Холст, масло. 71x122 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Тяжела была жизнь русской пореформенной деревни. Все растущее обезземеливание крестьянства, частые неурожаи, неумолимая рука голода вынуждали жителей многих губерний России покидать свой убогий, но привычный родной кров. «Как сказочный дракон держала нужда в своих когтях народные массы, гнала их, шатала, опрокидывала и душила», – отмечал бытописатель деревни писатель-реалист Н. Телешов. Преследуемые нуждой, бесправием и произволом, крестьяне шли в город, на заработки. Многие устремлялись на новые земли, чаще всего в Сибирь, чтобы обрести спасение от голода и нужды на ее необъятных просторах. Переселенцы, отягощенные жалким скарбом, целыми деревнями поднимались с насиженных мест, на которых вековали их отцы, деды и прадеды, и длинными вереницами тянулись по пыльным дорогам России из Курской, Тамбовской, Пензенской, Ярославской, Черниговской губернии. Немногие выдерживали испытания тяжелого пути. Болезни, голод и холод, произвол царских чиновников, полная беззащитность - вот что стало отныне их уделом. Смерть безжалостно косила быстро редеющие ряды переселенцев. Часто, израсходовав в дороге все средства, они возвращались обратно, а тех, кто доходил до места, ожидали та же нищета и те же порядки и чиновники, что и у себя на родине.
Так называемый переселенческий вопрос волновал в те годы многих представителей передовой русской культуры и искусства. Еще В. Г. Перов, родоначальник критического реализма, не прошел мимо этой темы. Известен, например, его рисунок «Смерть переселенца».
Тягостное впечатление произвели переселенцы на А. П. Чехова, проехавшего в 1890 году по дороге на Сахалин через всю Сибирь. Под влиянием разговоров с Чеховым совершил путешествие по Волге и Каме, на Урал, а оттуда в Сибирь и Н. Телешов. «За Уралом я увидел изнурительную жизнь наших переселенцев, – вспоминал он, – почти сказочные невзгоды и тягости народной мужицкой жизни». Серия рассказов Телешова, рисующих судьбу этих людей, является ближайшей аналогией к картине Сергея Васильевича Иванова «В дороге. Смерть переселенца».
Добрую половину своей жизни провел Иванов в путешествиях по России, внимательно, с живым интересом знакомясь с бытом многоликого трудового люда. В этих беспрестанных странствиях он познакомился и с жизнью переселенцев. «Многие десятки верст прошел он с ними в пыли дорог, под дождем, непогодой и палящим солнцем в степях, – рассказывают друзья Иванова, – много ночлегов провел с ними, заполняя свои альбомы рисунками и заметками, много трагических сцен прошло перед его глазами». Бессильный помочь этим людям, художник с болью думал о безмерной трагичности их положения и обманчивости их мечтаний о «счастье», которого не суждено было им обрести в условиях царской России.
В конце 1880-х годов Иванов задумал большую серию картин, последовательно рассказывающих о жизни переселенцев. В первой картине – «Русь идет» – художник хотел показать начало их пути, когда люди еще бодры, здоровы и полны светлых надежд. В следующих картинах предполагалось познакомить зрителя с трудностями дороги и первыми лишениями. Серия должна была заключаться драматическими сценами страданий и трагической гибели переселенцев. Однако лишь немногие звенья этого цикла были доведены художником до завершения. Иванов воплотил в художественные образы лишь самые характерные и наиболее врезавшиеся в его сознание жизненные впечатления.
Одна из заключительных картин цикла – «В дороге. Смерть переселенца»– самая сильная работа задуманной серии. Другие произведения на эту тему, создававшиеся ранее и позднее рядом писателей и художников, не раскрывали столь глубоко и вместе с тем столь просто трагедию переселенцев во всей ее страшной правде.
Накаленная зноем степь. Легкое марево тушует линию горизонта. Беспредельной кажется эта выжженная солнцем пустынная земля. Вот одинокая переселенческая семья. Видно, последняя крайность заставила ее остановиться на этом голом месте, ничем не защищенном от палящих солнечных лучей. Умер глава семьи, кормилец. Что ожидает несчастных мать и дочь в будущем – такой вопрос невольно задает себе всякий при взгляде на картину. А ответ ясен. Он читается в распростертой на голой земле фигуре матери. Нет слов и нет слез у убитой горем женщины. В немом отчаянии скребет она скрюченными пальцами сухую землю. Тот же ответ читаем мы и в растерянном, почерневшем, словно потухший уголек, личике девочки, в ее застывших от ужаса глазах, во всей ее оцепеневшей истощенной фигурке. Надежды на какую бы то ни было помощь нет!
А ведь совсем еще недавно жизнь теплилась в маленьком перевозном домике. Потрескивал костер, готовился скудный обед, хлопотала подле огня хозяйка. Вся семья мечтала о том, что где-то далеко, в неведомом, благословенном крае, скоро начнется для нее новая, счастливая жизнь.
Теперь рушилось все. Умер главный работник, очевидно, пала и истощенная лошадь. Уже не нужны более хомут и дуга: они небрежно брошены возле телеги. Погас огонь в очаге. Опрокинутый ковш, голые палки пустого треножника, вытянутые, словно руки, в немой тоске пустые оглобли, – как все это безнадежно печально и трагично!
Иванов сознательно добивался именно такого впечатления. Подобно Перову в «Проводах покойника», он замкнул горе узким кругом семьи, отказавшись от фигур сочувствующих женщин, которые были в предварительном эскизе картины. Желая еще больше подчеркнуть обреченность переселенцев, художник решил не вводить в картину и лошадь, которая также была в эскизе.
Сила картины Иванова не исчерпывается правдивой передачей конкретного момента. Это произведение являет собой типический образ крестьянской жизни в пореформенной России. Именно поэтому оно было встречено злобной хулой реакционной критики, утверждавшей, что смерть переселенцев в пути явление случайное и отнюдь не типическое и что содержание картины придумано художником в стенах его мастерской. Иванова не остановили резкие выпады врагов передового, жизненно правдивого искусства. Его работа была лишь одним из первых результатов глубокого изучения художником социальной правды современной ему русской жизни. За нею последовали многие другие значительные произведения, в которых нашли свое выражение не только страдания народа, но и назревавший в массах гневный протест против гнета эксплуататоров.
Начнем с причин переселения в Сибирь. Основная причина переселения в пореформенную эпоху - экономическая. Крестьяне верили, что в Сибири они будут жить лучше, чем на родине, потому что на родине вся пригодная земля уже распахана, население быстро растет (1.7–2% в год) и количество приходящегося на человека земли соответственно уменьшается, в Сибири же запас годной для обработки земли практически бесконечен. Там, где слухи о богатой жизни в Сибири распространялись среди крестьян, возникало стремление к переселению. Чемпионами переселения были черноземные, но при этом плотно населенные и очень бедные Курская, Воронежская и Тамбовская губернии. Интересно, что нечерноземные (и особенно северные) крестьяне были склонны к переселению в значительно меньшей степени, хотя и были обделены благами природы - они предпочитали осваивать разного рода несельскохозяйственные приработки.
Неужели несчастные персонажи картины доехали из Тамбовской губернии до Сибири на этой маленькой телеге? Конечно же нет. Такой хардкор закончился еще в 1850–х годах. Железная дорога в 1885 году дошла уже до Тюмени. Желающие переселиться в Сибирь отправлялись на ближайшую к месту жительства станцию и заказывали товарный вагон. В таком вагоне, маленьком (6.4х2.7м) и неутепленном, как раз и помещалась - в страшной тесноте и в холоде - крестьянская семья с лошадью, коровой, запасом зерна (на первый год и посев) и сена, инвентарем и домашними вещами. Вагон двигался со скоростью 150–200 км в сутки, то есть путь из Тамбова занимал пару недель.
В Тюмень следовало добраться к самому раннему возможному времени вскрытия Иртыша, то есть к началу марта, и ждать ледохода (который мог произойти то ли немедленно, то ли через полтора месяца). Условия жизни для переселенцев были спартанскими - примитивные дощатые бараки, а для самых невезучих и соломенные шалаши на берегу. Напомним, что в марте в Тюмени еще холодно, в среднем до –10.
Проходил ледоход, и из Тюмени, вниз по Иртышу и затем вверх по Оби, отправлялись немногочисленные и дорогостоящие пароходы (пароход дорого и сложно построить на реке, не сообщающейся с остальной страной ни по морю, ни по железной дороге). Места на пароходах отчаянно не хватало, так что они тащили за собой вереницу примитивных беспалубных барж. Баржи, не имевшие даже элементарного укрытия от дождя, были настолько забиты людьми, что негде было лечь. И даже таких барж не хватало для всех желающих, а остаться до второго рейса в Тюмени - пропустить всё лето, в которое и надо было организовать хозяйство. Неудивительно, что посадка на пароходы по неорганизованности и кипящим страстям напоминала эвакуацию деникинской армии из Новороссийска. Основная масса переселенцев (а их набиралось по 30–40 тысяч в год), направляющаяся на Алтай, сходила с парохода в быстро растущем Барнауле, а если вода была высокой, то еще дальше, в Бийске. От Тюмени до Томска по воде 2400 км, до Барнаула - более 3000. Для старинного парохода, еле–еле волочащегося по многочисленным перекатам в верховьях реки, это полтора–два месяца.
В Барнауле (или Бийске) начиналась самая короткая, сухопутная часть путешествия. Доступные для заселения места были в предгорьях Алтая, в 100–200–300 км от пристани. Переселенцы покупали на пристани сделанные местными ремесленниками телеги (а тот, кто не привез с собой лошадь - и лошадей) и отправлялись в путь. Разумеется, весь крестьянский ивентарь и запас семян никак не может влезть на одну телегу (в идеальном случае поднимающую 700–800 кг), а вот крестьянину нужна в хозяйстве как раз одна телега. Поэтому желающие поселиться ближе к пристани отдавали имущество на хранение и делали несколько ходок, а отправляющиеся в более дальний путь нанимали еще как минимум одну подводу.
Этим обстоятельством можно объяснить отсутствие в телеге переселенца на картине необходимых крестьянину объемистых предметов - сохи, бороны, запаса зерна в мешках. То ли это имущество хранится в лабазе на пристани и ждет второй поездки, то ли крестьянин нанял подводу и отправил с ней сына–подростка и корову, а сам с женой, дочерью и компактным инвентарем побыстрее поехал на предполагаемое место поселения, чтобы выбрать себе участок.
Где именно и на каких правовых основаниях собирался поселиться наш переселенец? Существовавшие тогда практики были разными. Кое–кто шел легальным путем и приписывался к существующим сельским обществам. Пока у сибирских общин (состоявших из таких же переселенцев предыдущих лет) был большой запас земли, они охотно принимали новичков даром, затем, после разбора лучших земель, за вступительную плату, а затем уже и начинали отказывать вовсе. В каком–то, совершенно недостаточном, количестве казна подготавливала и размечала переселенческие участки. Но большинство переселенцев в описываемую эпоху (1880–е) занималось самозахватом казенной (но совершенно ненужной казне) земли, смело основывая нелегальные хутора и поселки. Казна не понимала, как документально оформить сложившуюся ситуацию, и просто закрывала глаза, не мешая крестьянам и не сгоняя их с земли - вплоть до 1917 земли переселенцев так и не были оформлены в собственность. Впрочем, это не мешало казне облагать крестьян–нелегалов налогами на общем основании.
Какая судьба ждала бы переселенца, если бы он не помер? Этого не мог предугадать никто. Приблизительно у пятой части переселенцев в ту эпоху не получалось прижиться в Сибири. Не хватало рук, не хватало денег и инвентаря, первый год хозяйствования оказывался неурожайным, болезнь или смерть членов семьи - все это приводило к возвращению на родину. При этом, чаще всего, дом возвратившихся был продан, деньги прожиты - то есть они возвращались приживаться у родни, а это было социальное дно деревни. Заметим, что выбравшие легальный путь, то есть вышедшие из своего сельского общества, оказывались в наихудшей позиции - односельчане могли попросту не принять их обратно. Нелегалы же хотя бы имели право вернуться обратно и получить положенный им надел. Прижившиеся в Сибири имели самые различные успехи - распределение на богатые, средние и бедняцкие дворы существенно не отличалось от центра России. Не впадая в статистические подробности, можно сказать, что реально богатели немногие (причем те, у кого и на родине дела шли неплохо), дела же остальных шли по–разному, но все же получше, чем в прежней жизни.
Что теперь будет с семьей умершего? Для начала надо заметить, что Россия - не Дикий Запад, и покойника нельзя просто так похоронить у дороги. В России у каждого, кто проживает вне места своей приписки, есть паспорт, а жена и дети вписываются в паспорт главы семейства. Следовательно, вдове надо как–то снестись с властями, похоронить мужа со священником, оформить метрическую выписку о погребении, получить новые паспорта на себя и детей. Учитывая невероятную разреженность и удаленность официальных лиц в Сибири, и медленность официальных почтовых сношений, решение одной этой проблемы может отнять у бедной женщины как минимум полгода. За это время и будут прожиты все деньги.
Далее вдове предстоит оценить ситуацию. Если она молода и у нее один ребенок (или сыновья подростки, уже вошедшие в рабочий возраст), можно рекомендовать ей снова выйти замуж на месте (в Сибири всегда не хватало женщин) - это и будет самый благополучный вариант. Если же вероятность замужества мала, то бедной женщине придется возвращаться на родину (а без денег этот путь придется проделать пешком, прося по дороге подаяние) и там как–нибудь приживаться у родни. Шансов завести новое самостоятельное хозяйство без взрослого мужчины (что на родине, что в Сибири) у одинокой женщины нет, старое же хозяйство продано. Так что вдова рыдает не зря. У нее не только умер муж - навсегда разбились все жизненные планы, связанные с обретением самостоятельности и независимости.
Примечательно, что на картине изображен отнюдь не самый тяжелый этап пути переселенца. После зимнего путешествия в нетопленом товарном вагоне, жизни в шалаше на берегу замерзшего Иртыша, двух месяцев на палубе переполненной баржи, поездка на собственной телеге по цветущей степи была для семьи более отдыхом и развлечением. К сожалению, бедняга не вынес предшествующих тягот и умер в пути - как и приблизительно 10% детей и 4% взрослых от переселявшихся в Сибирь в ту эпоху. Его смерть можно связать с тяжелой бытовой обстановкой, дискомфортом и антисанитарией, сопровождавшей переселение. Но, хотя это и не очевидно на первый взгляд, картина не свидетельствует о бедности - имущество умершего, скорее всего, не ограничивается небольшим количеством вещей в телеге.
Призыв художника не пропал даром. С момента открытия Сибирской железной дороги (середина 1890–х) власти постепенно начали заботиться о переселенцах. Были построены знаменитые "столыпинские" вагоны - утепленные товарные вагоны с железной печкой, перегородками и нарами. На узловых станциях появились переселенческие пункты с медицинской помощью, банями, прачечными и бесплатным кормлением маленьких детей. Государство начало размечать для переселенцев новые участки, выдавать домообзаводственные ссуды, давать налоговые льготы. Через 15 лет после написания картины таких ужасных сцен стало заметно меньше - хотя, разумеется, переселение продолжало требовать тяжелого труда и оставалось серьезнейшим испытанием силы и мужества человека.
На карте можно проследить путь от Тюмени до Барнаула по воде. Напоминаю, что в 1880–х железная дорога заканчивалась в Тюмени.
Порой приходится спорить с разного рода монархистами, которые клянут русских большевиков за то, что они свергли царя (странное дело, я то знаю что царь сам отрёкся от престола во время февральской буржуазной революции), и разрушили счастливую крестьянскую жизнь, объединив крестьянские хозяйства в механизированные колхозы (те самые колхозы, что прокормили всю войну страну от фронта до фронта).
Они продолжают сопротивляться когда говоришь им о беспределе и нищете в которую окунули крестьян немецкие цари и их масонско-либеральное окружение, о регулярном голоде в царской России, который в силу климатических условий и низкого развития производительных сил селян (тяговая сила животных, соха, ручной труд) повторялся каждые 11 лет, и что русский болшевизм как народное повстанческое движение был порожден объективными причинами. Они говорят, что это дезинформация и пропаганда «окомуняченных совков».
Я не хочу сейчас обсуждать недостатки и достоинства «белого» и «красного» движения… Это отдельный и тяжелый для русского патриота разговор. Мне захотелось отправиться на рубеж 19 века и посмотреть на жизнь простого русского крестьянина глазами очевидца.
К счастью до наших дней сохранились объективные документы того времени – это картины наших знаменитых русских художников-передвижников, которых трудно заподозрить в симпатиях к Советской власти или социализму.
Оспорить запечатленную ими историю русского быта – невозможно.
Перов. «Чаепитие в Мытищах» 1862 г.
Год назад было отменено крепостное право. Очевидно эти нищие – отец и сын. Отец на протезе. Оба оборваны до крайности. Они пришли к Батюшке за подаянием. А куда ещё им идти?
Отношение этого Батюшки к гостям видно на картине. Служанка пытается выгнать их.
На картине мальчику лет десять. Октябрьский переворот произойдёт через 55 лет. Ему тогда будет лет – 65. Вряд-ли он доживёт до этого. Крестьяне умирали рано. Ну что поделаешь… Это счастливая жизнь?
Перов. «Проводы покойника» 1865 г.
А вот так крестьяне хоронили друг друга. Хочу обратить внимание монархистов на счастливые лица детей.
До Русской революции осталось 52 года.
Владимир Маковский. «Маленькие шарманщики» 1868 г.
Это уже больше городской пейзаж. Дети зарабатывающие на жизнь. Всмотритесь в их простые русские лица. По-моему их состояние и описывать не надо. Мальчику лет 9-10, девочке лет 5-6. До Русской революции осталось 49 лет. Бог его знает, вряд-ли они доживут.
Владимир Маковский «Посещение бедных» 1873 г.
Это уже не деревня, а маленький уездный русский городок. На картине изображён интерьер помещения бедной семьи. Это ещё не полный кошмар. У них есть печка, и они не совсем бесправные. Они просто не знают, что они счастливые, так как живут в самодержавном государстве.
Девочке, на картине, лет 6. Расслоение общества начинает достигать опасной величины. До Русской революции осталось 44 года. Она доживёт. Обязательно доживёт!
Илья Репин «Бурлаки на волге» 1873 г.
Без Комментариев. До Русской революции осталось 44 года.
Василий Перов «Монастырская трапеза» 1875 г.
Скромная трапеза слуг Божьих.
Кстати, читал в интернете у одного «учёного историка», что церковь проявляла максимальную заботу о своей пастве.
Деградация церкви, как организации налицо. До Русской революции осталось 42 года.
Василий Перов. «Тройка» 1880 г.
Малые дети, как тяговая сила, тащащие бадью с водой. До Русской революции осталось 37 лет.
Владимир Маковский. «Свидание» 1883 г.
Сын работает подмастерьем. Мать приехала навестить его и принесла гостинец. Она смотрит на сына с состраданием. На улице либо поздняя осень, либо зима (мать одета тепло). А вот сын стоит босиком.
До Русской революции осталось 34 года. Этот мальчик должен дожить.
Богданов Бельский. «Устный счёт» 1895 г.
Обратите внимание на одежду и обувь простых крестьянских детей. И тем не менее их можно назвать удачниками. Они учатся. И учатся не в церковно-приходской школе, а в нормальной. Им повезло. 70% населения была безграмотна. До революции осталось 22 года.
Тогда им будет около 40 лет. А через 66 лет, дети этих ребят бросят вызов самому могущественному государству мира – Соединённым Штатам. Их дети запустят в космос человека и испытают водородную бомбу. А дети, этих детей уже будут жить в двух-трёх комнатных квартирах. Они не будут знать безработицы, нищеты, тифа, туберкулёза и совершат самое страшное преступление – уничтожение своего народного социалистического государства, железного занавеса и своей социальной защищённости.
Их правнуки будут барахтаться в бардаке либерализма, регистрироваться на биржах труда, терять квартиры, будут драться, вешаться, спиваться и плавно приближаться к жизни которую можно охарактеризовать как «Чаепитие в Мытищах».
Итогом жизни, которая последовательно отображена на картинах представленных выше, является картина:
Маковский «9 января 1905 года» 1905 г.
Это – Кровавое Воскресенье. Расстрел рабочих. Погибло много русских людей.
Кто нибудь, посмотрев картины вверху, будет утверждать, что протест людей был спровоцирован большевиками? Неужели, счастливого и всем довольного человека можно вывести на протестный митинг? При чём тут «белые» и «красные»? Раскол в обществе был вызван объективными причинами и перерос в массовый яростный протест. Нищета, деградация всех ветвей власти, жирующие буржуи, неграмотность, болезни…
Кого из них надо было убеждать, кого агитировать?!..
При чём тут Ленин и Сталин?.. Раскол и развал в обществе обозначился такой, что управлять этим государством стало невозможно.
Последние 20 лет либералы нам говорят по телевизору, что дескать, Кровавое Воскресенье - это советский миф. Не было никакакого расстрела. И поп Гапон был нормальный пацан. Ну собрались на площади пьяные мужики, ну бузу устроили. Пришли полицейские с казаками. Стрельнули в воздух. Толпа остановилась. Потолковали с мужиками и… разошлись.
Тогда что делать с картиной Маковского, которая была написана в этом 1905 году? Получается, что картина врёт, а вот Познер, Сванидза и Новодворская говорят правду??
Иванов Сергей Васильевич. «Расстрел». 1905 год
Иванов Сергей Васильевич. «Бунт в деревне» 1889 г.
С.В.Иванов. «Едут. Карательный отряд». Между 1905 и 1909 гг.
Репин. «Арест пропагандиста» 1880-1889 гг.
Н. А. Ярошенко. «Всюду жизнь» 1888 г.
Вот такая печальная экскурсия…
Власть никто ни у кого не отбирал. Монархия выродилась биологически, в условых военного времени не смогла управлять страной и сдала Россию масонам-западникам. За два месяца до взятия Зимнего, ЭсЭры, засевшие в масонском Временном правительсте говорили – «Мы не чувствуем от большевиков никакой угрозы». Но русские большевики все же взяли власть.
Что представляла из себя царская Россия в начале 20 века? Это была отсталая аграрная страна, с примитивной системой государственного устройства, с ни черта не боеспособной армией, безграмотным, закабаленным русским народом, прогнившей сословной системой и немецким слабоумным царем-вырожденцем, страшно далеким от трудового народа.
Где в 1913 году били рекорды по продаже хлеба за границу, а лапотный русский народ пух с голоду.
К 1917 это была убитая Первой Мировой Войной развалина с вставшей промышленностью, остановившемся транспортом, с дизертирующей армией и городами умирающими от голода!
Эта была нищая, бедная страна, где работало 2 электростанции и то, подающие электричество на резиденции царя и его унитазы. Помимо этого в этой сраной сословной системе была орда чиновников, бюрократов, помещиков, капиталистов и прочей немецкой-польской-французкой-еврейской, русофобской либерально-масонской мрази, осознающей недалекость царя и использующих её в момент когда надо расстрелять сотню другую русских рабочих, то и дело восстающих против всех этих нечеловеческих условий!
И если бы не свершилась вторая Русская революция, мы бы коллективно потеряли возможность полетов в космос, и победу во второй мировой войне, и индустриализацию, и атомную электростанцию с луноходами, и термоядерные бомбы и наших родителей врядли доживших до своего рождения.
К слову белогвардейские армии, трижды плевали на царя, монархию и капитализм! И еще сотню раз плевали на трудовой русский народ!
И если бы не 17 год и не победа русской рабоче-крестьянской армии (русского повстанческого движения), то Россия как государство уже тогда перестала бы существовать и стала бы колонией Антанты и США (поставлявшим белому движению, танки, оружие, продовольствие и деньги), распалась на сибирско-уральские республики, ДВР, междоусобные казакии и прочую кучу независимых ничего не значимых княжеств которые месте с Колчаком_Юде-ничем_Врангелем делили бы власть еще лет 50.
Колчак хоть и русский офицер с примесью негров, зато был такой замечательный парень, что был назначен Англией ни больше ни меньше «верховным правителем России», а заодно и английским резидентом. Но вот крестьяне его «хорошего», как то не поняли. И решили, что пулю он получит вполне заслуженно.
И если бы не русская революция и «плохие» большевики, собравшие страну и русскую нацию из лохмотьев к 23 году и превратившие её в один большой военный индустриальный лагерь, мы бы уж точно ползали на коленях у западных стран, за право на жизнь под солнцем.
4 июня 1864 , г.Руза Московской губ. — 3 августа 1910 , дер. Свистуха Московской губ.
Живописец, график. Иллюстратор. Жанрист, портретист, исторический живописец.
Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1878-1882, 1884-1885) у И.М. Прянишникова, Е.С. Сорокина, в Академии художеств (1882-1884). На выставках с 1881 г. (Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Товарищество передвижных художественных выставок - с 1887 экспонент, с 1899 - его член). С 1903 г. - член и один из организаторов Союза русских художников. С 1905 г. - академик. Творчество И. посвящено жизни и борьбе крестьянства и трудового люда (серия картин и рисунков "Переселенцы", в том числе "Смерть переселенца", 1889, ГТГ; "Бунт в деревне", 1889, "Расстрел", 1905, обе - в Государственном центральном музее современной истории России). Реализмом и народностью отмечены его картины на темы русской истории ("Поход москвитян. XVI век", 1902, Государственная Третьяковская галерея). Новые композиционные и цветовые решения его картин обогатили возможности исторической живописи. Писал портреты, плодотворно работал как рисовальщик и литограф. Его произведения имеются также в Государственном Русском музее, Киевском музее русского искусства, музеях Астрахани, Иванова, Кирова, Костромы, Курска Липецка, Перми, Петрозаводска, Рязани, Саратова, Севастополя, Смоленска, Сыктывкара, Тулы, Уфы, Минска и других.
Загрузка...