Рассказы рыбачьего патруля. Джек Лондон Морской волк

Джек Лондон

Морской Волк

Глава первая

Нельзя сказать, чтобы «Мартинес», на котором я плыл, был ненадежным судном; этот новый пароход совершал уже свой четвертый или пятый рейс на переправе между Саусалито и Сан-Франциско. Опасность таилась в густом тумане, окутавшем бухту, но я, ничего не смысля в мореходстве, и не догадывался об этом. Хорошо помню, как спокойно и весело расположился я на носу парохода, на верхней палубе, под самой рулевой рубкой, и таинственность нависшей над морем туманной пелены мало-помалу завладела моим воображением. Дул свежий бриз, и некоторое время я был один среди сырой мглы – впрочем, и не совсем один, так как я смутно ощущал присутствие рулевого и еще кого-то, по-видимому, капитана, в застекленной рубке у меня над головой.

Помнится, я размышлял о том, как хорошо, что существует разделение труда и я не обязан изучать туманы, ветры, приливы и всю морскую науку, если хочу навестить друга, живущего по ту сторону залива. Хорошо, что существуют специалисты – рулевой и капитан, думал я, и их профессиональные знания служат тысячам людей, осведомленным о море и мореплавании не больше моего. Зато я не трачу своей энергии на изучение множества предметов, а могу сосредоточить ее на некоторых специальных вопросах, например – на роли Эдгара По в истории американской литературы, чему, кстати сказать, была посвящена моя статья, напечатанная в последнем номере «Атлантика». Поднявшись на пароход и заглянув в салон, я не без удовлетворения отметил, что номер «Атлантика» в руках у какого-то дородного джентльмена раскрыт как раз на моей статье. В этом опять сказывались выгоды разделения труда: специальные знания рулевого и капитана давали дородному джентльмену возможность – в то время как его благополучно переправляют на пароходе из Саусалито в Сан-Франциско – ознакомиться с плодами моих специальных знаний о По.

У меня за спиной хлопнула дверь салона, и какой-то краснолицый человек затопал по палубе, прервав мои размышления. А я только что успел мысленно наметить тему моей будущей статьи, которую решил назвать «Необходимость свободы. Слово в защиту художника». Краснолицый бросил взгляд на рулевую рубку, посмотрел на окружавший нас туман, проковылял взад и вперед по палубе – очевидно, у него были протезы – и остановился возле меня, широко расставив ноги; на лице его было написано блаженство. Я не ошибся, предположив, что он провел всю свою жизнь на море.

– От такой мерзкой погоды недолго и поседеть! – проворчал он, кивая в сторону рулевой рубки.

– Разве это создает какие-то особые трудности? – отозвался я. – Ведь задача проста, как дважды два – четыре. Компас указывает направление, расстояние и скорость также известны. Остается простой арифметический подсчет.

– Особые трудности! – фыркнул собеседник. – Просто, как дважды два – четыре! Арифметический подсчет.

Слегка откинувшись назад, он смерил меня взглядом.

– А что вы скажете об отливе, который рвется в Золотые Ворота? – спросил или, вернее, пролаял он. – Какова скорость течения? А как относит? А это что – прислушайтесь-ка! Колокол? Мы лезем прямо на буй с колоколом! Видите – меняем курс.

Из тумана доносился заунывный звон, и я увидел, как рулевой быстро завертел штурвал. Колокол звучал теперь не впереди, а сбоку. Слышен был хриплый гудок нашего парохода, и время от времени на него откликались другие гудки.

– Какой-то еще пароходишко! – заметил краснолицый, кивая вправо, откуда доносились гудки. – А это! Слышите? Просто гудят в рожок. Верно, какая-нибудь шаланда. Эй, вы, там, на шаланде, не зевайте! Ну, я так и знал. Сейчас кто-то хлебнет лиха!

Невидимый пароход давал гудок за гудком, и рожок вторил ему, казалось, в страшном смятении.

– Вот теперь они обменялись любезностями и стараются разойтись, – продолжал краснолицый, когда тревожные гудки стихли.

Он разъяснял мне, о чем кричат друг другу сирены и рожки, а щеки у него горели и глаза сверкали.

– Слева пароходная сирена, а вон там, слышите, какой хрипун, – это, должно быть, паровая шхуна; она ползет от входа в бухту навстречу отливу.

Пронзительный свисток неистовствовал как одержимый где-то совсем близко впереди. На «Мартинесе» ему ответили ударами гонга. Колеса нашего парохода остановились, их пульсирующие удары по воде замерли, а затем возобновились. Пронзительный свисток, напоминавший стрекотание сверчка среди рева диких зверей, долетал теперь из тумана, откуда-то сбоку, и звучал все слабее и слабее. Я вопросительно посмотрел на своего спутника.

– Какой-то отчаянный катерок, – пояснил он. – Прямо стоило бы потопить его! От них бывает много бед, а кому они нужны? Какой-нибудь осел заберется на этакую посудину и носится по морю, сам не зная зачем, да свистит как полоумный. А все должны сторониться, потому что, видите ли, он идет и сам-то уж никак посторониться не умеет! Прет вперед, а вы смотрите в оба! Обязанность уступать дорогу! Элементарная вежливость! Да они об этом никакого представления не имеют.

Этот необъяснимый гнев немало меня позабавил; пока мой собеседник возмущенно ковылял взад и вперед, я снова поддался романтическому обаянию тумана. Да, в этом тумане, несомненно, была своя романтика. Словно серый, исполненный таинственности призрак, навис он над крошечным земным шаром, кружащимся в мировом пространстве. А люди, эти искорки или пылинки, гонимые ненасытной жаждой деятельности, мчались на своих деревянных и стальных конях сквозь самое сердце тайны, ощупью прокладывая себе путь в Незримом, и шумели, и кричали самонадеянно, в то время как их души замирали от неуверенности и страха!

– Эге! Кто-то идет нам навстречу, – сказал краснолицый. – Слышите, слышите? Идет быстро и прямо на нас. Должно быть, он нас еще не слышит. Ветер относит.

Свежий бриз дул нам в лицо, и я отчетливо различил гудок сбоку и немного впереди.

– Тоже пассажирский? – спросил я.

Краснолицый кивнул.

– Да, иначе он не летел бы так, сломя голову. Наши там забеспокоились! – хмыкнул он.

Я посмотрел вверх. Капитан высунулся по грудь из рулевой рубки и напряженно вглядывался в туман, словно стараясь силой воли проникнуть сквозь него. Лицо его выражало тревогу. И на лице моего спутника, который проковылял к поручням и пристально смотрел в сторону незримой опасности, тоже была написана тревога.

Все произошло с непостижимой быстротой. Туман раздался в стороны, как разрезанный ножом, и перед нами возник нос парохода, тащивший за собой клочья тумана, словно Левиафан – морские водоросли. Я разглядел рулевую рубку и белобородого старика, высунувшегося из нее. Он был одет в синюю форму, очень ловко сидевшую на нем, и, я помню, меня поразило, с каким хладнокровием он держался. Его спокойствие при этих обстоятельствах казалось страшным. Он подчинился судьбе, шел ей навстречу и с полным самообладанием ждал удара. Холодно и как бы задумчиво смотрел он на нас, словно прикидывая, где должно произойти столкновение, и не обратил никакого внимания на яростный крик нашего рулевого: «Отличились!»

Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что восклицание рулевого и не требовало ответа.

– Цепляйтесь за что-нибудь и держитесь крепче, – сказал мне краснолицый.

Весь его задор слетел с него, и он, казалось, заразился тем же сверхъестественным спокойствием.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Не знаю, право, с чего начать, хотя иногда, в шутку, я сваливаю всю
вину на Чарли Фэрасета. У него была дача в Милл-Вэлли, под сенью горы
Тамальпайс, но он жил там только зимой, когда ему хотелось отдохнуть и
почитать на досуге Ницше или Шопенгауэра. С наступлением лета он предпочитал
изнывать от жары и пыли в городе и работать не покладая рук. Не будь у меня
привычки навещать его каждую субботу и оставаться до понедельника, мне не
пришлось бы пересекать бухту Сан-Франциско в это памятное январское утро.
Нельзя сказать, чтобы "Мартинес", на котором я плыл, был ненадежным
судном; этот новый пароход совершал уже свой четвертый или пятый рейс на
переправе между Саусалито и Сан-Франциско. Опасность таилась в густом
тумане, окутавшем бухту, но я, ничего не смысля в мореходстве, и не
догадывался об этом. Хорошо помню, как спокойно и весело расположился я на
носу парохода, на верхней палубе, под самой рулевой рубкой, и таинственность
нависшей над морем туманной пелены мало-помалу завладела моим воображением.
Дул свежий бриз, и некоторое время я был один среди сырой мглы -- впрочем, и
не совсем один, так как я смутно ощущал присутствие рулевого и еще кого-то,
по-видимому, капитана, в застекленной рубке у меня над головой.
Помнится, я размышлял о том, как хорошо, что существует разделение
труда и я не обязан изучать туманы, ветры, приливы и всю морскую науку, если
хочу навестить друга, живущего по ту сторону залива. Хорошо, что существуют
специалисты -- рулевой и капитан, думал я, и их профессиональные знания
служат тысячам людей, осведомленным о море и мореплавании не больше моего.
Зато я не трачу своей энергии на изучение множества предметов, а могу
сосредоточить ее на некоторых специальных вопросах, например -- на роли
Эдгара По в истории американской литературы, чему, кстати сказать, была
посвящена моя статья, напечатанная в последнем номере "Атлантика".
Поднявшись на пароход и заглянув в салон, я не без удовлетворения отметил,
что номер "Атлантика" в руках у какого-то дородного джентльмена раскрыт как
раз на моей статье. В этом опять сказывались выгоды разделения труда:
специальные знания рулевого и капитана давали дородному джентльмену
возможность -- в то время как его благополучно переправляют на пароходе из
Саусалито в Сан-Франциско -- ознакомиться с плодами моих специальных знаний
о По.
У меня за спиной хлопнула дверь салона, и какой-то краснолицый человек
затопал по палубе, прервав мои размышления. А я только что успел мысленно
наметить тему моей будущей статьи, которую решил назвать "Необходимость
свободы. Слово в защиту художника". Краснолицый бросил взгляд на рулевую
рубку, посмотрел на окружавший нас туман, проковылял взад и вперед по палубе
-- очевидно, у него были протезы -- и остановился возле меня, широко
расставив ноги; на лице его было написано блаженство.

Джек Лондон

Морской волк. Рассказы рыбачьего патруля

Орудует секстаном и станет капитаном

Мне удалось скопить из своего заработка достаточно денег, чтобы продержаться три года в высшей школе.

Джек Лондон. Рассказы рыбачьего патруля

Эта книга, составленная из «морских» произведений Джека Лондона «Морской волк» и «Рассказы рыбачьего патруля», открывает серию «Морские приключения». И сложно найти для этого более подходящего автора, несомненно являющегося одним из «трех китов» мировой маринистики.

Нужно сказать несколько слов об уместности выделения маринистики в отдельный жанр. У меня есть подозрение, что это сугубо континентальная привычка. Грекам не приходит в голову назвать маринистом Гомера. «Одиссея» – героический эпос. В английской литературе трудно найти произведение, где так или иначе не упоминалось бы море. Алистер Маклин – автор детективов, хотя почти все они разворачиваются среди волн. Французы не называют Жюля Верна маринистом, хотя значительная часть его книг посвящена морякам. Публика с равным удовольствием читала не только «Пятнадцатилетнего капитана», но и «Из пушки на Луну».

И только русская литературная критика, кажется, как в свое время поставила книги Константина Станюковича на полку с надписью «маринистика» (по аналогии с художником Айвазовским), так до сих пор и отказывается замечать другие, «сухопутные» произведения авторов, которые вслед за первопроходцем попали в этот жанр. И у признанных мэтров русской маринистики – Алексея Новикова-Прибоя или Виктора Конецкого – можно встретить прекрасные рассказы, скажем, о человеке и собаке (у Конецкого – вообще написанные от лица пса-боксера). Станюкович же начинал с пьес, обличающих акул капитализма. Но в истории русской литературы остались именно его «Морские рассказы».

Это было настолько ново, свежо и не похоже ни на кого другого в литературе XIX века, что публика отказывалась воспринимать автора в других амплуа. Таким образом, существование жанра маринистики в русской литературе оправдано экзотичностью жизненного опыта писателей-моряков, конечно же – в сравнении с другими мастерами слова весьма континентальной страны. Однако такой подход к зарубежным авторам в корне неверный.

Назвать того же Джека Лондона маринистом значило бы проигнорировать тот факт, что его писательская звезда взошла благодаря его северным, золотоискательским рассказам и повестям. И вообще – чего он только не написал за свою жизнь. И социальные антиутопии, и мистические романы, и динамические приключенческие сценарии для новорожденного кино, и романы, призванные иллюстрировать какие-то модные философские или даже экономические теории, и «романы-романы» – большую литературу, которой тесны любые жанры. И все же его первый очерк, написанный на конкурс для сан-францисской газеты, назывался «Тайфун у берегов Японии». Вернувшись из длительного рейса на промысле котиков у берегов Камчатки, он по предложению сестры попробовал себя в писательстве и неожиданно выиграл первый приз.

Размеры вознаграждения настолько приятно его удивили, что он сразу подсчитал, что писателем быть выгоднее, чем матросом, кочегаром, бродягой, ломовым извозчиком, фермером, продавцом газет, студентом, социалистом, рыбинспектором, военным корреспондентом, домовладельцем, голливудским сценаристом, яхтсменом и даже – золотоискателем. Да, были такие чудесные времена для литературы: пираты – еще устричные, а не интернетные; журналы – еще толстые, литературные, а не глянцевые. Что, впрочем, не мешало американским издателям наводнять все английские колонии Тихого океана пиратскими изданиями британских же авторов и (sic!) дешевыми нотами европейских композиторов. Технологии изменились, люди – не очень.

В современной же Джеку Лондону викторианской Британии были модны нравоучительные песенки с моралью. Даже среди моряков. Вспоминается одна про расхлябанного и бравого матросов. Первый, как водится, спал на вахте, дерзил боцману, пропивал жалованье, дрался в портовых кабаках и заканчивал, как положено, на каторге. На бравого же матроса, свято соблюдавшего Устав службы на судах морского флота, боцман не мог нарадоваться, и даже капитан за какие-то весьма исключительные заслуги отдавал за него замуж свою хозяйскую дочку. Суеверия относительно женщин на корабле англичанам почему-то чужды. Но бравый матрос не почивает на лаврах, а поступает в штурманские классы. «Орудует секстаном и будет капитаном!» – обещал хор матросов, исполняющих шанти на палубе, выхаживая якорь на шпиле.

В том, что Джек Лондон тоже знал эту нравоучительную моряцкую песенку, сможет убедиться каждый, кто дочитает эту книгу до конца. Финал «Рассказов рыбачьего патруля», кстати, заставляет задуматься о соотношении автобиографии и моряцкого фольклора в этом цикле. Критики в море не ходят и, как правило, не могут отличить «случай из жизни автора» от моряцкой байки, портовых легенд и прочего фольклора ловцов устриц, креветок, осетров и лосося залива Сан-Франциско. Им невдомек, что оснований верить рыбинспектору ничуть не больше, чем верить рыбаку, вернувшемуся с рыбалки, чья «правдивость» давно стала притчей во языцех. Однако просто дух захватывает, когда через столетие подглядываешь, как от рассказа этого сборника к рассказу «выписыватся» молодой нетерпеливый автор, пробует сюжетные ходы, все увереннее выстраивает композицию в ущерб буквализму реальной ситуации и подводит читателя к кульминации. И уже угадываются некоторые интонации и мотивы грядущих «Смока и Малыша» и других вершинных рассказов северного цикла. И понимаешь, что после того, как Джек Лондон записал эти реальные и вымышленные истории рыбоохранного патруля, они, как и у греков после Гомера, стали эпосом бухты Золотой рог.

Но мне непонятно, почему никто из критиков до сих пор не проговорился, что сам Джек, собственно, оказался расхлябанным матросом из той песенки, которого хватило на один океанский рейс. К счастью для читателей всего мира. Если бы он стал капитаном, он вряд ли сделался бы писателем. То, что он оказался также неудачливым старателем (и далее по внушительному списку профессий, приведенному выше), тоже сыграло на руку читателям. Я более чем уверен, что, разбогатей он на золотоносном Клондайке, ему было бы незачем писать романы. Потому что свое писательство он всю жизнь рассматривал прежде всего как способ заработка денег своим умом, а не мускулами и всегда щепетильно пересчитывал тысячи слов в своих рукописях и множил в уме на центы гонорара за слово. Обижался, когда редакторы сокращали много.

Что же до «Морского волка», то я не сторонник критических разборов классических произведений. Читатель вправе смаковать такие тексты по собственному усмотрению. Скажу только, что в нашей некогда самой читающей стране каждого курсанта мореходного училища можно было заподозрить в том, что он убежал из дому в мореходку, начитавшись Джека Лондона. По крайней мере, слышал это от нескольких седых боевых капитанов и украинского писателя-мариниста Леонида Тендюка.

Последний признался в том, что когда его научно-исследовательское судно «Витязь» зашло в Сан-Франциско, он бессовестно воспользовался служебным положением «старшего группы» (а советских моряков отпускали на берег только «русскими тройками») и полдня таскал за собой улицами Фриско двух недовольных матросов в поисках знаменитого портового кабачка, в котором, по легенде, любил сиживать шкипер «Призрака» Вольф Ларсен. И это было ему в тот момент во сто крат важнее, чем законные намерения товарищей искать жвачки, джинсы, женские парики и люрексовые косынки – законную добычу советских моряков в колониальной торговле. Кабачок они нашли. Бармен показал им место Вольфа Ларсена за массивным столом. Незанятое. Казалось, увековеченный Джеком Лондоном шкипер «Призрака» только что отлучился.

Роман «Морской Волк» - одно из самых известных «морских» произведений американского писателя Джека Лондона . За внешними чертами приключенческой романтики в романе «Морской Волк» скрывается критика воинствующего индивидуализма «сильного человека», его презрения к людям, основанного на слепой вере в себя как в исключительную личность - вере, которая может стоить порой жизни.

Роман «Морской Волк» Джека Лондона был издан в 1904 году. Действие романа «Морской Волк» происходит в конце XIX - начале XX века в Тихом океане. Хэмфри Ван-Вейден, житель Сан-Франциско, известный литературный критик, отправляется проведать своего друга на пароме через залив Золотые Ворота и попадает в кораблекрушение. Спасают его моряки судка «Призрак» во главе с капитаном, которого все на борту зовут Волк Ларсен.

По сюжету романа «Морской Волк» главный герой Волк Ларсен на небольшой шхуне с командой в 22 человека отправляется заготавливать шкуры морских котиков на север Тихого океана и забирает с собой Ван-Вейдена, несмотря на его отчаянные протесты. Капитан судна Волк Ларсон – человек жесткий, сильный, бескомпромиссный. Став простым матросом на судне, Ван-Вейдену приходится делать всю черновую работу, но справится со всеми нелегкими испытаниями, ему помогает любовь в лице девушки, которую тоже спасли во время кораблекрушения. На судне подчиняются физической силе и авторитете Волка Ларсена, так за любой проступок капитан немедленно жестоко наказывает. Однако Ван-Вейдену капитан благоволит, начав с помощника кока, «Хэмп» как его прозвал Волк Ларсен, делает карьеру до должности старшего помощника капитана, хотя и поначалу ничего не смыслит в морском деле. Волк Ларсен и Ван-Вейден находят общий язык в области литературы и философии, которые им не чужды, и капитан имеет на борту небольшую библиотеку, где Ван-Вейден обнаружил Браунинга и Суинбёрна. А в свободное время Волк Ласрен оптимизирует навигационные расчеты.

Экипаж «Призрака» преследует морских котиков и подбирает еще одну компанию потерпевших бедствие и в их числе женщину - поэтессу Мод Брустер. С первого же взгляда герой романа «Морской Волк» Хемфри испытывает влечение к Мод. Они решают бежать с «Призрака» . Захватив шлюпку с небольшим запасом продовольствия, они бегут, и через несколько недель скитаний по океану находят сушу и высаживаются на небольшом островке, который они назвали Остров Усилий. Так как покинуть остров у них нет возможности, они готовятся к долгой зимовке.

К острову Усилий волнами прибивает разбитую шхуну «Призрак», на борту которой оказывается Волк Ларсен, ослепший из-за прогрессирующей болезни головного мозга. По рассказу Волка его команда взбунтовалась против произвола капитана и сбежала на другое судно к смертельному врагу Волка Ларсена его брату по имени Смерть Ларсен, так «Призрак» со сломанными мачтами дрейфовал в океане, пока его не прибило к Острову Усилий. Волею судеб именно на этом острове ослепший капитан Волк Ларсен обнаруживает лежбище котиков, которое он искал всю жизнь. Мод и Хэмфри ценой невероятных усилий приводят Призрак в порядок и выводят его в открытое море. Волк Ларсен, у которого последовательно отказывают вслед за зрением все чувства, парализован и умирает. В тот момент, когда Мод и Хэмфри наконец обнаруживают в океане спасительное судно, они признаются друг другу в любви.

В романе «Морской Волк» Джек Лондон демонстрирует совершенное знание морского дела, навигации и парусного такелажа, которые он почерпнул в те времена, когда он в молодости работал матросом на промысловом судне. В роман «Морской Волк» Джек Лондон вложил всю свою любовь к морской стихии. Его пейзажи в романе «Морской Волк» поражают читателя мастерством их описания, а также правдивостью и великолепием.

Известный литературный критик попадает в кораблекрушение. Капитан шхуны «Призрак» подбирает Хэмфри Ван-Вейдена из воды и спасает его. Капитана прозвали Волком Ларсеном за его силу и жестокость. Грубый и деспотичный, Ларсен подавляет стремление Хэмфри к высадке его на сушу, и забирает с собой.

Ван Вейден от кока узнает о характере капитана, который является жестоким поработителем команды.

Хэмфри по воле капитана попадает в подчинение кока, лицемерного человека, который сразу начинает унижать помощника, не приспособленного к физическому труду.

Делая уборку в каюте капитана, юнга обнаруживает у Ларсена множество книг, включающих и научные труды, что дает ему судить о развитом уме тирана, и помогает найти с ним общий язык. Трусливый кок, постоянно третирует Хэмфри, но когда видит, что тот готов дать отпор, начинает точить нож. Он понимает, что если они схватятся в рукопашную, то он будет побежден. Хэмфри тоже боится подлости повара, и в отместку так же вооружается ножом, что заставляет кока угодничать перед ним и опасаться юношу.

Хэмфри приходится тяжело, все свои годы он жил, не соприкасаясь с физическим трудом и грубостью, а на шхуне ему приходиться мыть посуду, чистить картошку, и испытывать унижение своего достоинства, общаясь с командой необразованных людей. С той же легкостью, с которой матросы питаются за одним столом, спят в одной каюте, они доносят друг на друга, издеваются над слабыми людьми, дерутся между собой, даже пытаются избавиться от капитана.

Капитан Ларсен-недюжинной физической силы человек, отличается от команды познаниями в различных областях литературы и искусства, науки и техники. Он разбирается в математике и астрономии, что помогает ему усовершенствовать приборы навигации на шхуне.

Командой Ларсен управляет с помощью своей необузданной силы, за малейшее неповиновение любой будет наказан жестоко и без промедления. В нём есть один физический изъян: обладая атлетической фигурой, имея огромную силу и отменное здоровье, он страдает от приступов боли, время от времени поражающий его голову.

Человек умственного труда, Хэмфри, за время пребывания на шхуне, крепнет физически, также ожесточается его воля, он становится более решительным. Лояльно относящийся к нему капитан делает его своим помощником.

Много трудностей испытала команда «Призрака», пока они добрались до конечной цели своего путешествия. На них не раз обрушивались бури и штормы, но уверенность и целеустремленность Волка, с честью позволяло шхуне выходить из переделок. Однажды им пришлось поднять на борт терпящую бедствие шлюпку с людьми, среди которых находилась молодая женщина, оказавшейся известной поэтессой Мод Брустер.

Добравшись до места промысла, Ларсен нападает на шлюпки своего брата, Смерть Ларсена, и захватывает их вместе с охотниками.

Хэмфри начинает испытывать к Мод нежные чувства. Ларсен также испытывает чувства к девушке, и пытается взять ее силой. Его останавливает приступ головной боли, он теряет зрение. После этого Хэмфри и Мод покидают шхуну. Молодые люди запасаются провизией и пускаются в неизвестный путь. Через несколько недель скитаний они причаливают к острову, оказавшемуся необитаемым. На острове обнаруживают лежбище котиков, запасают мясо и шкуры животных, готовясь к зиме, строят хижину.

Хэмфри находит на берегу потерпевшую крушение шхуну, это «Призрак», на борту которого в одиночестве находится слепой капитан. Выясняется, что Смерть Ларсен взял судно брата на абордаж, и переманил к себе его команду. Подлый кок привел в негодность оснастку судна, чем обрек капитана на волю волн.

Мод и Ван Вейден начинают приводить судно в порядок. Им удается починить шхуну и выйти в открытое море. Этот выход в море является для Ларсена последним плаванием, полностью потеряв все чувства, гордый капитан умирает.

Молодые люди, похоронив капитана, открыто признаются друг другу в любви, и обнаруживают в море судно, которое доставит их в цивилизованный мир.

Благородство и решительность, целеустремленность и любовь помогли героям выжить.

Картинка или рисунок Морской волк

Другие пересказы для читательского дневника

Краткое содержание Осеева Бабка
Бабка была уже совсем старая, широкая и грузная. Зять вечно был недоволен свекровью. Дочь и внук также считали её лишней в их семье.
Краткое содержание Шолохов Нахаленок
Жизнь восьмилетнего Миньки проходит в обществе матери и деда. «Нахаленок» получил такое прозвище из-за неугомонного характера и за то, что мать родила его вне брака. В скором времени, с войны приходит отец Миньки – участник красной гвардии.
Краткое содержание Повесть временных лет по главам
Написанная на древнерусском «Повесть временных лет», она же «Несторова летопись», она же – «Первоначальная летопись» принадлежит перу монаха Киево-Печерского монастыря Нестору, трудившегося над нею с 1110 по 1118 год.
Краткое содержание Платонов В прекрасном и яростном мире
Героем рассказа Андрея Платонова является молодой и талантливый водитель пассажирского паровоза Мальцев. Этот молодой и амбициозный юноша, которому около тридцати лет, уже занимает должность машиниста высшего класса
Краткое содержание Лермонтов Бородино
Баллада «Бородино» была написана в 1837 году в честь 25-летия Бородинской битвы. Автор в содержании стихотворения показывает рассказ мужчины, который участвовал в Отечественной войне 1812 года. Все повествования солдата наполнены гордостью