главной его силой были связи, многолетние знакомства ” - 38. Он и его жена “Вера Лазаревна были другой породы - из “умеющих жить”. Ну что ж, не так плохо породниться с людьми другой породы ” - 38. Здесь психологическая точка зрения героя (вся повесть написана с помошью приема несобственно-прямой речи), которую автор не разделяет. Разве смог бы кто-нибудь из Д-х “провернуть так лихо ремонт дачи, как это сделал Иван Васильевич?” - 39. Точность бытовых деталей при описании обновленной дачи Д-х, примета реалистического стиля Трифонова: “полы блестели, рамы и двери сверкали белизной, обои во всех комнатах были дорогие, с давленым рисунком, в одной комнате зеленые, в другой синие, в третьей красновато-коричневые. Правда, мебель среди этого блеска стояла прежняя, убогая, купленная еще Георгием Алексеевичем” - 39. В этот период Д никого не видел вокруг себя, никем не мог жить, кроме Лены.
Начало “олукьянивания” героя: “Ему нравилась легкость, с которой она заводила знакомства и сходилась с людьми. Это было как раз то, чего не хватало ему. Особенно замечательно ей удавались н у ж н ы е знакомства ” - 40. Д скоро понял, что нет и не может быть женщины красивее, умнее и энергичнее Лены. Лена увлекательно читала романы Агаты Кристи, тут же переводя их с английского, она очень любила Витю. Но вкоре во время совместного проживания на даче в Павлинове Д-х и Лукьяновых начались столкновения двух столь различных семейных кланов.
Дальнейшее «олукьянивание» Д-ва видно во время похорон его деда. Сестра Лора спрашивает, поедет ли Д-в и Лена на поминки деда, потому что Д-в в их глазах «уже не существовал как частица семьи Д-х, а существовал как нечто другое, объединенное с Леной <…>, и его надо было спрашивать, как постороннего» - 48. Он все-таки отказывается ехать на поминки деда, потому что у Лены сильно болит голова и он не хочет оставлять ее одну.
После окончания института Д остался работать в Москве на газовом заводе, в лаборатории. Ему «предлагали разные заманчивые одиссеи, но согласиться было трудно». Он грезил о работе в Туркмении, но не смог оставить Лену и дочку Наташу. «Да, да, он опоздал. Поезд ушел» – 49. Лена «вгрызалась в свои желания, как бульдог. <…> Она не отпускала до тех пор, пока желания - прямо у нее в зубах - не превращались в плоть. Великое свойство! Прекрасное, изумительное, решающее для жизни. Свойство настоящих мужчин.
Ни в какие экспедиции. Не дольше, чем на неделю» - это было ее желание. Бедное простодушное желание со вмятинами от железных зубов» – 50. Лене удавалось невозможное - устроить дочь в престижную английскую спецшколу, устроиться самой переводчицей в Институт международной координированной информации («удобно, сдельно, прекрасно расположено - в минуте ходьбы от ГУМа, а прямой начальницей была одна из приятельниц, с которой вместе учились в институте. <…> Потом-то они поссорились, но года три все было «о’кей»» – 50. Но вот кандидатскую диссертацию вместо Д-а его жена не смогла подготовить. Д-в через полгода после того, как взялся за написание диссертации, «возненавидел всю эту муть с диссертацией» – 51. Лена же вырвала для мужа место в ГИНЕГА (Институте нефтяной и газовой аппаратуры), которое с помощью отца она уже добыла было для родственника и друга Д-а Левки Бубрика. После этого Д-вы потеряли этих друзей.
Сейчас, приехав к больной матери, за которой ухаживает сестра Лора, Д все же говорит с сестрой и матерью об обмене. Реакция его матери Ксении Федоровны: «Я очень хотела жить с тобой и Наташенькой… - Ксения Федоровна помолчала. - А сейчас - нет». «- Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел… <…> Это было очень давно. И бывает всегда, каждый день, так что ты не удивляйся, Витя. И не сердись. Просто так незаметно…» – 60.
Ксения Федоровна все же съехалась с сыном. Вскоре она умерла, и после ее смерти с сыном сделался гипертонический криз. Еще не старик, после этой болезни он сдал, став пожилым «дяденькой».
Мотивировка повествования выясняется в конце: повествователь знал Д-а с детства, встречался с ним на павлиновских дачах. Здесь единственный раз на протяжении повести звучит «я» повествователя.
Эстетические взгляды Трифонова
Статья «Возвращение к «Prosus». 1969. // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т. . М., 1978. Т.2.С.554-559.
«Латинское прилагательное «prosus», от которого произошло слово проза, означает: вольный, свободный, движущийся прямо. <…>. Современная проза, которая иногда ставит читателя в тупик, - роман ли это, рассказ, исторический очерк, философское сочинение, набор случайных оценок? - есть возвращение к древнему смыслу, к вольности, к «prosus».
<…> Для меня представление о сюжете, то есть о событии или о цепи событий, не играет большой роли в процессе работы. Есть гораздо более необходимые факторы. <…> . Главной трудностью и главной ценностью в процессе работы - то, за чем следишь пристальнейшим образом, что более всего мучит, - является ощущение правдивости описываемой жизни. Из него, из этого ощущения, и выделывается сюжет» - 555. Какую бы замечательную статью или брошюру мог бы написать Чехов на тему «Как писать рассказы»! «Кроме рассказов, возникающих от сильного личного впечатления, и рассказов, сюжеты которых услышаны от других и нуждаются в дозревании, в какой-то внутренней работе, <…> есть еще категория рассказов, в моем опыте небольшая: рассказы, возникающие умозрительно, о т м ы с л и. <…> Все, что я высказал тут о сюжете, относится к литературе, исследующей мир, но есть литература, созидаю-558/559щая мир, фантазирующая мир, и там-то сюжет одаряется могущественной, порой сверхъестественной силой». Таковы произведения Гоголя, Эдгара По, Достоевского, Кафки. Литература, исследующая мир, - реализм . «Что касается современных рассказов, то лучшие из них сильны своей достоверностью. Нынешние молодые рассказчики <…> пишут сурово-правдиво, не заботясь о живописи и поэзии, а заботясь о сути, о прозе».
Статья «Книги, которые выбирают нас: Беседа о чтении с корреспондентом «Литературной газеты» С.Селивановой». 1976. // Трифонов Ю.В. Избр. произведения: В 2 т. . М., 1978. Т.2. С.561-567.
«-Кто из писателей особенно вам дорог и интересен?
Всегда любил Чехова и Бунина…» – 562. «Чехов же всегда умел проникать во внутренний мир другого, и так глубоко, что ему совершенно не нужно было описывать внешние приметы человека - благодаря точности изображения «нутра» читатель как бы угадывал все остальное. У Бунина наоборот. Он настолько точно живописал внешний мир, воссоздавая его в мельчайших деталях - в цвете, в звуках, в красках, что воображение читателя дорисовывало мир внутренний. У таких художников не перестаешь учиться» – 563. «Безусловно, и Платонов, и Алексей Толстой, и Бабель, и Зощенко, над рассказами которого я когда-то хохотал, а теперь вот смеюсь почему-то меньше, оказывали какое-то влияние, я бы назвал его транзиторным. Вроде транзиторной гипретонии. То оно чувствуется, то нет. А вот Чехов, Толстой - под их воздействием, под их обаянием находишься постоянно» –564. В детстве Т перечитал все романы Г.Сенкевича. «Исторические романы я вообще очень любил, и, может быть, поэтому, когда стал писателем, у самого возникло желание написать исторический роман» -565.
« - А стихи - их воздействие вы когда-нибудь ощущали так сильно?
- <…> порой, когда пишу, чувствую на себе влияние каких-то фраз Пастернака, Цветаевой…Вот Цветаева. У нее необыкновенная упругость во фразе, динамичность. А ведь для прозы очень важно, чтобы фраза была упругой, чтобы ничего лишнего, чтобы «суставы» не выпирали. Чтобы все была одна плоть, суть» - 566.
2.Роман А. Битова «Пушкинский дом» как произведение «городской прозы»
Некоторые исследователи связывают зарождение постмодернизма в нашей стране с поколением «шестидесятников». Идеологическая либерализация «оттепельных» 60-х годов в русской литературе усилила импульс к поискам нового языка литературы, к формотворчеству.
Именно в эту эпоху вошел в литературу Андрей Битов (род. в 1937 г.). Его первые рассказы были опубликованы в 1960 году в альманахе «Молодой Ленинград», а уже через три года двадцатишестилетний писатель издает первый сборник рассказов «Большой шар». Битов с первых своих публикаций был замечен критикой и читателем. Тип героя битовских рассказов (молодой ленинградец-интеллигент) в социальном отношении близок к типам трифоновских персонажей. Подобно Сергею Троицкому из «Другой жизни», битовский герой мучился проблемами экзистенциальными, а не социальными. Центральный герой Битова не менялся и впоследствии, но менялась авторская позиция, жанровая природа произведений писателя. В его реалистических рассказах 60-х годов безупречно точно воспроизводятся житейские мелочи, бытовые реалии городской жизни, и внутри этого реального пространства живет молодой человек, который никак не может разобраться в самом себе, самоощущению которого свойственна зыбкость, а жизнь для него остается постоянной необъяснимой загадкой.
Именно таков главный герой «романа-пунктира» «Улетающий Монахов» 60-х годов (полный текст романа на русском языке опубликован только в 1980 году). Это сниженный вариант лермонтовского Печорина, в отличие от которого Монахов не обременен ни совестливостью, ни любовью к кому бы то ни было. Лермонтовского и битовского героев роднит рефлексия («Господи! Что же это? Умер я, что ли? Что ж это я не люблю никого…», - терзается Монахов). Битов хотел, подобно Лермонтову, создать образ «героя нашего времени» и хотел также, чтобы благодаря его прозе «современник узнал в себе человека». Стиль этого произведения насыщен иронией, ассоциативностью и тонким психологизмом. Сказывалась школа Достоевского.
Появление Андрея Битова в большой литературе с подобным «негероическим» героем стало возможным только благодаря изменению в хрущевскую эпоху идеологической ситуации. Битова не перестали печатать во второй половине 60-х и в 70-е годы (книги рассказов «Дачная местность», 1967; «Аптекарский остров», 1968; «Образ жизни», 1972; «Дни Человека», 1976). В рассказах Битов-тонкий психолог, мастерски передающий внутренний мир человека, нередко через прием потока сознания. В эти же годы он обращается к новому для себя жанру путешествий. Писатель подарил читателю семь таких путешествий в соответствии со своими реальными экспедициями. Лучшие из них - «Уроки Армении» (1967-1969) и «Грузинский альбом» (1970-1973), полные точных наблюдений о природе, истории, национальном характере Армении и Грузии. В этих произведениях огромное значение имеет лирическое начало - образ автора, его внутреннее творческое движение.
В 1964 году писатель начал работу, быть может, над важнейшим своим произведением, романом «Пушкинский дом» (1964-1971), который издают в США в 1978, а в России-только в 1987 году. Издание романа «Пушкинский дом» за границей, участие в альманахе «Метрополь» в 1979 году привели к тому, что вплоть до 1986 года Битова в родной стране не печатали, зато активно публиковали на Западе. В эпоху перестройки он был вознагражден за годы молчания премией Андрея Белого, Пушкинской премией (ФРГ) - обе в 1987 году; Государственной премией РФ (1997). По точной оценке Вл.Новикова, Битов «в каком-то смысле писатель номер один, речевой лидер»
Роман «Пушкинский дом» оказался этапным произведением в творчестве А. Битова и заметной вехой в развитии отечественной словесности. В нем отчетливо видны элементы постмодернистской поэтики. Этот филологический роман о русской культуре, о музее русской культуры - Пушкинском доме в Петербурге - оказывается романом о достоинстве человека, о «герое нашего времени», о культуре. Битов изображает в своем произведении достаточно отделенный от житейских реалий мир внутри литературы (совсем в постмодернистском духе). Герой романа Лева Одоевцев, молодой ученый-литературовед. Но через этот образ культуры, «вторую реальность», пробиваются проблемы самой настоящей жизни, а не романные, что напрямую воссоединяет «Пушкинский дом» с традицией русской классики. Битовский роман - произведение, тяготеющее к новым литературным формам (постмодернистским по преимуществу), к новому мировидению и в то же время относящееся к реализму.
«Пушкинский дом» - сложное жанровое явление. Это роман о жизненной судьбе и духовном пути центрального героя - Левы Одоевцева, сочетающий в себе особенности романа воспитания и романа испытания с чертами семейно-бытовой хроники (необычайно важное значение в концепции произведения приобретает история трех поколений семьи Одоевцевых, со свойственной такому роману проблемой «отцов и детей»; с напряженнейшей постановкой вечных вопросов бытия), мемуарной и эпистолярной литературы. В романе присутствуют также научные жанры - литературоведческие статьи, эссе, комментарии и приложения. В романе есть текст, названный авторским, - три основных раздела из семи главок каждый, и как бы неавторский, надстроечный. Это приложения (их тоже три: «Две прозы», «Профессия героя», «Ахиллес и черепаха»), постприложение («Сфинкс»), комментарии и приложения к комментариям. В «Пушкинском доме» четко прослеживается авторская тенденция к обнажению искусственности повествования, к интертекстуальным связям и использованию надтекстового аппарата, что так характерно для европейских постмодернистов. Жанровая «эклектика» и структура подчинены основному принципу повествования - его антидетерминизму. Пространственно-временная свобода отличает и хронотоп романа. Можно даже сказать, что природа хронотопа в романе Битова творческая: здесь и теперь перед нами творится текст романа, подчиняющийся свободе ассоциаций авторского сознания. Однако за этой иллюзией свободного повествования, лишенного какого бы то ни было детерминизма, встает сложная взаимосвязь различных контекстов. В частности, автор-повестователь, романист, несет в себе, в своей субъективности, намеренно провозглашаемой, контекст литературы, культуры, а с образом Левы Одоевцева в роман включается контекст современности, реальных социально-нравственных проблем. Реальная жизнь героя и его поколения основывается на правильных с точки зрения советской идеологии представлениях о жизни, а не на самом реальном опыте жизни. Поэтому контекст современности - это в истинном смысле симуляция жизни.
Не случайно в самом начале романа читаем: «Мы воссоздаем современное несуществование героя». С точки зрения высших ценностей Автора-творца жизнь Левы и его поколения как бы не существовала, была мнимостью. Это поколение, рожденное с компромиссностью в сознании как основным свойством личности, а потому лишенное настоящей индивидуальности, подлинности существования, несмотря на вполне активное функционирование, социальное и профессиональное. Не случайно дед Левы Модест Платонович Одоевцев, сумевший в экстремальных условиях существования в лагерях и тюрьмах сохранить достоинство, не отказаться от прошлого, беспощаден в своем приговоре Леве и современности, которую он олицетворяет: «Весь позитивизм современной духовной жизни - негативен... Для тебя не существует ни фактов, ни действительности, ни реальности - одни представления о них. Ты просто не подозреваешь, что происходит жизнь» . В отличие от Левы его дед и дядя Диккенс не принимают готовых представлений о мире, ставших нормой духовной жизни советского человека. А именно это ведет к подмене реальной жизни, к некоей фикции. Битов пишет о стариках: «Недвижимостью их была личность». Личность, в огромной степени достигшая внутренней свободы, которая как раз и является главной проблемой для героя, Левы Одоевцева, и всего романа.
Если существование Левы, которое образует контекст современной действительности, оборачивается мнимостью, то, быть может реальностью окажется контекст культуры? Тем более что такие персонажи романа, как дед Левы и дядя Диккенс, сохраняют органичную связь с традициями культуры прошлого, от которой так категорически отказывалось советское государство. В текст «Пушкинского дома» активно включаются ассоциации и цитаты из русской литературы XIX и XX веков. Они включаются не как иллюстрация к авторскому тексту или его подтверждение, а существуют с ним на равных началах. Такие цитации в битовском романе мощно представляют русскую культуру от Пушкина до Бахтина. Автора-повестователя в тексте часто сменяют, а иногда и просто вытесняют другие голоса, текст становится интертекстом.
Писатель использует в романе множество эпиграфов, названий из русской классики, но всегда со смещением акцентов или прямо пародийно - «Бедный всадник», «Утро разоблачения», или «Медные люди» и т.д. В этой связи И.С. Скоропанова справедливо отмечает: «Тенденция к снижению характерных для русской классической литературы мотивов, героев и сюжетных положений подается как одна из неотъемлемых особенностей ее развития, начиная с послепушкинской эпохи и до наших дней. Наиболее отчетливо выявляет себя данная закономерность в игре с такими культурными знаками, как «пророк», «герой нашего времени», «маскарад», «дуэль», «бесы». Показательно, что для объяснения современной эпохи, феномена «советского человека» Битову потребовалась едва ли не вся «периодическая система» русской классики, - настолько сложны исследуемые им явления, настолько искажены представления о них, сложившиеся под воздействием тенденциозно ориентированной пропаганды (в том числе беллетристической)».
Таким образом, снижение культуры в цитациях романа Битова - это констатация потери ключа к культуре в сознании человека и общества советского периода истории. Культура, по-настоящему не востребованная, а иногда сознательно отвергаемая, превращается в зашифрованный текст - сфинкса, загадку которого уже невозможно отгадать (см. раздел «Сфинкс»). Быть может, основная мысль многоуровневого романа Битова, с ярко выраженным игровым началом, интертекстуального по своей природе, достаточно проста и вовсе не замкнута на сфере культуры: сознание, отравленное компромиссностью, конформизмом, подменой непосредственного ощущения реальности регламентированными представлениями о ней, не способно к подлинной связи с культурой прошлого. Оно беспощадно, что грозит разрушением и самой культурной традиции, к которой такое сознание прикасается.
Лева Одоевцев - герой романа, литературовед, живущий внутри культуры, культурой, «творец», создавший - «сочинивший» литературоведческую новеллу «Три пророка» (она входит в текст романа как полноправный участник текста в ряду других фрагментов), совершает страшную акцию разгрома музея - Пушкинского дома. Остаются ли у культуры шансы выжить в таком мире? По Битову, эти шансы связаны с аристократией, представителем которой в романе является Модест Платонович Одоевцев. Естественно, Битов имеет в виду аристократию в духовном смысле. Правда, в Одоевцеве-деде воедино слились и аристократ по происхождению, и аристократ духа, и интеллектуал-интеллигент. Только духовная элита принесет реальности гармоническое равновесие, спасет общественное осознание от новых призрачных идеологий. Видимо, эта надежда на духовную элиту зарождается в самом обществе, писатель так и пишет: «Как ни странно, именно в наше время существует тенденция некоторой идеализации и оправдания аристократии».
В тексте «Пушкинского дома» полноправное место занимают отрывки культурологической монографии «выдающегося русского филолога Модеста Платоновича Одоевцева - «Бог есть ». Наряду с другими, по сути, литературоведческими текстами (как, например, «Ахиллес и черепаха»), эти отрывки - попытка размышлений о культуре и ее судьбе.
Роман «Пушкинский дом» заключает в себе художественно осмысленный через судьбу семьи Одоевцевых образ социально-исторической реальности и образ культуры. Возникают интертекстуальные цитации, рождающиеся в профессиональных занятиях главного героя-литературоведа Левы Одоевцева, в «надтекстовом» авторском аппарате. Диалог двух этих персонажей, автора и героя, в тексте «Пушкинского дома» дает некоторые основания определить роман А. Битова как метароман. Роман о творчестве и об Авторе, создающем художественный текст. Несмотря на то, что писатель поднимает в романе множество сложных вопросов нашей социальной и духовной жизни, в частности довольно трезво рассматривает позицию интеллигенции в эпоху «хрущевской оттепели», главным для него, по-видимому, были проблемы творчества, самосознание писателя. Битов самой многоуровневой структурой, несколькими повествователями отвергает авторитарность, пусть даже и творческую. Ему чужда позиция писателя-учителя жизни. Неисчерпанность истины данным текстом, неисчерпаемость истины в искусстве вообще, открытость произведения - те черты постмодернистского мировидения, которые просматриваются в романе А. Битова 60-х годов «Пушкинский дом».
Символика цитатного названия романа и два эпиграфа к нему создают еще одно интересное поле интерпретации и всего романа, и роли художника в мире.
Эпиграфы из Пушкина: «А вот то будет, что и нас не будет» (проект эпиграфа к «Повестям Белкина») и второй - из стихотворения А. Блока «Пушкинскому дому»:
Имя Пушкинского Дома
В Академии наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
очерчивают границы русской литературы от Александра Пушкина до Александра Блока. Тем самым Битов, несомненно, подчеркивает ее непреходящую духовную ценность, какие бы тяжелые времена ни переживала Россия, ее народ и сама культура. А это совсем не постмодернистская идея.
Своим конформизмом и нравственным релятивизмом Лева близок героям постмодернизма (он крадет кольцо у своей возлюбленной Фаины, а затем возвращает ей его; совершает два полупредательства -отсутствует на собрании, где решали участь его друга, и трусливо уходит в сторону во время столкновения двух его друзей, являющихся идеологическими антиподами, - «демонического» националиста Митишатьева с демократом Бланком). Но в отличие от постмодернистских героев, Леве трудно жить в обезбоженном мире: «Вместо Бога - милиционера бояться! Махнулись…» - с горечью замечает он по поводу подмены духовного социальным, характерным для бытия советских людей.
Роман А. Битова «Пушкинский дом» - переходное в эстетическом отношении явление: в условиях тяжелейшего идеологического давления писатель средствами искусства ищет пути к обретению достоинства личности, используя и совершенно новые для русской литературы художественные приемы.
1.С образами каких литературных героев ассоциируются образы трифоновских Аси, Ольги Васильевны и Сергея Троицкого?
2.Что дает в произведениях Трифонова и Битова сопоставление разных исторических эпох?
Литература
Белая Г.А. Художественный мир современной прозы. М., 1983.
Де Магд-Соэп К. Юрий Трифонов и драма русской интеллигенции. - Екатеринбург, 1997. - С.181-196.
Л-14 Современная поэзия
В русской поэзии 60-х годов произошел балладный бум. Б.Окуджава, В.Высоцкий, Н.Матвеева, А.Башлачёв, Б.Гребенщиков и многие другие профессиональные и самодеятельные поэты-исполнители сочиняли песни, во многих случаях похожие на баллады или самые настоящие баллады. Изъяны их поэзии скрывали сопровождающие два-три аккорда.
Необязательно это были песни. В поэзию шестидесятников, с ее явной тягой к истории, вошла баллада. У А.Вознесенского читаем: “Баллада-яблоня”, “Лобная баллада”, “Больная баллада”, “Баллада работы”, “Баллада-диссертация” и прочие. Даже если не все из названных стихотворений вполне соответствуют критериям жанра, характерно само стремление автора обозначить произведение как баллада. Тем самым поэт усиливал пафос произведения, включая его в длинный жанровый ряд.
Загрузка...