Ответы на вопросы
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им нико-гда не сойтись
Из интернет-сообщения: Посмотрела сейчас данные ВЦИОМ, ФОМ и ЛЕВАДЫ. Единая Россия 1-ое место, ЛДПР -2-ое, КПРФ-3-е, Справедливая Россия - 4-ое. Остальные 10 не преодолели 5%-ный барьер. Это средний результат по трём оп-росам.
Я: Эти опросы агентств всегда внушали уверенность в том, что выборов в России нет, как их не было (почти) никогда, что их не будет, что они фиктивны, что это фарс, очередная рос-сийская ми-микрия под Европу с переодеванием цирковых жи-вотных в че-ловеческие одежки.
Сергей Сергиенко: Отставал ли СССР от всего мира?
Я: Нет, только от Западной цивилизации, на несколько сту-пенек социальной эволюции:
1. Первобытно-общинная формация. Первобытный Комму-нализм-Коммунизм.
2. Политарная формация. Политаризм. (Это например, Ру-сия-Росия-Российская Империя-СССР-РФ, Египет Древний и Арабский, Китай и весь остальной неевропейский мир.)
3. Античная формация. Серваризм. (Только в Средиземно-морской и Западной Европе.)
4. Феодальная формация. Феодализм. (Только в Западно-Центральной Европе.)
5. Капиталистическая формация. Капитализм. (Западная, Западноевропейская цивилизация.)
То есть речь идет о том, что начиная с 3-й ступени-стадии социальной эволюции на планете эволюционная эстафета про-текала практически только в пределах Европейского материка.
Виктор Козлов: Вопрос Курил должен быть закрыт по аналогии с Крымом.
Я: Это было бы возможно, если бы «украину без ничего и саму по себе», то есть без содержания, сердцевины, русской ли, польской ли, как историческое явление (а оно не старше конца ушедшего тысячелетия) можно было бы сравнивать с Японской цивилизацией.
А если разменять Курилы на Русскую землю ? Отдать япон-цам все Курилы (а может даже с половиной Сахалина), но только вместе с украинцами в придачу? Выселить также ла-тинских белорус(с)ов и населить Белую Русь Белорусцами , Бе-лорусскими и другими Русскими людьми ?
Вася Щепаев с Охлохомы: Сколько принял?
Я: Ответ ищи в унитазе.
Ирен Ирбис: Кацапы, когда вы поумнеете?!
Я: И как все-таки вам удалось в конце II тыс. н.э. как-то так незаметно стать отдельной «национальностью»? Вот на-пример Канадцы, Американцы, Чилийцы, Аргентинцы, Австра-лийцы, Новозеландцы океаны переплывали. А что вы пере-плыли? Кроме выгребной ямы конечно.
Александр Попов: Что, если Россия станет вести себя, как США?
Я: Рожденный ползать, летать не сможет. Сущностный «Во-сток» не может вести себя как сущностный «Запад», соци-ально-экономическое «естество», «природа» не позволит.
Вера Хернеш: Земли бы не было, если все бы "летали". Был бы зверинец в джунглях. Рептилиям рекомендуется хвост обрезать, чтобы не стали подобными саранчи.
Я: Я вам про политэкономию, глобальные цивилизационные различия, о «социальной биологии», а вы мне о естественной.
Тяжело вести разговор о «высоком», да и о элементарном здра-вом смысле в стране, где любой «Лысенко» может «дока-зать» любому «Вавилову», что тот дурак.
Цитата: … перемены без потрясений … уже не возможны.
Я: Потрясения? Сомневаюсь. Во всяком случае без боль-ших. Эта страна набила себе оскомину на «гражданских вой-нах» (междуцарствиях, «Смутных временах»), представляю-щих собой здесь всякий раз (что бы там кто не думал) борьбу за едино-личную и верховную власть («трон»). При последней смене династии никто практически не погиб. И в то же время «царю» после суда с адвокатами на Красной площади голову тоже не отрубили. Хотя европейские буржуазные революции, как известно, сопровождались большими кровопролитиями, ведь «свобода» там превыше всего, самая дорогая вещь, за неё приходится бороться (даже чтобы освободить негров («по-следняя буржуазная революция» на Западе) понадобилась война). Значит социальный строй в России остался прежним - подарили «свободу» как полуотмену крепостного права с бар-ского плеча или же украли (и даже «Украина» тут есть). Мен-талитет политарно-воровского (воровство (размеры кото-рого некогда могли приводить в ужас кого-нибудь из впечат-литель-ных богопомазанников), как «честный мужчина», после сотен лет регулярных «изнасилований», «же-нилось» наконец-таки на политарной системе) «общества без общества (граж-дан-ского)» (и, что в этом смысле очень симво-лично, не слу-чайно, без собственного исторического имени), расположен-ного на краю Европы и мимикрирующего под За-падного соседа (копи-рованием всего и вся, от формальных признаков госу-дар-ст-венных институтов до одежды) сделает свое дело. В об-щем эта страна «рассосется», разложится, как и многие другие столь же типологически крупные историче-ские политархии до неё.
Отмена визита Обамы в Москву сделало почти неопровержимо очевидным то, о чем раньше многие подозревали: нынешние президенты США и РФ находятся в состоянии конфликта. Возможно, дело в индивидуальной психологической несовместимости - такое иногда случается в отношениях между политиками. Но скорее всего речь идет о гораздо более фундаментальных противоречиях. Причем здесь я не имею в виду расхождения в национальных интересах России и США, которые всегда были, есть и будут в отношениях между любыми суверенными государствами. В случае Путин - Обама главная проблема заключается в противоположности их личных политических философий. Путин - яркое воплощение правоконсервативного начала, Обама - леволиберального.
Один из выдающихся политических мыслителей 20 века Эдвард Карр, рассуждая о диалектике идеализма и реализма, выделял два антитетических ряда, связанных друг с другом понятий. Первый ряд - это теория, свобода воли, левизна, интеллектуальность, радикализм, идеализм, незрелость, неопытность. Противоположный ряд - практика, детерминированность, правое, бюрократия, консервативность, институты, старость, опыт. Очевидно, что в Обаме присутствуют многие качества из первого ряда, а в Путине - из второго.
То, что Владимир Путин является носителем правой идеологии начали замечать и западные консерваторы. Один из лидеров американского правоконсервативного движения Пэт Бьюкенен в своей недавней статье выражает искреннюю симпатию в адрес российского президента, который подписывает законы о запрете гомосексуальной пропаганды и защищает интересы христианской церкви. Кажется, будь Путин американским гражданином Бьюкенен выдвинул бы его на пост президента США. Во всяком случае, для Бьюкенена Путин явно предпочтительнее «Барака Хусейна Обамы».
Консервативная политическая философия Путина объясняет не только его разлад с Обамой, но и, наоборот, хорошие отношения с рядом мировых лидеров правого толка, такими как Сильвио Берлускони, Николя Саркози и Синдзо Абэ. Кстати говоря, у Путина сложились неплохие личные отношения и с предшественником Обамы Джорджем Бушем-младшим, который, как известно, «заглянул в глаза» Путину и увидел родственную правоконсервативную душу.
Итак, как это ни грустно, но приходится признать, что перспективы российско-американских отношений на ближайшие годы не радужны. На объективные и довольно существенные расхождения в национальных интересах России и США наложились еще и противоположные личные мировоззрения лидеров двух стран. Владимиру Путину и Бараку Обаме очень сложно найти общий язык в силу того, что они представляют собой противостоящие парадигмы Правого и Левого. Комбинация из леволиберального американского президента и правоконсервативного российского руководителя оказалась довольно неблагоприятна для двусторонних отношений.
Ситуация может измениться к лучшему, если на смену демократу Бараку Обаме в 2016 году придет республиканец, сочетающий правый консерватизм во внутренней политике и в вопросах прав человека со сдержанностью в политике внешней. Для путинской России это был бы идеальный вариант, при котором сближение Москвы и Вашингтона фактически будет гарантировано. Жаль только, что идеальные варианты в реальной политике выпадают редко…
Обычно эти слова великого англичанина - название его баллады - понимают в России буквально: Запад есть Запад, Восток есть Восток. И вместе им не сойтись/ А, на самом-о деле, смысл баллады прямо противоположен.
БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Камал бежал с двадцатью людьми на границу мятежных племен,
И кобылу полковника, гордость его, угнал у полковника он.
Из самой конюшни ее он угнал на исходе ночных часов,
Шипы на подковах у ней повернул, вскочил и был таков.
Но вышел и молвил полковничий сын, что разведчиков водит отряд:
"Неужели никто из моих молодцов не укажет, где конокрад?"
И Мохаммед Хан, рисальдара сын, вышел вперед и сказал:
"Кто знает ночного тумана путь, знает его привал.
Проскачет он в сумерки Абазай, в Бонаире он встретит рассвет
И должен проехать близ форта Букло, другого пути ему нет.
И если помчишься ты в форт Букло летящей птицы быстрей,
То с помощью божьей нагонишь его до входа в ущелье Джагей.
Но если он минул ущелье Джагей, скорей поверни назад:
Опасна там каждая пядь земли, там Камала люди кишат.
Там справа скала и слева скала, терновник и груды песка...
Услышишь, как щелкнет затвор ружья, но нигде не увидишь стрелка",
И взял полковничий сын коня, вороного коня своего:
Словно колокол рот, ад в груди его бьет, крепче виселиц шея его.
Полковничий сын примчался в форт, там зовут его на обед,
Но кто вора с границы задумал догнать, тому отдыхать не след.
Скорей на коня и от форта прочь, летящей птицы быстрей,
Пока не завидел кобылы отца у входа в ущелье Джагей,
Пока не завидел кобылы отца, и Камал на ней скакал...
И чуть различил ее глаз белок, он взвел курок и нажал.
Он выстрелил раз, и выстрелил два, и свистнула пуля в кусты...
"По-солдатски стреляешь, - Камал сказал, - покажи, как ездишь ты".
Из конца в конец по ущелью Джагей стая демонов пыли взвилась,
Вороной летел как юный олень, но кобыла как серна неслась.
Вороной закусил зубами мундштук, вороной дышал тяжелей,
Но кобыла играла легкой уздой, как красотка перчаткой своей.
Вот справа скала и слева скала, терновник и груды песка...
И трижды щелкнул затвор ружья, но нигде он не видел стрелка.
Юный месяц они прогнали с небес, зорю выстукал стук копыт,
Вороной несется как раненый бык, а кобыла как лань летит.
Вороной споткнулся о груду камней и скатился в горный поток,
А Камал кобылу сдержал свою и наезднику встать помог.
И он вышиб из рук у него пистолет: здесь не место было борьбе.
"Слишком долго,-он крикнул,-ты ехал за мной,
слишком милостив был я к тебе.
Здесь на двадцать миль не сыскать скалы, ты здесь
пня бы найти не сумел,
Где, припав на колено, тебя бы не ждал стрелок с ружьем на прицел.
Если б руку с поводьями поднял я, если б я опустил ее вдруг,
Быстроногих шакалов сегодня в ночь пировал бы веселый круг.
Если б голову я захотел поднять и ее наклонил чуть-чуть,
Этот коршун несытый наелся бы так, что не мог бы крылом
взмахнуть".
Легко ответил полковничий сын: "Добро кормить зверей,
Но ты рассчитай, что стоит обед, прежде чем звать гостей.
И если тысяча сабель придут, чтоб взять мои кости назад.
Пожалуй, цены за шакалий обед не сможет платить конокрад;
Их кони вытопчут хлеб на корню, зерно солдатам пойдет,
Сначала вспыхнет соломенный кров, а после вырежут скот.
Что ж, если тебе нипочем цена, а братьям на жратву спрос -
Шакал и собака отродье одно,- зови же шакалов, пес.
Но если цена для тебя высока - людьми, и зерном, и скотом, -
Верни мне сперва кобылу отца, дорогу мы сыщем потом".
Камал вцепился в него рукой и посмотрел в упор.
"Ни слова о псах, - промолвил он, - здесь волка с волком спор.
Пусть будет тогда мне падаль еда, коль причиню тебе вред,
И самую смерть перешутишь ты, тебе преграды нет".
Легко ответил полковничий сын: "Честь рода я храню.
Отец мой дарит кобылу тебе - ездок под стать коню".
Кобыла уткнулась хозяину в грудь и тихо ласкалась к нему.
"Нас двое могучих,- Камал сказал, - но она верна одному...
Так пусть конокрада уносит дар, поводья мои с бирюзой,
И стремя мое в серебре, и седло, и чапрак узорчатый мой".
Полковничий сын схватил пистолет и Камалу подал вдруг:
"Ты отнял один у врага, - он сказал, - вот этот дает тебе друг".
Камал ответил: "Дар за дар и кровь за кровь возьму,
Отец твой сына за мной послал, я сына отдам ему".
И свистом сыну он подают знак, и вот, как олень со скал,
Сбежал его сын на вереск долин и, стройный, рядом встал.
"Вот твой хозяин, - Камал сказал, - он разведчиков водит отряд,
По правую руку его ты встань и будь ему щит и брат.
Покуда я или смерть твоя не снимем этих уз,
В дому и в бою, как жизнь свою, храни ты с ним союз.
И хлеб королевы ты будешь есть, и помнить, кто ей враг,
И для спокойствия страны ты мой разоришь очаг.
И верным солдатом будешь ты, найдешь дорогу свою,
И, может быть, чин дадут тебе, а мне дадут петлю".
Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,
И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,
И братскую клятву они принесли, сделав в дерне широкий надрез,
На клинке, и на черенке ножа, и на имени Бога чудес.
И Камалов мальчик вскочил на коня, взял кобылу полковничий сын,
И двое вернулись в форт Букло, откуда приехал один.
Но чуть подскакали к казармам они, двадцать сабель блеснуло в упор,
И каждый был рад обагрить клинок кровью жителя гор...
"Назад, - закричал полковничий сын, - назад и оружие прочь!
Я прошлою ночью за вором гнался, я друга привел в эту ночь".
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
(перевод Е.Полонской)
Rudyard Kipling
THE BALLAD OF EAST AND WEST
Kamal is out with twenty men to raise the Border-side,
And he has lifted the Colonel"s mare that is the Colonel"s pride:
He has lifted her out of the stable-door between the dawn and the day,
And turned the calkins upon her feet, and ridden her far away.
Then up and spoke the Colonel"s son that led a troop of the Guides:
"Is there never a man of all my men can say where Kamal hides?"
Then up and spoke Mahommed Khan, the son of the Ressaldar:
"If ye know the track of the morning-mist, ye know where his pickets are.
At dusk he harries the Abazai -- at dawn he is into Bonair,
But he must go by Fort Bukloh to his own place to fare,
So if ye gallop to Fort Bukloh as fast as a bird can fly,
By the favour of God ye may cut him off ere he win to the Tongue of Jagai.
But if he be past the Tongue of Jagai, right swiftly turn ye then,
For the length and the breadth of that grisly plain is sown with Kamal"s men.
There is rock to the left, and rock to the right, and low lean thorn between,
And ye may hear a breech-bolt snick where never a man is seen."
The Colonel"s son has taken a horse, and a raw rough dun was he,
With the mouth of a bell and the heart of Hell
and the head of the gallows-tree.
The Colonel"s son to the Fort has won, they bid him stay to eat --
Who rides at the tail of a Border thief, he sits not long at his meat.
He"s up and away from Fort Bukloh as fast as he can fly,
Till he was aware of his father"s mare in the gut of the Tongue of Jagai,
Till he was aware of his father"s mare with Kamal upon her back,
And when he could spy the white of her eye, he made the pistol crack.
He has fired once, he has fired twice, but the whistling ball went wide.
"Ye shoot like a soldier," Kamal said. "Show now if ye can ride."
It"s up and over the Tongue of Jagai, as blown dustdevils go,
The dun he fled like a stag of ten, but the mare like a barren doe.
The dun he leaned against the bit and slugged his head above,
But the red mare played with the snaffle-bars, as a maiden plays with a glove.
There was rock to the left and rock to the right, and low lean thorn between,
And thrice he heard a breech-bolt snick tho" never a man was seen.
They have ridden the low moon out of the sky, their hoofs drum up the dawn,
The dun he went like a wounded bull, but the mare like a new-roused fawn.
The dun he fell at a water-course -- in a woful heap fell he,
And Kamal has turned the red mare back, and pulled the rider free.
He has knocked the pistol out of his hand -- small room was there to strive,
""Twas only by favour of mine," quoth he, "ye rode so long alive:
There was not a rock for twenty mile, there was not a clump of tree,
But covered a man of my own men with his rifle cocked on his knee.
If I had raised my bridle-hand, as I have held it low,
The little jackals that flee so fast were feasting all in a row:
If I had bowed my head on my breast, as I have held it high,
The kite that whistles above us now were gorged till she could not fly."
Lightly answered the Colonel"s son: "Do good to bird and beast,
But count who come for the broken meats before thou makest a feast.
If there should follow a thousand swords to carry my bones away,
Belike the price of a jackal"s meal were more than a thief could pay.
They will feed their horse on the standing crop,
their men on the garnered grain,
The thatch of the byres will serve their fires when all the cattle are slain.
But if thou thinkest the price be fair, -- thy brethren wait to sup,
The hound is kin to the jackal-spawn, -- howl, dog, and call them up!
And if thou thinkest the price be high, in steer and gear and stack,
Give me my father"s mare again, and I"ll fight my own way back!"
Kamal has gripped him by the hand and set him upon his feet.
"No talk shall be of dogs," said he, "when wolf and gray wolf meet.
May I eat dirt if thou hast hurt of me in deed or breath;
What dam of lances brought thee forth to jest at the dawn with Death?"
Lightly answered the Colonel"s son: "I hold by the blood of my clan:
Take up the mare for my father"s gift -- by God, she has carried a man!"
The red mare ran to the Colonel"s son, and nuzzled against his breast;
"We be two strong men," said Kamal then, "but she loveth the younger best.
So she shall go with a lifter"s dower, my turquoise-studded rein,
My broidered saddle and saddle-cloth, and silver stirrups twain."
The Colonel"s son a pistol drew and held it muzzle-end,
"Ye have taken the one from a foe," said he;
"will ye take the mate from a friend?"
"A gift for a gift," said Kamal straight; "a limb for the risk of a limb.
Thy father has sent his son to me, I"ll send my son to him!"
With that he whistled his only son, that dropped from a mountain-crest --
He trod the ling like a buck in spring, and he looked like a lance in rest.
"Now here is thy master," Kamal said, "who leads a troop of the Guides,
And thou must ride at his left side as shield on shoulder rides.
Till Death or I cut loose the tie, at camp and board and bed,
Thy life is his -- thy fate it is to guard him with thy head.
So, thou must eat the White Queen"s meat, and all her foes are thine,
And thou must harry thy father"s hold for the peace of the Border-line,
And thou must make a trooper tough and hack thy way to power --
Belike they will raise thee to Ressaldar when I am hanged in Peshawur."
They have looked each other between the eyes, and there they found no fault,
They have taken the Oath of the Brother-in-Blood on leavened bread and salt:
They have taken the Oath of the Brother-in-Blood on fire and fresh-cut sod,
On the hilt and the haft of the Khyber knife, and the Wondrous Names of God.
The Colonel"s son he rides the mare and Kamal"s boy the dun,
And two have come back to Fort Bukloh where there went forth but one.
And when they drew to the Quarter-Guard, full twenty swords flew clear --
There was not a man but carried his feud with the blood of the mountaineer.
"Ha" done! ha" done!" said the Colonel"s son.
"Put up the steel at your sides!
Last night ye had struck at a Border thief --
to-night "tis a man of the Guides!"
Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God"s great Judgment Seat;
But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth,
When two strong men stand face to face,
tho" they come from the ends of the earth!
Как всякое ритуальное действие, описанный танец отключает мозги и чужд логике. Человек не думает и не рассуждает, он просто повторяет ритуальные фразы, по возможности вплетая в них что-то более красивое и изысканное, но ни разу не задумываясь о смысле происходящего, его уместности, адекватности моменту и возможных последствиях. Как человек танцующий румбу не задумывается о том какой смысл заложен в каждом шаге и повороте головы, не будет ли оно истолковано ему во вред.. . Главное ритм, главное эмоция, главное общий рисунок, главное в конечном счете - приход, внутреннее горение, самоощущение, переход к новому более гармоничному и сильному состоянию. Хотите сбить такого человека с толку? Предъявить ему умную аргументацию? Оправдаться? Согласиться? Не пытайтесь. Он сейчас на с вами, он в трансе, говорит не с вами, но со своими предками, со своей историей. Достучаться до него вы сможете, если окажетесь внутри его танца, с тем же ритмом, эмоцией, рисунком. Войдя в него. И не сможете, если остаетесь снаружи. Снаружи вас для него как бы и нет, снаружи вы будете заметны только в качестве возможного врага. Потому что танец национальной самоидентификации, это всегда (почему-то) танец войны.
И вот тут американцам, как нации, очень не повезло с войной, причем фатально. Война, с которой начинается танец нации - это война Севера и Юга, война гражданская. Кирпич национальной самоидентификации является одновременно бомбой, взрывающей эту самую нацию на три неравных осколка. Потому что, Северяне, Южане и Афроамериканцы закладывают в основу личности одно и то же, но совершенно по разному, что ведет к культурному разделению и хроническому расколу нации. И второй танец - танец свободы и демократии (война за независимость) мягко говоря не спасает. Впрочем это их проблемы, с нашей стороны важно понимать, что - мы танцуем разные танцы. И то, как американец ощущает всем нутром расизм, сексизм и прочие новые па своего ритуального танца русский не поймет никогда вообше. Там где у русского включена логика, американец будет работать интуицией, подсознанием, и наоборот. Наоборот, это когда русский говорит американцу, что фашизм - это плохо, нацизм - это плохо, гитлеризм - это плохо. Для американца непонятно, он уже включил логику и сравнивает Гитлера со Сталиным.
Понятно что танцуют не все и всегда. Иногда просто нет настроения и энергии, иногда усталость, иногда отстраненность, иногда человек просто находится в другом масштабе, не в масштабе племени. Иногда он больше племени, где-то размером со вселенную, с Бога, что редко, иногда меньше.. с себя, что чаще. Но... он в любой момент может сорваться, особенно если ему наигрывать подходящий ритм, мотив, ассоциативный ряд, 24 часа подряд из всех динамиков и мониторов. Надо понимать, видеть, узнавать когда Он там, когда Сам там. Осознанность. И не делать бессмысленных и опасных движений. А также раз и навсегда запомнить - когда американец и русский хором говорят, что "расизм это и плохо и ужасно" - они говорят и танцуют о совершенно разном.
Милая Намико даже в день скорби готова была исполнить желание гостьи.
Японцам стоило бы на время Обона ввести одностороннее движение: пятнадцатого утром в сторону гор, шестнадцатого вечером - в сторону моря. К пяти часам японское единодушие обернулось мёртвой пробкой на шоссе. И на вокзале клубилась толпа. Билеты на электричку, идущую в национальный парк, продавали со скидкой по случаю Обона. Власти чтили народный обычай и не хотели на нём наживаться. В поезд они с Намико едва втиснулись. Кондиционеры задыхались, открытые окна не помогали - на улице было плюс тридцать. Ей захотелось выйти из вагона и навсегда забыть о плывущих огоньках и о японских традициях, имеющих такое количество приверженцев.
Поезд пойдёт без остановок, - утешила чуткая Намико и непреклонно сжала губы, приготовившись терпеть.
На платформе приморского посёлка было не лучше, чем в вагоне: плотная, почти недвижимая толпа и душное дыханье моря. Полицейские подравнивали расползающуюся людскую массу, подталкивали её легонько к набережной. Всё пространство между отелями и морем, включая тротуары и даже часть дороги, было застелено синими циновками. Крошечные островки между ними заполняли тележки и палатки, торгующие съестным. Душный дым от ракушек и печёной кукурузы стелился над синим пластмассовым полем, на котором люди сидели, ели, пили и даже спали. К морю было не подойти. И нечего было надеяться увидеть ни плывущие огоньки, ни саму воду. Намико, не павши духом при виде людского нашествия, свернула к бетонной набережной. Конечно, в промежутки между циновками поставить ногу было нельзя, но можно было, изрядно постаравшись, не наступать хотя бы на еду, на руки, ноги. Люди на циновках на проходящих внимания не обратили, как на дело обычное. Произнеся в сотый раз "сумимасэн", она, наконец, увидела воду. Они устроились у выхода на мол, почти пустой. Сюда пускали за две тысячи йен желающих полюбоваться зрелищем с комфортом, сидя на стульях, по такому случаю выставленных на мол. Примоститься у самых ног продающего билеты удалось лишь подтянув колени к самому подбородку.
В семь, когда стало смеркаться, к мосту подплыла простая рыбачья лодка. Внутренность её светилась. Два мужика, споро орудуя, принялись выпускать за борт огоньки. Скоро к ним на помощь пришла другая лодка, наполненная светом, и через несколько минут вся бухта была усеяна светящимися точками. Выгрузившись, дядьки завели моторы и уехали. И не поплакали даже над плывущими огоньками, как красивая японка в кино. Потому что вряд ли в домах у дядек было столько покойников. Вряд ли вообще в здешних местах была такая жуткая смертность. Несколько огоньков волна прибила к набережной. Перегнувшись через каменный бордюр, она выловила один. Чего с ним церемониться, с ничейным! Пучок рисовой соломы был перехвачен посередине верёвочкой, расплюснут в два круга размером с блюдце, скреплённых по краям. Посередине стояла свеча, окружённая куском полиэтиленовой плёнки, измятой, наверное, специально, чтобы свет играл. Получился упрощённый вариант поминального фонарика, серийный, индустриальный. Толпа никакого интереса к огонькам не выказала, продолжая есть, пить и спать. Толпа ждала чего-то ещё. И в восемь это что-то грянуло. Над бухтой повис огромный фейерверк. Море огня, повторённое в воде, смешалось со светящимися точками плывущих огоньков… Намико встала, сказала рассудительно:
Конечно, это красиво, но когда всё кончится, будет давка!
В понедельник в университете было пусто. Обон - это ещё и отпуска, японские отпуска, знаменитые своей краткостью.
Отпуск в промышленности - две недели, но мы получаем деньги от налогов с производства, и потому наш отпуск должен длиться меньше, - Хидэо говорил, как государственный муж. И сожаления по поводу мизерности отпуска не выражал. Напротив, он считал длинное безделье непозволительным. - Я никогда не отдыхаю долго. Я просто добавляю к двум выходным три дня обона.
И Шимада собирался отдыхать четыре дня. И Кумэда сообщил ей, что нормальный отпуск в университете - неделя, но профессора обычно не используют и это время. Вопрос - как провести свой отпуск? - здесь не возникал. Что можно успеть за три - четыре дня? Отоспаться, поваляться на татами… Поехать к морю? В горы? На курорт? Сэнсэи улыбались.
Это для богатых!
И недоверчиво слушали её рассказы про бедный русский народ, который отправляется к морю на двадцать четыре дня. Во взглядах японцев читалось недоверие. И осуждение - такие долгие перерывы в работе ведут к потере квалификации! А неразумные траты на поездки - к экономическим проблемам.
Шимада серьёзно выслушал её сетования на толчею на побережье, сказал строго, предупреждая насмешки:
Многолюдные гуляния свидетельствуют о процветании страны!
Процветание… Пожалуй, летом в Японии оно чувствовалось особенно ясно - фестивали, фейерверки… Но лето уже кончалось. Короткое японское лето.
Глава VI. Работаем вместе
(Им никогда не сойтись…)
Запад есть Запад,
Восток есть Восток
И им никогда не сойтись…
Р. Киплинг
Кампания интернационализации
Посадили деревья в саду.
Тихо, тихо, чтоб их ободрить,
Шепчет осенний дождь.
Басё
В последние годы мы уделяем большое внимание сотрудничеству с иностранцами, - говорил Хидэо. - Такова установка нашего руководства - мы должны перестать быть закрытой страной!
Хидэо пребывал в отличном настроении - он получил приглашение на приём, который устраивал президент университета в честь иностранных сотрудников. Мероприятие проводили ежегодно, но Хидэо участвовал в нём впервые. Приглашения удостаивались только те профессора, которые сумели привлечь в свою лабораторию много иностранцев, а у Хидэо в этом году работали китайский доктор Чен, корейский студент Чанг и профессор из России - она.
Только самые активные в деле интернационализации сэнсэи приглашены на приём! - радовался Хидэо. - Это большая честь! Приём состоится в Кокусаи-отеле, лучшем отеле в городе!
По дороге в ресторан Хидэо заехал за ней. Рядом с мужем сидела нарядная, немного смущённая Намико. Её тоже пригласили. За особые успехи мужа в деле интернационализации. За окнами машины промелькнуло распластанное среди тёмных деревьев парка здание Кокусаи-центра. Кокусаи-отель, Кокусаи-центр…
В последние годы в нашем городе появилось много новых домов с называнием "кокусаи", - говорил Хидэо, - по-японски оно означает "международный". Помните, я привёз Вас в Кокусаи-центр вскоре после Вашего приезда?
Она помнила. Хидэо сам проводил её в библиотеку, где ласковая девушка вручила ей карту города и красочный буклет, описывающий его историю. Денег девушка не взяла, только попросила записаться в регистрационной книге гостей. Карта была на английском языке, а буклет и вовсе на русском - такая забота о приезжем трогала. Потом она часто заходила в Кокусаи-центр. Место это было красивое - с мраморным фойе, с коврами в библиотеке, с деревянными куклами и лаковыми шкатулками в стеклянных витринах. Место это было приятное - мощные кондиционеры делали его тёплым в холода, прохладным в жару. Здесь можно было, устроившись в мягком кресле, посмотреть большой телевизор, всегда настроенный на новости СNN, или почитать газеты и журналы на многих языках. Правда, русского среди них не было. А ещё Кокусаи-центр был местом полезным - здесь на больших щитах вывешивались объявления. Кто-то, уезжая, дёшево продавал мебель, автомобиль, телефонную линию или велосипед. Кто-то, приехав, хотел что-то купить, снять комнату, найти приятеля, говорящего по-английски или по-японски. Японцы предлагали экскурсии по городу в обмен на беседы по-английски. Иностранцы обещали научить своему языку.
Загрузка...