КУКОЛЬНИК Нестор Васильевич родился в семье профессора Педагогического института - драматург и поэт.
Детство его прошло в имении отца в Виленской губернии, откуда он в 1820 переехал в Нежин учиться в гимназии высших наук. В лицее Нестор Васильевич был первым по своим успехам, много читал, писал стихи, песни, драмы, редактировал журнал «Звезда», играл в самодеятельном гимназическом театре, разделяя актерскую славу при отличном исполнении «Недоросля» (Кукольник- Митрофан) с Гоголем, блестяще сыгравшим Простакову.
В известном «деле о вольнодумстве» вместе с Гоголем пытался спасти читавшего «вольнолюбивые лекции» профессора Белоусова, взяв вину на себя и показав, что его тетрадь с записями «крамольных» лекций составлена им самим. В ходе расследования было также установлено, что Кукольник написал «возмутительную» трагедию «Мария» , что он читал запрещенные книги. Нестор Васильевич был, даже после вынужденного признания своей «вины», лишен гражданского чина XII класса и золотой медали.
Кукольник назначен был учителем русского языка и словесности в Виленскую гимназию. Через три года он устраивается на службу в министерство финансов, где прослужил около 25 лет, часто разъезжал по служебным делам во все концы России.
С 1836 Кукольник приступает к издательской деятельности, вначале выпуская «Художественную газету», затем журнал «Дагерротип» и «Иллюстрация». Издавал Нестор Васильевич и солидные художественные альбомы, чему немало содействовал друживший с ним Карл Брюллов. Близок был Кукольник и с М. Глинкой.
В 1856 Кукольник вышел в отставку в чине действительного статского советника и поселился окончательно в Таганроге. Нестор Васильевич был редкостно плодовитым писателем, выпускавшим в год десятки драм и романов. Но основная литературная деятельность его связана с поддерживавшей теорию «официальной народности». Резко отойдя от либеральных увлечений молодости, Кукольник Н.В. стал в выспренних, ходульных выражениях, в худших традициях реакционного романтизма превозносить самодержавную власть, стал выражать дешевый лжепатриотический восторг теми эпизодами истории России, где героями и главными действующими лицами оказывались, в его интерпретации, цари и их приближенные. Приобретя литературную известность своей начатой еще в лицее, но коренным образом переработанной в угоду его поправевшим взглядам трагедией «Торкватто Тассо» (1833), Кукольник снискал одобрение царской фамилии и бюрократической верхушки своей верноподданнической драмой «Рука всевышнего отечество спасла» (1834). Хотя в пьесе говорилось о борьбе с польскими интервентами, основное внимание было уделено избранию Романовых на царство. Народ в трагедии Кукольника «безмолвствовал», ибо писатель лишил его каких-либо признаков силы, самостоятельности и значения, изобразив пассивную, безликую толпу. Нестор Васильевич заполонил русскую сцену бездарными подделками на исторические темы, в обрисовке которых совершенно исчезало их подлинное национальное значение, а идеалистическая мысль о главенствующей роли героических одиночек, персонифицируемых поэтом в царях и воеводах, выражалась ложнопатетическими монологами.
Особую группу составляют пьесы Кукольника, где героями являются художники и поэты. Но и здесь они безропотно подчиняются гонениям властителей, надеясь на признательность потомства. Пьесы Нестора Васильевича Кукольника были забыты еще при его жизни.
Белинский считал их образцом «отвлеченной идеальности» и отмечал в них «неверность концепции, монотонность вымысла и формы».
Писарев упоминал Кукольника как эталон бездарного драматурга. Литературное значение имеют лишь некоторые лирические песни Кукольника
«Жаворонок» ,
«Колыбельная песня» ,
«Сомнение» и другие большей частью, положенные на музыку М. Глинкой.
Умер - , Таганрог.
В 2014 году исполняется 205 лет со дня рождения Нестора Кукольника.
Нестор Васильевич Кукольник – поэт, прозаик, драматург, издатель, журналист и общественный деятель – был очень известен в XIX веке и совершенно позабыт в XXI веке. Когда-то Нестор Васильевич сказал о себе: «Кукольника оценят потомки!». Настало время сбыться этому пророчеству.
Нестор Васильевич Кукольник родился 8 (20) сентября 1809 года в Санкт-Петербурге. Он был младшим сыном известного закарпатского ученого-просветителя Василия Григорьевича Кукольника, который в 1803 году переехал в Россию и стал профессором педагогического института, на базе которого был создан Петербургский университет. Некоторые исследователи считают, что он давал частные уроки великим князьям Николаю (будущему Николаю I) и Константину. За это Император Александр I пожаловал ему в аренду имение в Виленской губернии и согласился стать крестным отцом Нестора. Семья В.Г.Кукольника была многодетной, помимо Нестора в ней было еще четыре сына.
В 1820 году Нестор Кукольник поступил в Нежинскую гимназию и скоро стал одним из лучших учеников.
Он отлично владел иностранными языками, участвовал в постановках любительских спектаклей и издании рукописного журнала, играл на гитаре, сочинял стихи и всегда был окружен друзьями, среди которых были будущие известные деятели русской и украинской культуры: писатель Николай Гоголь, поэты Евгений Гребенка и Николай Прокопович, историк Александр Данилевский, этнограф А.С. Афанасьев-Чужбинский и др.
В течение нескольких лет пребывания в Вильно в 20-е годы, поэт успешно преподавал русскую словесность в Виленской гимназии и даже удостоился похвалы великого князя Константина Павловича за то, что составил и издал учебник русской грамматики для литовцев. Не оставил он и свои литературные опыты, ведь настоящее признание было еще только впереди.
Из Вильно Нестор Кукольник перебрался в Петербург вместе со своим братом Платоном.
В столице талантливому юноше, мечтавшему о карьере писателя, удалось опубликовать свою первую пьесу под названием «Тортини», посвященную итальянской тематике, затем в свет вышла драматическая фантазия «Торквато Тассо» о жизни знаменитого итальянского поэта XVI века.
В начале тридцатых годов Кукольник сблизился сначала с композитором Михаилом Глинкой, а затем с художником Карлом Брюлловым, только что вернувшимся из Италии. Н.Кукольник называл себя родоначальником школы русских романтиков, признавая гениальную триаду в литературе, живописи и музыке – себя самого, Брюллова и Глинку, с которым был очень близок. По средам на квартире у братьев Кукольников собиралась вся столичная богема: актеры, художники, писатели, музыканты, композиторы.
Как раз в эти годы у Нестора Васильевича случился роман с Катериной Фан-дер-Флит, дочкой Тимофея Ефремовича Фан-дер-Флита, капитана 2 ранга в отставке. Окрыленный первым успехом и увлеченный новыми знакомствами, он никак не решался сделать ей официальное предложение, предпочитая изливать свою страсть в пылких стихотворениях. Именно Катерине посвящена драматическая фантазия «Джулио Мости», вышедшая в свет в 1836 году. Между тем, дом Фан-дер-Флитов посетил известный флотоводец, контр-адмирал Михаил Петрович Лазарев, который был настолько поражен красотой девушки, что на следующий же день попросил у Тимофея Ефремовича руки его дочери, и тот незамедлительно дал согласие. Нестору и Катерине не суждено было быть вместе, но эту любовь они пронесли через всю жизнь.
Вместе с тем, количество гостей в доме братьев Кукольников увеличивалось, и литературно-музыкальные вечера все больше напоминали шумные попойки. По всей вероятности, после одного из таких вечеров пьяная компания высыпала на улицу и отправилась в известный дом с красными фонарями на окнах. Именно там Нестор Васильевич и познакомился с молодой немкой Амалией фон Фризен, ставшей его гражданской женой. Сожительство с бывшей проституткой породило множество слухов и отвратило от Кукольника большинство друзей. Обвенчались они в 1843 году без гостей и особой церемонии в небольшой деревянной церквушке на окраине Петербурга.
В этом же году Нестор Васильевич вернулся на службу и был назначен чиновником по особым поручениям при Военном Министре графе Чернышеве. Продолжал активно сочинять. В период с 1840-1845 год он напечатал 5 романов, 26 повестей, 5 драм и множество стихов. Издавал журнал «Дагерротип», а позже «Иллюстрацию».
Пушкин познакомился с Кукольником весной 1834 года и встречался с ним в литературных кругах столицы. К творчеству писателя и поэта Н.Кукольника он относился скорее отрицательно и писал: «Не знаю, имеет ли он талант. Я не дочел его Тасса и не видал его Руки». Несмотря на это Н. Кукольник не обиделся на Пушкина, а считал его поэтическим гением.
Интересны повести и рассказы Н.Кукольника, посвященные эпохе Петра: «Два Ивана, два Степаныча, два Костылькова». Их отличает юмор, живописная обрисовка русского быта, выразительность диалога. В некоторых своих произведениях Н.Кукольник критиковал крепостное право и произвол помещиков. Н.Кукольник считал, что художник стоит неизмеримо выше толпы и чтобы от нее отличаться, он говорит напыщенным, трескучим языком. Герои Кукольника на каждом шагу восклицают: «Га!». Это междометие было придумано Кукольником для изображения высшей степени отчаяния и гнева. Герои его произведений часто прибегают к кинжалу и яду там, где это вовсе не требуется.
В 1857 году из Берлина пришло известие о смерти Михаила Глинки. Чтобы почтить память дорого друга, Нестор Васильевич приложил все усилия и добился проведения панихиды. Со смертью Михаила Ивановича порвалась последняя ниточка, связывавшая Кукольника с прошлым, полным блистательной славы, верных друзей и пылких надежд. Начался новый этап в жизни писателя. Около полугода он пробыл на лечении за границей (предположительно, у него был туберкулез), а по возвращении уволился со службы и перебрался с женой в Таганрог, как он говорил сам«чистить ягоды и варить варенье, а зимой пить с этим вареньем чай».
В Таганроге Кукольник не прекращал писать, но уже не о героях отечественной и зарубежной истории, а о социальных проблемах, развращенности и коррупции. Его роман «Гоф Юнкер» был запрещен по указу царя и никогда не был опубликован, как и последующие произведения писателя, которые из-за своей злободневности, он не просто был вынужден скрывать от посторонних глаз, но и записывать специально разработанным им шифром. В этот период им созданы повести и драмы, рассказы и стихотворения. Это такие повести, как «Морис Саксонский», «Ольгин яр», «Крепостной художник»; романы «Три периода», «Две сестры», « Иоанн 111, собиратель земли русской»; драмы «Азовское сидение», «Гофр-юнкер».
Скончался Нестор Кукольник 8 (20) декабря 1868 года, собираясь на оперу в театр. Он протянул жене коробку конфет и вдруг упал замертво. Не исключено, что его могли отравить. Был похоронен в своем имении близ рощи Дубки.
Возможность отравления Н.Кукольника связывали с любовным треугольником. Жена Нестора Васильевича Амалия Ивановна имела любовную связь с местным врачом Пантелеймоном Работиным, жившим по соседству. Возможно, Нестор Васильевич пытался разоблачить злоупотребления, совершавшиеся во время строительства железной дороги. За злоупотреблениями стояли большие люди. В общем, сюжет под названием - «убрать свидетеля».
В 1931 году прах Нестора Кукольника и его жены был осквернен. Грабители в поисках драгоценностей разбили надгробную плиту, вскрыли могилы и выбросили останки. Никаких сокровищ, конечно, ими найдено не было, кроме золотых обручальных колец и нательных крестиков.
Увы, на этом надругательство не закончилось. В 1966 году Таганрогским горисполкомом был подписан указ об отводе земельного участка заводу Красный Котельщик за счет территории рощи Дубки для размещения производственных площадей. Указ привели в исполнение в 1968 году. Бульдозерами был уничтожен дом Кукольника (к слову, уцелевший в Великую Отечественную войну), а все, что осталось от могилы, перемешано с грязью и вывезено на свалку вместе со строительным мусором. На сегодняшний день прах поэта безвозвратно утрачен.
В 1995 году митрополит Ростовский и Новочеркасский Владимир занес раба божьего Нестора Кукольника в поминальный Синодик на вечное поминовение. Ритуал этот совершается в Никольской церкви Таганрога.
В марте 1996 года городская Дума Таганрога приняла решение об установлении на сохранившемся до наших дней доме Кукольника, где располагался окружной суд, мемориальной доски.
К 300-летию Таганрога местное отделение общества филателистов выпустило памятный почтовый конверт с портретом Н.Кукольника.
Сбылись слова поэта: «Кто-то вспомнит про меня и вздохнет украдкой… »
Мы помним Вас, Нестор Васильевич!
(Портрет Н.Кукольника кисти К.Брюллова)
Английский романс
Уймитесь, волнения страсти!
Засни, безнадежное сердце!
Я плачу, я стражду, -
Душа истомилась в разлуке.
Я плачу, я стражду!
Не выплакать горя в слезах...
Напрасно надежда
Мне счастье гадает, -
Не верю, не верю
Обетам коварным:
Разлука уносит любовь...
Как сон, неотступный и грозный,
Соперник мне снится счастливый,
И тайно и злобно
Кипящая ревность пылает...
И тайно и злобно
Оружия ищет рука...
Минует печальное время,
Мы снова обнимем друг друга.
И страстно и жарко
Забьется воскресшее сердце,
И страстно и жарко
С устами сольются уста.
Напрасно измену
Мне ревность гадает, -
Не верю, не верю
Коварным наветам!
Я счастлив! Ты снова моя!
И всё улыбнулось в природе;
Как солнце, душа просияла;
Блаженство, восторги
Воскресли в измученном сердце!
Я счастлив: ты снова моя.
Август 1838
Бал на льду
Помнишь ли, мой идол гордый,
Праздник в честь седой зимы -
На груди немой и твердой
Льдом окованной Невы?
Звезды блещут на балконах,
Солнца ночью зажжены,
И в кристальных павильонах
Разноцветные огни.
Дико, весело и шумно,
Мчатся тени на коньках...
Пламя тешится безумно
Над красавицей в цепях.
Пламя, шум и звуки рая
Не разбудят ото сна;
И русалка ледяная
Безответно холодна!
В этом мифе муки страстной
Полный смысл моей мечты:
Пламя - это я, несчастный,
Ледяная - это ты!
Беги, фонтан, лети, фонтан...
Беги, фонтан, лети, фонтан,
Алмазной пылью рассыпайся!
Блестящим солнцем осиян,
То упадай, то возвышайся!
Ты жизнь моя, ты мой портрет!
Один, в саду благой природы,
Не ведая мирских сует,
В беседе чувства и свободы,
С моей божественной мечтой,
С моею радостью прекрасной,
Слова в созвучности согласной
Мечу обильною струей.
Я счастлив, как и ты! Свободно
Я лепечу слова мои,
Как ты бросаешь своевольно
Свои зеркальные струи.
Я не желаю глупой славы
И гордых не маню очей,
Не пью людских похвал отравы
И не горю в огне страстей.
Брат Платон
Кто с юных дней до зрелых лет
С неизменимою фигурой
Считает тысячу побед
Над хитрой женскою натурой? -
Невинных дев, коварных жен
Любовью, рыцарской щекочет,
В делах любви - Наполеон,
Возьмет в полон, кого захочет?
Кто за трапезой меж друзей
Решит громовым ГЛАСОМ споры
И оппозицией своей
Всю ночь питает разговоры?
И с кубком хладного вина
В хмельном и шумном океане,
Меж пьяных волн кто - как скала
Стоит один - при фортепьяно?
Кто другу вечной дружбой рад?
Пред жертвой ближним-не бледнеет?
И за добро добром богат?
Нет Денег - делом не скудеет?
На благодарность не ведет
Душ мелких мелкого расчета?
Кто в друге зла не вспомянет?
Забыть его- одна забота...
Кто мыслью, жертвой и трудом
Родным служил, как мать им служит;
Во сне, на бале, за столом
Об них душей любящей тужит?
Но не для света этот стих,
Понятен он и свят для слуха.
Который слушать нас привык.
Тот стих - иному оплеуха.
И дождь несчастий и скорбей
Не возмутит священных правил
Досады, зла в душе твоей
Ни тени злобной не оставил.
Надежно, весело, светло
На небо смотришь ты с молитвой!
Врагам и клевете назло
Ты горд твоей ПОСЛЕДНЕЙ битвой!
Свети, Платон! Мой друг! Мой брат!
Но я забыл законы моды
Для именин не пишут оды.
Застольную!.. Платон!. Виват!
Встреча пароходов
Вчера кипело бурно море;
Был смертный пир в его валах
И ветр на бешеных крылах
Гулял на голубом просторе...
Зачем сегодня тишина?
Без волн зеркальная равнина;
Как будто ангелом, пучина
Усмирена, усыплена.
Зачем так празднично одета
Окрестность дальних берегов
И небеса без облаков
Полны невинного привета,
Струится воздух чуть дыша,
Гуляют чайки на свободе?..
Есть и в вещественной природе
Предчувствий полная душа.
Смотри, морская колесница
Летит жемчужного стезей:
Там и она - мой рай земной,
Моя любовь, моя царица...
Как звезды, вспыхнули глаза,
Душа надеждой разыгралась...
Всё пронеслось! Одна слеза
В очах обманутых осталась!
Вчера, увенчана алмазной диадимой...
Вчера, увенчана алмазной диадимой,
С приятной важностью высокого чела,
Ты неожиданно к окошку подошла,
И сердце облилось тоской невыразимой.
Ты встретила смущенный мой поклон
Каким-то снисходительным приветом,
И музам я опять насильно возвращен,
Против желания опять я стал поэтом.
Я снова предался мечтаньям о тебе:
Догадкам радостным, обманчивой надежде,
То бурной ревности, то ласкам и мольбе,
Всем чувствам бешеным живой любви, как прежде.
Заметив страстную души моей грозу,
Ты медленно ушла к далекому камину,
И я опомнился! невольную слезу
Снял с бедных глаз... Но всё глядел на диадиму,
В вечернем сумраке вечернею звездой
По-прежнему в венце брильянтовом сияла,
Как будто, гордая, на дерзкий пламень мой
Алмазной диадимой отвечала.
«Не забывай, что я, - хотела ты сказать, -
Как звезды высока, блистательна как звезды,
Там, где одни орлы свои свивают гнезды,
Приземной пташке не летать».
Есть имена: любовника, супруга...
Есть имена: любовника, супруга...
Их ветхий смысл был дорог всем векам;
Но, ангел мой, простое имя друга
Я предпочту всем прочим именам.
Нет, не дари и этого названья,
И в дружбе есть корыстные мечты;
А у престола чистой красоты
Преступны и чистейшие желанья!
Нет! Бог с тобой! Любовью безыменной
Доволен я - мне нечего желать:
Есть слезы у меня, твой образ вдохновенный,
Живою памятью так верно сохраненный,
И горькое умение страдать.
Жаворонок
Между небом и землей
Песня раздается
Неисходною струей
Громче, громче льется.
Не видать певца полей,
Где поет так громко
Над подружкою своей
Жаворонок звонкий
Ветер песенку несет,
А кому - не знает.
Та, к кому она, поймет,
От кого - узнает.
Лейся ж, песенка моя,
Песнь надежды сладкой...
Кто-то вспомнит про меня
И вздохнет украдкой.
Закон
Увы! в природе есть единственный закон,
Незнающий ни льгот, ни исключений:
Ему, ужасному, мир бедный поручен,
Как инквизитору власть пытки и мучений,
И не спасет от гибельных сетей
Несправедливого всеобщего закона
Ни Александров меч, ни мудрость Соломона,
Ни черный мрак темниц, ни глубина степей.
Не много слов на траурной скрижали:
«Люби» - «Страдай» - и только! Но суров
Всемирный смысл непреходящих слов.
Века прошли, любили и страдали.
Закон смешон, пока неизъясним.
Закон премудр, когда он прост и ясен,
Друзья мои, «закон любви» прекрасен.
Но я постиг его несчастием моим.
Молю вас, страшных слов умом не постигайте!
Без размышления идите в горький путь;
Не думайте природу обмануть.
Живете!... Так любите и страдайте!
Заутра я приду к заветному порогу...
Заутра я приду к заветному порогу
И имя тайное таинственно спрошу.
Мне скажут: «Здесь!» - я весь воскликну: «Слава богу!»
Мне скажут: «Нет!» -
ни слова не скажу,
Но медленно по лестнице высокой
Я потащусь в торжественный покой;
Приветом заглушу порыв тоски глубокой,
Улыбкой оживлю печальный образ мой.
Клянусь! Никто моих страданий не заметит.
Но если «здесь!» ... Не поручусь! В очах
Любовь волшебным пламенем засветит,
И вспыхнет жизнь во всех моих чертах.
Как вихрь, я пролечу дрожащие ступени,
Войду... - и долу упадет мой взор,
Без мыслей потечет несвязный разговор,
И задрожат смущенные колени.
Так грешный жрец, входя в заветную святыню,
Заранее ведет беседу с божеством...
Вошел, узрел блестящую богиню -
И пал немой во прах пылающим челом.
И я люблю душистые цветы...
И я люблю душистые цветы,
И вольных птиц воздушные напевы,
И речь разумных жен, и лепет юной девы,
И вымысла изящные мечты!
Да! занимательны природа и искусство
Во всей обширности и полноте своей...
Но разлагать, учить - гораздо веселей
Одно, отдельное, особенное чувство.
Приятно, любопытно наблюдать,
Каким путем идет всемирный предрассудок,
Как сердце рвется мир несбыточный создать,
Как этот мир разбить старается рассудок,
Как человек страстям, и мелким и пустым,
Вид добродетели дает, себялюбивый!
Как, обаян их прелестию лживой,
Несмысленно идет за призраком немым.
Молчит видение - ни слова не ответит!
Порфирой радужной скрывая тайный вид,
Бежит видение, к могиле добежит...
И гробовым огнем свой страшный лик осветит.
Блажен, кому соблазн страстей был незнаком,
Кого не потрясли земные предрассудки,
Кто хитрым и расчетливым умом
Их чествовал, им веровал - для шутки!
Из пятой песни
В то же время вассал молодой у первой ступеньки,
Перьями шляпы помоста касаясь, читал поздравленье.
Много романов прочел он для этой торжественной речи,
Много ночей он слагал кудрявое слово. Франциска
Сравнивал он с царем Требизонтским, Марию -
С славной волшебницей Индии, которая в сказке
С неба земель Требизонтских и ночи и тучи изгнала...
«В это мгновенье, - вассал продолжал, - мне рыцарство
в тягость:
Лучше желал бы я быть трубадуром бедным и темным,
С песней в устах, с гитарой в руках, на струнах Орфея
Славу Франциска, сиянье Марии до царства Плутона
В лодке Харона я бы довез... Самой Прозерпине
Я бы об вас рассказал, светила великого царства...»
Риццио, гордо пылающим взором окинув собранье,
Не дал заученной речи окончить! Возле вассала
Он преклоняет у той же первой ступеньки колено
Благоговейно и начал звонкую строить гитару...
Все изумились: дамы привстали, меж рыцарей ропот,
Герцог де Гиз покраснел от досады, но, свадебный
праздник
Новой тревогой смутить опасаясь, сказал громогласно:
«Риццио, славный певец итальянский, желает поздравить
Юных супругов, властителей наших, свадебной песнью.
Графы, бароны и рыцари, отдых венчанным супругам
Нужен в тяжелом обряде, и мы допустили Давида
Долг свой теперь же исполнить прежде других
трубадуров!..»
Герцог поправил, хотя и неловко, дерзость Давида,
Все успокоились, ропот затих, а Риццио начал:
Рыцарь! Неправедно пышное слово, -
Холодно дышит в нем вялый расчет;
Песни вчерашней, чужой и готовой,
Рыцарь, прости! трубадур не поет.
Он поклоняется солнцу с зарею,
Вечером песнью встречает луну,
Свежею песнью, невинной, живою...
Слово и звуки подвластны ему,
Шелест дубравы, (и) бури, и громы,
Каждая дума, и каждый предмет
Сердцу певца от рожденья знакомы,
Он их легко и понятно поет.
Всё повинуется чудному дару,
Всё отражается в ярких стихах...
Взглянет -и строит поспешно гитару...
Рифмы кипят в воспаленных устах.
И у престола певец не смутится...
Пышность - родная богатым мечтам, -
Великолепье в стихах отразится,
Роскошь даст роскошь нарядным словам!
Тихо он стал продолжать, выжимая каждое слово...
Каждое слово, казалось, дорого стоит Давиду.
Много слов не мог досказать, во многих аккордах ошибся...
Но у престола, где в царской порфире
Ангел в небесной красе восседит...
Струны порвутся на трепетной лире...
Сердце не петь, а молиться велит...
Все друг на друга взглянули, Риццио бросил гитару,
Встал, на Марию глаза устремил и в странном восторге
Будто безумный стал говорить, и слезы - ручьями...
Звуки ложны; выраженья
Слабы, вялы, неверны;
Словно крылья вдохновенья
Молнией опалены!
Сердце будто небом дышит,
Смысл потерян слов земных,
И душа цепей своих,
Вдохновенная, не слышит...
Перед ангелом - во прах!
Небо у меня в очах...
Землю я возненавидел,
Потому что небо видел!..
И с слезами на очах,
И с молитвой на устах
Я паду пред чудной девой,
Пред небесной королевой,
Перед ангелом - во прах!
Странное дело! Хвалить королеву грехом не считалось!
Каждый, кто мог сочетать две рифмы, славил Марию.
Многим герцог де Гиз платил за стихи и за речи,
Сам на свой счет их печатал в Париже, Бордо и Лионе,
В пользу вдов и сирот продавал их на рынках. Нередко
За сто стихов приглашал и в Лувр мещанина с предместья,
Медом дворцовым потчевал кравчий; великий конюший
С царской конюшни коня присылал мещанину в подарок.
Видно, за лесть награждали тогда, а за правду казнили.
Риццио искренно пел: он ангела видел в Марии.
Хладный, без чувств он повергся к ногам королевы; Мария
Вдруг побледнела и бросилась к герцогу; герцог сурово
Стражу призвал, указал на певца, и стража поспешно
С царских очей унесла бездушное тело Давида.
Империя
У ног могилы Гедымина,
Теснясь, толпится шумный град;
Пред ней разбитая твердыня
Великокняжеских палат.
Пред злачным куполом могилы
Церквей восходят купола,
И громы русского орла
У той могилы опочили...
О Гедымин! В стране родной
Почиет мирно пепел твой!
Кругом враги когда-то были, -
Дивонцы, Новгород и Псков;
Татар, волынцев, поляков
Сюда наезды заходили;
Кругом сто княжеств и врагов,
Сто исповеданий различных
На ста языках, и столичных
Сто многолюдных городов.
Но смолкли бури боевые:
И все и вся - теперь Россия!
Не семь холмов, а семь морей -
Подножие святой державы!
Три части света - ложе ей,
Полмира - мера русской славы!
И, будто дома, рыжий финн
Могилу роет Митридата,
С товаром тащится литвин
От Арарата до Карпата,
С Амура в Калиш наш солдат
Идет прогулкой на парад!
К Дону
Здорово, старый Дон, здорово, Дон унылый!
Как родина моя, ты стал мне свят и мил;
Я полюбил тебя из всей казачьей силы,
Твои печали все к душе своей привил.
Казацкая страшна была когда-то сила:
С своими лодками ты пенил Черный понт,
И кланялся тебе Азов и Трапезонт.
Но ты разбогател - и зависть страх сменила!
Уж не к тебе идут, а ты к ним на поклон!
Богат ты, старый Дон, и углем, и вином,
И рыбой всякою, и солью, и скотом.
Богат ты, старый царь Азовского поморья,
Тебе не надобно стороннего подспорья;
Богат, а сам в пыли лежишь!
Как у младенца, спит твоя простая совесть,
Бредешь ты нищенски и про себя ворчишь
Геройских дел и бед страдальческую повесть,
Я вслушался в нее, запечатлел душой,
Ношу ее в себе и донесу потомкам...
Всплесни же, старый Дон, веселою волной,
Благословенье дай казачества обломкам.
Ведь ты пред смертию - твой час последний бьет!
Под орифламмою священных преимуществ
В грудь благородную граф Киселев воткнет
Меч государственных имуществ.
В саду, в окне, в театре и карете
Ты чудно хороша, ты чудных чар полна;
Как роза пышная в своем роскошном цвете,
Ты будто прелестью своей утомлена;
Но томного певца тоскующие взоры
До сердца твоего не могут достигать...
И на тебе была господня благодать,
Как на святом челе святой Элеоноры,
Но едкий света блеск, но шум его забав,
Но лесть бездушных душ, притворство и бесстрастье.
Обезобразили естественный твой нрав...
Зато - ты обрела свое _земное счастье_.
О, будь же счастлива! И счастие твое
Нашло ответный стих в восторженном поэте:
Ты вдохновение, _ты счастие мое_
В саду, в окне, в театре и карете.
К чему? Как будто вдохновенье...
К чему? Как будто вдохновенье
Полюбит заданный предмет!
Как будто истинный поэт
Продаст свое воображенье!
Я раб, поденщик, я торгаш!
Я должен, грешник, вам за злато,
За сребреник ничтожный ваш
Платить божественною платой!
Я должен божью благодать
Пред недостойными ушами,
Как дар продажный, расточать
Богохуливыми устами!
Погибни, златодушный мир,
Высоких помыслов пустыня!
Не сребролюбия ль кумир
Твоя единая святыня?
Не мзда ли - царь в твоей земле?
Пред распаленными очами
Не гидра ль движется во мгле
Бесчисленными головами
И жаждет мзды за пенязь свой?
Смотрите, взор их златом блещет,
Грудь сребролюбием трепещет,
Уста курятся клеветой.
И вам ли слушать песнопенья?..
Прочь, дети смрадные греха!
Для торгашей нет вдохновенья,
Нет ни единого стиха!
Леноре
Ленора! с страхом и слезами
Давно молюсь перед тобой
Моими тайными стихами,
Моею тайною мольбой.
Порой, соскучив шумом света,
Домой рассеянно придешь,
Возьмешь молитвенник поэта,
Читаешь, дремлешь и уснешь!
Ни легкой тени подозренья,
Кому молитвы сложены,
Кому певцом посвящены
И жизнь, и ум, и вдохновенья.
И слава богу! Может быть,
Спасительно страдать украдкой,
Действительность - надеждой сладкой,
Сомненьем - веру заменить.
Наш век похож теперь на рынок...
Наш век похож теперь на рынок,
Где торг идет подлогом и обманом;
Кругом все интерес да эгоизм.
Ты верно сам, да и не раз, заметил,
Что в бескорыстие и беспристрастье
Никто малейшей веры не имеет.
И видят подвиг честности высокой,
А головой сомнительно качают.
Зачем же и любви искать в женитьбах?..
Теперь не женятся, теперь торгуют
Супружеством. Невестам аукцион;
Которая богаче, та и лучше...
Теперь жена, не жизни цель, а средство... .
Что жизнь теперь сама? - Толкучий рынок,
Где руки всех в чужих карманах шарят.
Бог с вами, с вашим веком, с вашей жизнью!
Блажен кто может разуметь возможность:
Пустынником жить посреди людей...
О боже мой, как я ее люблю!...
О боже мой, как я ее люблю!..
Ни крик врагов, ни шум разгульный пира
Не отвлекут от моего кумира
Крылатых дум! Я всё ее пою!
Но стих моих страданий глух, невнятен,
Он к темноте загадочной привык;
Но вече чувств - особенный язык,
И редкому он может быть понятен.
В моей любви нет людям откровенья!
Пусть я паду под тайною моей,
Пусть в жизни не увижу вдохновенья,
Но не отдам любви на суд людей!
Я не скажу печального признанья
Ни ей, ни вам, враги страстей святых!
От вашего до моего страданья
Нет переходов, ступеней земных.
Прочь, искренность! Скорее - легкой птице,
Когда уж должно откровенным быть!
Еще скорей - разрушенной гробнице
Решусь любовь несчастную открыть;
Но никогда Элеоноре милой
Ни страстных слов, ни взоров не пошлю,
А прошепчу сам про себя уныло:
«О боже мой, как я ее люблю!..»
Охлаждение
Чужое счастье втайне видеть,
Чужою радостью страдать,
Любить и вместе ненавидеть,
То прославлять, то проклинать,
Завистливым и злобным взглядом
Искать _ее_, искать _его_,
Исполниться мертвящим ядом
В пустыне сердца своего
И, заразив кругом вниманье
Ядоточивой клеветой,
Хранить коварное молчанье
Перед смущенной красотой
И только изредка сурово
В бесстрастный, хладный разговор
Бросать двусмысленное слово
Иль подозрений полный взор;
Смеяться тайными слезами
И плакать смехом; то, дрожа
Недужно, - жаркими руками
Искать отравы иль ножа...
Вот это _ревность_.
Но, по счастью,
Мне эта страсть давно чужда,
Душа поэта предана
На жертву жадному бесстрастью.
Смотрю на прочную любовь,
Взаимную холодность вижу...
Спокойна опытная кровь:
Я - ни люблю, ни ненавижу.
По суше и морям - вы странствовали много...
По суше и морям - вы странствовали много.
Тьму видели чудес и бездну пустяков.
Но вам случилось ли, на месте, иль дорогой,
Заметить, повстречать поэта без стихов?
Увы! Сокровища души не оскудеют;
Но, глядя на людей, сжимается душа,
Из сердца каплет кровь, слова в устах
И прячется поэт, как Зоофит, в себя,
И раковину сжав жемчужными краями,
Он перл поэзии уносит по морям...
Бьют бури, хляб килит, над ярыми валами
Он безопасный спит и мир - его в мечтах!..
Теперь живых стихов у нас вы не ищите,
Их лепят на заказ по мертвым образцам...
Вы лучше странствуйте по суше и морям!
Тогда поэзию вы прозой оживите.
Попутная песня
Дым столбом - кипит, дымится
Пароход...
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье...
Православный веселится
Наш народ.
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чистом поле.
Нет, тайная дума быстрее летит,
И сердце, мгновенья считая, стучит.
Коварные думы мелькают дорогой,
И шепчешь невольно: «О Боже, как долго!»
Дым столбом - кипит, дымится
Пароход...
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье...
Православный веселится
Наш народ.
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чистом поле.
Не воздух, не зелень страдальца манят, -
Там ясные очи так ярко горят,
Так полны блаженства минуты свиданья,
Так сладки надеждой часы расставанья.
Дым столбом - кипит, дымится
Пароход...
Пестрота, разгул, волненье,
Ожиданье, нетерпенье...
Православный веселится
Наш народ.
И быстрее, шибче воли
Поезд мчится в чистом поле.
Пора любви, пора стихов...
Пора любви, пора стихов
Не одновременно приходят...
Зажжется стих - молчит любовь,
Придет любовь - стихи уходят.
Зачем, когда моя мечта
Любимый образ представляла,
Молчали мертвые уста
И память рифм не открывала?
Нет! Я любил ее без слов,
Я говорил об ней слезами...
Поверьте, звучными стихами
Не выражается любовь...
Как память сладкого страданья,
Стихи вослед любви идут
И, как могилы, берегут
Одни воспоминанья!
Прости! Корабль взмахнул крылом...
Прости! Корабль взмахнул крылом,
Зовет труба моей дружины!
Иль на щите иль со щитом
Вернусь к тебе из Палестины.
Молва о подвигах моих,
Шумя, придет моим предтечей,
И лавр из нежных рук твоих
Наградой будет мне и встречей.
Клянуся сердцем и мечом:
Иль на щите, иль со щитом!
Сто битв, сто рек, сто городов
О имени твоем узнают,
На сто языках сто певцов
И запоют и заиграют!
И, вновь волнуясь и шумя,
Твоей великой славы полны,
К твоим стопам примчат меня
Могучие, седые волны...
Клянуся сердцем и мечом:
Иль на щите, иль со щитом!
Но если приговор судьбы
В боях пошлет мне смерть навстречу,
На грозный зов ее трубы
Я именем твоим отвечу!
Паду на щит, чтоб вензель твой
Врагам не выдать, умирая;
И, побежден одной судьбой,
Умру, тебя благословляя!
Клянуся сердцем и мечом:
Иль на щите, иль со щитом!
Простите, добрые друзья!...
Простите, добрые друзья!
Нас жизнь раскинет врассыпную,
Всё так, но где бы ни был я,
А вспомню вас - и затоскую!
Нигде нет вечно светлых дней,
Везде тоска, везде истома,
И жизнь для памяти моей -
Листки истертого альбома.
Разгул - с отравленным вином,
Любовь - с поддельными цветами,
Веселье - с золотым ярмом,
И лесть - с змеиными устами...
Прощайте, глупые мечты,
Сны без значения, прощайте!
Другую жертву суеты
Игрой коварной обольщайте.
А слава, рай когда-то мой,
Возьми назад венец лавровый!
Возьми! Из терний он! Долой
Твои почетные оковы!
Другого им слепца обвей!
Вели ему на чуждом пире,
Гостям в потеху, у дверей,
Играть на раскаленной лире!
Есть неизменная семья,
Мир лучших дум и ощущений,
Кружок ваш, добрые друзья,
Покрытый небом вдохновений.
И той семьи не разлюблю,
На детский сон не променяю,
Ей песнь последнюю пою
И струны лиры разрываю.
Простите, люди: сердцу больно...
Простите, люди: сердцу больно
Утратить счастье многих лет,
Нарушить жертвой добровольной
Души торжественный обет.
Я расскажу вам, - были годы,
Душа невинностью цвела,
Два дара гордо берегла -
Дар вдохновений и свободы.
Свободный стих звучал шутя,
Шутя играло вдохновенье;
Из сновиденья в сновиденье
Летало божие дитя.
Везде простор, везде приволье;
Жизнь была чудно хороша!..
И крепла вольная душа,
Как дикий лев на дикой воле.
День счастия ничтожно мал,
Путь независимости тесен.
Я шел вперед, бледнел, страдал,
Но никогда не торговал
Богатством сладкозвучных песен.
Теперь уж всё известно вам!
Певца, страдальца, не вините;
Внимайте заказным стихам,
А слову дерзкому простите.
Просьба поэта
Дай мне любви - душа воспламенится,
Дай взоров мне приветливых, живых,
Огонь поэзии отрадно загорится,
И загремит торжественно мой стих.
Твои уста с жемчужным ожерельем,
Твое чело в каштановых власах,
Твой глаз с младенческим весельем
И сладкий звук в твоих речах -
О, для всего найду я выраженья!
Как древний жрец, наитый божества,
Исполнюсь я живого вдохновенья,
И будут чар полны ничтожные слова!
Распутье
Есть в парке распутье, - я знаю его.
Верхом ли, в златой колеснице,
Она не минует распутья того,
Моя молодая царица.
На этом распутьи я жизнь просижу,
Ее да ее ожидая.
Поедет - привстану, глаза опущу,
Почтительно шляпу снимая.
И сердце с вопросом: взглянула ль она?
Певца увидала ль смущенье?
Сурова ль сегодня, мила ли, нежна?
Какое в лице выраженье?
«Зачем же ты быстрых не поднял очей?
Для взоров и боги доступны!»
- «Не смейтесь, молю вас, печали моей!
О други, те взоры преступны».
Романс
Стой, мой верный, бурный конь,
У крыльца чужого!
И земли сырой не тронь
Сребряной подковой.
Я как тень проникну в дом,
Ложе их открою,
Усыплю их вечным сном,
Смертью упокою.
Вот тогда неси меня
На утес высокий,
И с утеса и с себя
Брось в Хенил глубокий...
Чую звонкий стук копыт,
Слышу стон ревнивый,
Быстрой молнией летит
Конь его ретивый.
Сердце дрогнет, мгла в очах,
Слезы кровью льются,
Нет молитвы на устах,
Речи страхом рвутся...
Брось кинжал, он не спасет, -
Рок его притупит;
Пусть изменница умрет, -
Смерть прощенье купит.
Брось кинжал и смерти жди,
Соблазнитель милый,
Мы умрем, как рождены,
Для одной могилы!
Три кипариса над могилой
Бросают тень на три луны,
Три разноцветные чалмы
Качает ветр уныло.
Кругом равнина грустно спит;
Лишь в свежий дерн могилы новой
Конь, андалузский конь стучит
Серебряной подковой.
Романс Риццио
Кто она и где она -
Небесам одним известно,
Но душа увлечена
Незнакомкою чудесной.
Верю, знаю: день придет,
Сердце радостно смутится,
Деву тайную найдет,
И мечта осуществится.
Ветер знает, кто она,
Облака ее видали,
Как над ней издалека
Легкой тенью пробегали.
Соловьи поют об ней,
Звезды яркие блистают
Взорами ее очей,
Но ее не называют.
Сербская элегия
Расскажи мне, добрый Серб,
Про твою отчизну!
На тебя ль, честной народ
Взводит укоризну:.
Будто ты булат отцов
Под землей хоронишь
И под Цесарским орлом
Добровольно стонешь?
Старых ран, счастливый брат,
Не тревожь напрасно!
Я - свободу, жизнь и честь
Подарил прекрасной!
Если дочь своих врагов.
Ты женой голубишь;
Ты и брата и отца.
Той жены полюбишь.
Да! взор мой на тебе, но не тобой пылает:
Он отдаленным сходством поражен,
Несбывшихся надежд великолепный сон
В твоих очах задумчиво читает.
Как бледный свет луны порой животворит
Немую живопись, немое изваянье,
Так воскрешает твой полупрекрасный вид
Изящное об _Ней_ воспоминанье.
Гордись! Судьба тебе немало подарила!
Приятно божье солнце отражать,
Быть отблеском вполне прекрасного светила,
Сиянием небес блистать и согревать.
Ходит ветер у ворот, ...
Ходит ветер у ворот, -
У ворот красотки ждет.
Не дождешься, ветер мой,
Ты красотки молодой.
Ай люли, ай люли,
Ты красотки молодой!
С парнем бегает, горит,
Парню шепчет, говорит:
«Догони меня, дружок,
Нареченный муженек!»
Ай люли, ай люли,
Нареченный муженек!
Ой ты, парень удалой,
Не гоняйся за женой!
Ветер дунул и затих, -
Без невесты стал жених.
Ай люли, ай люли,
Без невесты стал жених!
Ветер дунул, и Авдей
Полюбился больше ей...
Стоит дунуть в третий раз -
И полюбится Тарас!
Ай люли, ай люли,
И полюбится Тарас!
Холмистые дали как волны...
Холмистые дали как волны
Над морем тумана встают,
И силы, и свежести полны,
Пришельца в объятья зовут!
За _о_трогом - лес в отдаленьи,
За нивою - зеркало вод;
Овраги, потоки, каменья -
В трущобе, сердито беснуясь,
Холодный грохочет ручей,
Туманы ложатся, волнуясь,
А в роще гремит соловей.
Как серны, привычные кони
На черных висят крутизнах
Иль стелятся с жаром погони
По утлым тропинкам в горах.
И смотрит Юпитер приветно
На наш врассыпную поход,
И ждет нас на сон безответный,
Нас Веспер на сходку зовет.
Аврора проснулась, умылась,
Румяным потоком легла,
И Токсова даль озарилась,
И Фебом сменилася мгла.
Венчанный возница пускает
Своих лучезарных коней,
И, кудри откинув, сияет
В парадной ливрее своей.
И обдал он златом озера,
Кустарники, долы, леса...
Мы Фебу воскликнули: «Фора!
Брависсимо! vivat, ура!»
Хор невольниц
На востоке солнце блещет,
На закате месяц спит,
В синеве звезда трепещет,
Море золотом горит.
Но пред яркими очами
Чернокудрой красоты,
Солнце_ с ясными лучами,
Ты темнее темноты.
Пред жемчужной белизною
Нежно-пламенных ланит
За серебряной фатою
Месяц, как мертвец, глядит.
Подними покров небрежный
В пору утреннего сна, -
Что пред грудью белоснежной
Сребропенная волна?!
Поцелуем сон ленивый
Отжени от красоты -
И заблещет взор стыдливый
Ярче утренней _звезды_...
Чего весь Рим на Ветряной Горе...
Чего весь Рим на Ветряной Горе,
У врат Святого Духа ждет печально?
Зачем огни горят в монастыре?
И Чинтио в одежде погребальной
Один стоит в соборном алтаре?
О ком поют так смутно в келье дальной?
Идут!.. Чей гроб и в лаврах, и цветах
На иноческих движется плечах?..
Заприте храм! Людскому состраданью
Не дайте прах великий оскорблять!
Не люди ль Тасса предали страданью;
Теперь пришли убитого венчать!
Не верьте их пустому покаянью:
Шевелится у брегов.
Раззолочен, разукрашен,
Ялик Кесаря дрожит;
Кесарь, как погода, мрачен,
Сердце ужасом болит.
Смотрит Кесарь на волненье,
Как на бунт стрельцов, и ждет
Скоро ль с бота повеленье
Государь ему пришлет
Восвояси_ воротиться...
Но, крыле раскинув, бот,
Словно лебедь, в даль плывет.
Нет указа воротиться!
Гром и молния; под тучей
И бесстрашный и могучий
Тихо плавает Орел.
Презирая непогодой,
Он зачем туда пошел
На неравный бой с природой?
Что ему твой треск громов!
Буря сильному знакома.
Он у самых облаков
Учит молодых орлов
Не бояться бурь и грома.
Петергоф
...
Э, други, полно! Что за радость
Любить и нелюбимым быть?
Весну цветов, живую младость
Как бремя, как недуг влачить?
Люблю смотреть на след картечи,
На сабли благородный след,
Когда герою славной сечи
По крайней мере сорок лет.
Но не смотрю без укоризны
На бледность юного лица,
Когда его лишило жизни
Клеймо военного свинца.
Люблю вечернее светило,
Когда оно, свернув крыле,
Исполнив день, на влажной мгле
Кровавым шаром опочило.
Но если б утренней порой
Оно вослед младой деннице
Над изумленною землей
Всплыло в вечерней багрянице?..
Поверьте, и печаль красна!
Легко ее земное бремя,
Когда, ожиданна, она
В законное нагрянет время.
Но преждевременно отжить!..
Для всех блистательную младость
В немой истоме растопить!..
Э, други, полно! Что за радость
Любить и нелюбимым быть?
Элегия
Я здесь опять! Я обошел весь сад!
По-прежнему фонтаны мечут воду,
По-прежнему Петровскую природу
Немые изваянья сторожат;
Сто тридцать лет по-прежнему проходят,
Душа готовит им восторженный привет;
Как волны, по сердцу стихи толпами ходят,
И зреет песнь...
Но не дозреет, нет!
Солнце к соловью не ходит:
Не у солнца он живет.
Если ж солнце не восходит,
Соловей не запоет...
Так и певец, - без женщины любимой
Нет вдохновения, нет песен и стихов.
Но луч очей блеснет жены боготворимой -
И что небесный гром, что шум твоих валов!..
Пусть недоступная, в вельможеском уборе,
С бесстрастьем на устах, с холодностью во взоре, -
О, чудно зазвучит песнь чудная моя!
Но без нея?..
Вот солнце закатилось;
На кратковременный покой царя светил
Военный хор с почетом проводил;
Вот рябь морских валов луной осеребрилась;
Все разошлись. Кронштадтской пушки гул
Приплыл с последним ветром запоздалый;
Петровские деревья задремали,
На их листах последний ветр уснул.
Всё упокоилось.
Но для души безумной
Нет мира в тишине: ее грызет тоска;
Сто песен в ней гремит и пламенно и шумно,
Но в этих песнях нет ни одного стиха.
Петергоф
Я изнемог!.. Откройте путь другой!...
Я изнемог!.. Откройте путь другой!
В душе моей зажгите пламень новый!
Молю вас: сострадательной рукой
Сорвите с жизни тяжкие оковы!
Я упаду... Мертвящая тоска
По каплям яд в больное сердце давит.
То оживит его умышленно, слегка,
То снова едкой горечью растравит...
Мне скучен стал, противен божий свет;
Несносен музы ласковой привет;
В родных досадна искренняя нежность
И дружбы оскорбителен привет...
Я болен, а недуг мой - безнадежность.
Творчество Н. Кукольника обширно и многогранно. Наряду с драматургией, он успешно пробует силы в жанре авантюрного романа, исторической повести, художественной критике, поэзии и даже музыке.
Нестор Васильевич Кукольник (1809-1868), забытый русский писатель первой половины XIX века, последние 10 лет проживший в Таганроге и здесь же похоронен. Могила Н. Кукольника разорена в 1931 году и до наших дней не сохранилась.
Родился в Петербурге в семье педагога, приглашенного в Россию. В 1821 году поступил в Нежинскую гимназию высших наук князя Безбородко, которую окончил в 1829 году. Выпущен из гимназии без аттестата как один из основных обвиняемых по "делу о вольнодумстве", начатом по доносу вскоре после декабрьских событий 1825 года (Восстание декабристов). В гимназии начал впервые заниматься литературной деятельностью. Первые литературные опыты не сохранились, т.к. были изъяты при расследовании "дела о вольнодумстве". Литературные опыты были продолжены в Вильно, где Н. Кукольник работал преподавателем русского языка после окончания гимназии. Но расцвет литературной деятельности падает на Петербург, куда он переезжает в 1831 году. Известность получил в 1834 году, когда на сцене Александринского театра в бенефис В. Каратыгина была поставлена "Рука Всевышнего отечества спасла". Драма была одобрена императором Николаем I.
Творчество Н. Кукольника обширно и многогранно. Наряду с драматургией, он успешно пробует силы в жанре авантюрного романа, исторической повести, художественной критике, поэзии и даже музыке. С 1938 года издает ряд периодических изданий искусствоведческого характера. Драматургия Н. Кукольника должна рассматриваться как своеобразный буфер между российской исторической драмой первой трети XIX века и второй половины XIX века. Писатель стоит у истоков жанра драматической поэмы. Он первый использовал и ввел в обиход приемы и мотивы, которые позднее найдут отражение в творчестве А.К. Толстого, Л.А. Мея, М.И. Цветаевой и других. Современные исследователи обоснованно указывают на параллели между отдельными произведениями Н. Кукольника и драматическим циклом "Романтики" М. И. Цветаевой. Н. Кукольник также первым в русской литературе представил новый тип жанра исторического романа, нашедшего потом на Западе блестящее воплощение в романах А. Дюма, его современника. Одним из первых в русской литературе Н. Кукольник начал развивать любовно-авантюрный жанр в духе Эжена Сю, Поля де Кока. Его литературные поиски на сюжеты из зарубежной истории справедливо можно рассматривать как предшественника историко-биографического жанра, позднее получивших развитие в романах-исследованиях Д. Мережковского, Ю.Тынянова, О. Форш. В период наибольшего творческого взлета Н. Кукольник сближается с композитором М. Глинкой и художником К. Брюлловым. Его участие в судьбе таких писателей и поэтов как Т.Г. Шевченко, М.Е. Салтыков-Щедрин и И.С. Никитин общепризнанны. Один из соавторов стихов либретто опер "Иван Сусанин"("Жизнь за царя") и "Руслан и Людмила". На его стихи написали музыку 27 композиторов, в том числе М. Глинка, А. Варламов, Монюшко.
С 1843 года поступил на службу в канцелярию Военного Министерства, что является причиной его многочисленных и порой длительных командировок практически по всей Европейской части России, начиная от Кишинева до Астрахани. И хотя литературную деятельность он не оставляет, но много времени и сил отдает служебным делам. Среди этих дел особо надо отметить такое, как изучение состояния горнодобывающей промышленности в районе Донбасса. Результаты этой работы потом весьма существенно повлияли на экономическое развитие западного Донбасса, особенно после строительства железной дороги Курск-Харьков-Таганрог, обоснованием которого успешно занимался Н.Кукольник вместе с промышленниками братьями Поляковыми.
В 1843 году Н. Кукольник женится. Жена София Амалия фон Фризен, по национальности немка, лютеранского вероисповедания, до конца жизни разделяла все тяготы службы, в том числе и длительные командировки. До женитьбы Н. Кукольник переживает две любовные трагедии. Первая любовь к Е.Т. фон дер-Флит закончилась неожиданно для влюбленных тем, что по решению родителей выходит замуж за другого. Это вызвало ряд лирических стихотворений, где Н. Кукольник скрывает свою возлюбленную под именем Ленора (Элеонора), что послужило причиной насмешек в среде литераторов и критиков, обвинявших Н. Кукольника в искусственности и надуманности. Особенно язвителен был И.И. Панаев, оценки которого до сих пор положены отечественными литературоведением в основу оценки всей поэзии Н. Кукольника. Вторая любовь к М.Ф. Толстой также прекратилась при непонятных обстоятельствах, но судя по жизненным опытам (большею частью незаконченным) тоже нанесла серьезную душевную травму.
События Крымской войны 1853-1856 гг. Застают Н. Кукольника в Новочеркасске, куда он был прикомандирован к штабу Войска Донского (атаман М. Хомутов), Н. Кукольник занимается снабжением действующей армии и его действия на этом посту заслуживают высокой оценки. В 1857 году он выходит в отставку в чине Действительного статского советника и поселяется в Таганроге. В Таганроге Н. Кукольник продолжает литературную деятельность, но основу в этот период составляет общественная деятельность. Вопреки установившемуся мнению, Н.Кукольник не был гласным городской Думы, но выполнял отдельные поручения Таганрогского городского общества. Часть работ выполнена им по собственной инициативе на общественных началах. Результаты этих работ, в том числе и отрицательные, серьезно сказались на судьбе Таганрога как городского центра образования на юге России. Вот только краткий перечень всех этих общегородских начинаний. Н.Кукольник первый поставил и обосновал необходимость университетского образования на Дону и в Приазовье. Его предложение открыть университет в Таганроге хотя и не привело к успеху, но послужило одним из оснований открытия в 1865 Новороссийского университета. Н.Кукольник обосновал необходимость городской газеты в Таганроге, что послужило в конце концов одной из причин открытия газет не только в Таганроге, но и в Одессе и Ростове-на-Дону. Начиная с 1865 года Н. Кукольник возглавлял рабочую группу по обоснованию и выбору трассы железной дороги от Харькова к Таганрогу. Работа эта увенчалась успехом, и в 1868 году Александр II утвердил соответствующие договоры на строительство. Неоднократно Н. Кукольником ставится перед правительством вопрос о необходимости надлежащих мер по экологической защите Таганрогского залива Азовского моря. Н. Кукольник поднимает вопрос об изменении административно территориального устройства Приазовского края путем создания Петровской (Таганрогской) губернии. Здесь он встречает сильное противодействие со стороны руководства Области Войска Донского, что в конечном итоге и привело к негативному результату. Н.Кукольник способствовал открытию в ходе судебной реформы в Таганроге Окружного суда, что произошло уже после его смерти в 1869 году. Эти и подобные общественные начинания Н.Кукольника вызывали массу недовольства у провинциальной знати, что он высмеял в свое последней драме "Гоф-юниер", запрещенной фактически по указанию Александра II.
Умер Н. Кукольник внезапно, в декабре 1868 года, собираясь в театр. Есть предположение, которые пока не подтверждены, что он был отравлен.
Сейчас идет активное и всестороннее переосмысление культурного и общественно-политического наследия Н. Кукольника. Среди исследований последних лет надо отметить работы О. Супронюк, В. Сажина, Н. Нарнышкиной, Я. Платека, И. Охотина и А. Ганшина.
Загрузка...