Склоки между журналистами и звездами не такая уж и редкость, но странная заварушка, которую на своей странице в Facebook затеял журналист "Дождя", вызвала бурное обсуждение в Сети и чуть не довела "главную героиню" выдуманной истории до нервного срыва. Рискуя репутацией и именем, Лобков без малейшего намека на иронию написал в своем блоге от имени Ахеджаковой:
Я запрещаю Мелании Трамп и ее вульгарному муженьку смотреть фильмы с моим участием… Да, иногда целые народы совершают ошибки, так и наш народ совершал их, свергнув царя и избрав президентом Путина, но сейчас всем нам надо встать перед Белым домом и сказать: Трамп, уходи! Ты не достоин великих теней Линкольна (Авраам Линкольн, 16-й президент США. - авт. ) и Джефферсона (Томас Джефферсон, 3-й президент США, автор Декларации о независимости , - авт.).
Цитата от уважаемого ресурса разлетелась многотысячными тиражами, а , известной оппозиционными взглядами, ожидаемо полилась грязь и насмешливые комментарии, - дескать, мы-то и не подозревали, что культура великой актрисы позволит запрещать смотреть какие-либо фильмы людям, которые, возможно, даже не подозревают о существовании советского кинематографа. А писатель Виктор Шендерович тут же предложил Лобкову публично извиниться за нанесенную обиду.
Своеобразное чувство юмора заставило заговорить об инциденте саму Ахеджакову, которая десятой стороной обходит любые скандальные заявления и комментарии дает крайне редко. "Если вам хотелось меня унизить и сделать мне больно, вам это удалось. Стрела попала в сердце немолодой, не очень здоровой актрисы. Прощайте. Сделайте милость, забудьте мое имя. Лия Ахеджакова" - ответила Лия Меджидовна Лобкову.
На следующий день и журналист "снизошел" к звезде советских фильмов с извинениями. "Честно говоря, не очень понял, почему на меня так набросились из-за не совсем, возможно удачной шутки про Лию Меджидовну Ахеджакову, - написал "объяснительную" Лобков. - Это было вообще не про нее, а про всеобщую озабоченность Трампом, обычный наш троллинг, не Ахеджаковой, а публики - неужели поверят? Оказалось, Лия Меджидовна обиделась. Я позвонил ей и извинился. Возможно, эта пресловутая двойная сплошная. Теперь я благодаря неравнодушной публике знаю, где она проходит".
Отметим, что шутка Лобкова, скорее всего, - реакция на заявление в интервью "Дождю" светской обозревательницы Божены Рынски. Она отметила, что люди ее круга в своих домах "вряд ли стали бы такого класса женщину (Меланию Трамп, супругу избранного президента США - ред.) принимать". Рынска назвала Трампа "трофейной женой", объяснив, что сейчас в светском обществе, среди "приличных людей", подобные типы союзов вышли из моды, а их место заняли отношения с женами как с партнершами, а не как с дорогими объектами.
Наталья Синдеева приехала в гости к народной артистке России Лие Ахеджаковой, которой 9 июля исполнилось 80 лет. Говорили о том, как она справляется с агрессией вокруг и травлей, о громких процессах над Кириллом Серебренниковым, Олегом Сенцовым, Юрием Дмитриевым и Оюбом Титиевым, почему она не хочет ехать в Крым, а также о ее мечтах, планах и творческих замыслах.
Это — первая часть интервью с Лией Ахеджаковой. Вторую часть на сайте Дождя.
Лия Ахеджакова — народная артистка России, 9 июля отпраздновала 80-тилетие. Окончила ГИТИС, служит в театре «Современник».
Известна по ролям в фильмах: «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Гараж», «Служебный роман», «Небеса обетованные» и многим другим. В 2018 году Лия Ахеджакова снялась в фильме Кирилла Серебренникова «Лето».
Ахеджакова известна своей активной гражданской позицией — она неоднократно высказывалась в поддержку украинского режиссера Олега Сенцова, голодающего в СИЗО в России, а также выступала против присоединения Крыма к России, за что в так называемый «список врагов» полуострова.
Синдеева: Сегодня не программа «Синдеева», сегодня у нас программа, как мы ее называем между собой «ЧПД», «Человек под дождем», и я напросилась в гости к Лие Меджидовне Ахеджаковой. Лия Меджидовна, спасибо большое, что согласились принять, и я хочу вам передать огромные лучи любви, невероятного уважения от всей нашей аудитории, от наших зрителей, от меня. Я хочу расцеловать ваши руки, сейчас далеко тянуться, но вот в этом жесте все невероятное, глубокое уважение к вам.
Ахеджакова: Спасибо.
Синдеева: Лия Меджидовна, я хочу начать, на самом деле, с вопросов и пожеланий зрителей, потому что, когда я ехала к вам на съемку, я написала в группе наших подписчиков, что я собираюсь с вами встречаться, и что бы вы хотели Лие Меджидовне передать. Поэтому буду читать и сразу задавать вопросы наших зрителей. Хорошо? А потом уже будем болтать.
«Мои поздравления, пожелания сил и здоровья». Татьяна.
«Спасибо, что сохранили совесть. И мрачно, и гадко всегда будет, где бьют и плакать не дают».
«Передайте, пожалуйста, низки поклон». Лола.
Лия Меджидовна, а вас никто не обижает сейчас?
Ахеджакова: Вроде нет.
Синдеева: А скажите, бывает страшно?
Ахеджакова: Бывает. И очень.
Синдеева: И как вы с этим?
Ахеджакова: Ой, по-разному.
Синдеева: Ну вот, поделитесь. У меня был момент, вот тоже, когда были гонения, был момент, когда мне прямо физически стало страшно, и я с этим не могла жить. Я прямо просыпалась, и мне было страшно за себя, за детей. А потом я поняла, что я не могу больше бояться, вот внутренне. И как-то я, что-то отпустило.
Ахеджакова: Нет, это у меня страх, видно, в природе в моей. Страхи, это не один страх, а это коллекция.
Синдеева: Но по вам не скажешь, судя по вашей смелости, по вашим высказываниям.
Ахеджакова: Нет. Высказывать это, понимаете, это еще ничего, более-менее безопасно. Но есть вещи, которые делать я бы вот не рискнула никогда.
Синдеева: Например?
Ахеджакова: Ну, во всяком случае, я бы не рискнула делать такие вещи, как делает Леша Навальный. Это, конечно, предел настоящего такого мужества, тем более, что он знает, чем ему это грозит. Он уже столько в тюрьме жил, живет и будет жить, что понятно, что он каждый раз получает за это какой-то… И все хуже, хуже, хуже. Но я бы не решилась.
Синдеева: Да, но мы оказались в таком времени, когда ты, даже если этого ничего не делаешь, например, как , и оказываешься под арестом. Или ты публикуешь какой-то пост и делаешь перепост, и оказываешься в тюрьме.
Ахеджакова: Да.
Синдеева: И поэтому, как сейчас мы понимаем, чтобы оказаться за решеткой, вообще не обязательно быть таким революционером и таким, в хорошем смысле, «отмороженным», как Алексей Навальный.
Ахеджакова: Вот здесь во всю стену висел красный транспарант «За своеобразие текущего момента!». Текущий момент действительно своеобразный: уходят наши моральные авторитеты и духовные, уходят один за одним. Это тоже что-то значит, это не просто все постарели, это что-то значит, потом выяснится. Уходят моральные авторитеты, перестал работать протест.
Синдеева: Вообще не работает.
Ахеджакова: Вообще не работает.
Синдеева: Вот буквально на днях были митинги против пенсионной реформы. Казалось бы, тема, которая затронула всех. Об этом очень много говорили, казалось, что будет какая-то волна. А что на улицу вышло? В одном случае 12 тысяч человек...
Ахеджакова: А нет смысла.
Синдеева: В другом случае 5 тысяч. А почему? Как вы думаете, почему люди не выходят?
Ахеджакова: Вот я это и спросила у Владимира Николаевича Войновича.
Синдеева: Царство ему небесное.
Ахеджакова: Я с ним познакомилась десять дней назад.
Синдеева: Вы только сейчас познакомились?
Ахеджакова: Да. Мы…
Ахеджакова: Жизнь, так вот распорядилась… Я его слушала все время, и он меня хорошо знает, и я его хорошо знаю, я с трепетом к нему отношусь. Я прислушивалась к нему всю жизнь, хочется же, чтобы был…
Синдеева: Камертон?
Ахеджакова: Был камертон.
Синдеева: Он был камертоном, да.
Ахеджакова: Он был камертоном, да.
Синдеева: Я сегодня ходила на прощание. Я с ним познакомилась буквально несколько месяцев назад тоже, лично, и я, конечно, благодарна судьбе, что я успела с ним познакомиться. Потому что он меня совершенно поразил своей живостью, не только ума. А эти искрящиеся глаза, я не могу даже представить, что ему 85 лет. Я говорю: «Владимир Николаевич, мне кажется, нам с вами уже и потанцевать можно пойти!». Он говорит: «А я с удовольствием!»
Ахеджакова: И в нем не было агрессии!
Синдеева: Вообще никакой.
Ахеджакова: Никакой агрессии, никакой паники, никакой злобы, ничего этого.
Синдеева: Он какой-то совершенно величайшей души.
Ахеджакова: Я ему этот вопрос задала, он мне ответил. Но я так была потрясена свиданием с ним, что я не запомнила.
Синдеева: Что он ответил.
Ахеджакова: Я не запомнила, что он мне сказал.
Синдеева: А вот он не хотел быть пророком, он все время об этом говорил, что, конечно, когда я писал свои книги, особенно «Москва 2042», я не хотел быть пророком, я не мог даже представить, что такое может быть, это была какая-то фантазия. И он оказался пророком.
Ахеджакова: Да.
«А что вы читаете, Лия Меджидовна? Книги последнего года какие ваши?» Тамара Русских спрашивает.
Ахеджакова: Ой, я сейчас не припомню. Я хватаюсь за все, что попадает в мои руки, и что-то с удовольствием, что-то без удовольствия, тогда бросаю и читаю. Что последнее, сейчас не вспомню, что-то меня очень сильно долбануло… А сейчас вот.
Синдеева: Орлуша?
Ахеджакова: Подарил Орлуша мне стихи свои матерные. Как только запретили ругаться матом, я тут же в это дело… Как-то меня повело на это дело.
Синдеева: Почитаем сегодня?
Ахеджакова: Да-да, я все это читаю и читаю с наслаждением.
Синдеева: А вот правда, почему запрет рождает такую совершенно сильную реакцию?
Ахеджакова: Моментально. А вот сейчас только слушала старое интервью Ксюши Лариной с Владимиром Николаевичем, и Ксюша говорит: «Вы заметили, Владимир Николаевич, что уже в последнее время люди мало читают. Что делать, чтобы люди читали?» Он говорит: «Запретить литературу». Я вспомнила, как мы читали. За один день надо было прочесть «Архипелаг ГУЛАГ».
Синдеева: А когда это было, Лия Меджидовна? Это было, вы уже самостоятельно жили, или…
Ахеджакова: Да, конечно.
Синдеева: Самостоятельно, не в родительском доме?
Ахеджакова: Нет-нет.
Синдеева: А как в родительском доме? Я там прочитала где-то, вы говорили, что Сталина любили. Это ерунда, да?
Ахеджакова: У меня папа с мамой были члены партии. И папа…
Синдеева: Искренние?
Ахеджакова: Искренние.
Синдеева: А вы как-то объясняете себе, почему люди так искренне его любили?
Ахеджакова: Очень этого Сталина любили, очень перед ним благоговели, и я выросла в этой атмосфере. Но как только я приехала в Москву, у меня была подруга, Мика Ардова, жена Бори Ардова, и я попала в дом Виктора Ефимовича Ардова. И с меня вся эта любовь… Я прозрела. В этом доме бывала Ахматова, я, правда, ни разу с ней не пересеклась, но там все были богохульники и люди, ненавидевшие Сталина.
Синдеева: Потому что они через лагеря прошли, репрессированы были.
Ахеджакова: Там не было людей, которые могли бы всерьез говорить об этом времени, о Сталине.
Ахеджакова: Мне родители сняли комнатку на Большой Молчановке, оказалось, эта комнатка бывшей актрисы, с которой родители были знакомы. Бывшей актрисы нашей оперетты московской, звезда оперетты такая была, которая отсидела лет пятнадцать. Более того, в этой квартире жили люди, которые на нее донесли. Эта квартира принадлежала этой семье, после чего им удалось вот эту отнять жилплощадь, и я уже жила с теми людьми, которые на нее донесли. И там я постепенно, в этой квартире, узнавала, что произошло.
Синдеева : Конечно. Сейчас, у нас тут настоящая природа, у нас тут осы летают, комары, самолеты. Лия Меджидовна, буду возвращаться все время пока к зрителям, потому что тут столько хочется любви передать.
«И сил, и здоровья, скажите, что мы думаем о ней каждый день, что мы вспоминаем, что вы очень нужны»
«Долголетия. Что дает вам силы держаться при таком градусе агрессии вокруг?».
Ахеджакова: Да, агрессия жуткая, просто вокруг меня, я это чувствую на себе постоянно. А нет, я себе сказала, вот не смей, вот никогда не позволяй себе агрессию, никогда. Я, когда вот это было в какой-то момент, когда она мне стала «шить» какие-то преступления против человечества, я даже не поняла, какие, но я очень расстроилась. И я понимала, что мне надо как-то защищаться. Я не умею, вот она умеет. Я когда она хотела быть президентом, не знаю, хотела ли она или это опять «разводка» была, но она умела защищаться. Потому что на нее было направлено столько агрессии, и она боец. Я не умею, я себе взяла на вооружение, Кама Гинкас как-то сказал при мне: «Не надо спорить. В споре побеждает демагог». Я это взяла на вооружение. Я знаю, что я не боец, я не умею спорить, и буду считать, что человек, который на меня напал, демагог, и я не смогу отбиться. И я тогда себе сказала: «Значит так, сейчас играем интеллигентную женщину». И я внимательно до конца выслушивала, что она мне «шила», какие преступления. Я так поняла, что я в чем-то виновата, что я заодно с Ельциным была, но это для меня честь, если бы это так было. Но я не очень-то, я несколько раз с Наиной Иосифовной пересекалась…
Синдеева: Вот я хотела узнать, вы знакомы с Наиной Иосифовной?
Ахеджакова: Да, я знакома. Она мне как-то позвонила по телефону, еще в те времена. Несколько раз мы с ней даже, у нас были перепалки, тогда, вот то НТВ было, когда началась война в Чечне. И она мне защищала эту тему, как бы она считала, что НТВ вредное, потому что то, что там говорят, это… А я защищала то НТВ. Мы даже с ней поругались, но как-то это не произвело, никак не разрушило наши отношения. И в течение всей жизни я иногда бываю с ней не согласна. Я выпила на юбилее Ольги Александровны Аросевой и напала на Наину Иосифовну, которая любит актеров, которая всегда с нежностью к нам, всегда видит в нас что-то замечательное. Я на нее напала — как мог Борис Николаевич нам, не проверив, человека, на котором лежит печать КГБ, представить нам как президента? Ох, как она мне бой дала за своего любимого Бориса Николаевича!
Синдеева: Ну, она правда его любит. Она настоящая, преданная…
Ахеджакова: Она любит. Она его память не позволяет ничем разрушать. Она вообще человек замечательный.
Синдеева: Представляете, она же тоже сейчас все это читает, слушает, и слушает тех людей, которые когда-то были рядом с Ельциным…
Ахеджакова: И она очень умный человек.
Синдеева: И которые сейчас его на каждом углу…
Ахеджакова: Да.
Синдеева: Лия Меджидовна, а вот вы фильм посмотрели про Собчака, тот, что сделала Кричевская с Ксенией? Не посмотрели?
Ахеджакова: Не хочу.
Синдеева: Не хотите?
Ахеджакова: Я была дружна с Анатолием Александровичем. Он какой-то так, он любил театр, любил в гримерную постучаться, огромный букет принести. В феврале, в легких туфельках. Я и в Питере с ним пересекалась. И мне очень важно было, вот передо мной сидит дочка Анатолия Александровича, жену-то я, с супругой не знакома совершенно. И вдруг эта дочка мне «шьет» какое-то что-то, я была потрясена, честно вам скажу.
Синдеева: Ох, если бы вы знали, что там было внутри у нас, потом, все эти наши…
Ахеджакова: А я еще, вот в чем дело было, тогда Вощанов, такой журналист есть, написал жуткое… И тогда появилось «Собчачье сердце», эта книжка. И он написал, Вощанов, какие-то жуткие вещи про Собчака. Я позвонила Юшенкову, он еще жив был, и мы были знакомы, он совершенно был очаровательный человек, и мы стали трясти всех наших друзей, собирать письма и подписи, чтобы отправить Борису Николаевичу Ельцину в защиту Собчака. Я попыталась вашей Ксюше сказать: «Вы знаете, что я собирала подписи в защиту вашего папы?». — «Да, я знаю». Это ее не очень сильно возбудило.
Синдеева: Вот такой интересный вопрос. Видимо, я вас очень хорошо понимаю, вот здесь пишет зритель Еркозы Бахытович: «Как можно оправдывать Евгения Миронова и подобных ему прекрасных артистов и режиссеров, которые униженно обращались к президенту, лично и публично, в защиту Серебренникова, Сенцова, но вместо вразумительного ответа получили натуральный игнор. Что же они говорят на своих кухнях или в частных беседах об этом своем унижении? Как они могут ходить на тусовки с президентом, где находятся в толпе лизоблюдов, кричащих ему "аллилуйя"»? Вот это же такой важный вопрос, по поводу которого мы все рефлексируем. И в нем несколько подтекстов. Первый, вот вы тоже все время подписываете письма. Всегда, и это было и в советское время, и сейчас. Толку от этих наших писем никакого!
Ахеджакова: Никакого. Никакого.
Синдеева: И вот что делать? Вот я каждый раз задаю вопрос своим гостям, что нам делать? Вот у меня, конечно, ужас от бессилия. При том, что мы, как телеканал Дождь, максимально стараемся держать в информационной повестке все вот эти резонансные дела, всю несправедливость пытаемся показать. Ну окей, мы не такие большие. Но ничего не происходит.
Ахеджакова: Да. Но я не могу не подписывать эти письма, я не могу не делать то, что меня просит, допустим, Лева Пономарев, или кто-то из Сахаровского центра, или кто-то из тех людей, с которыми у меня совпадают мировоззрение и взгляд на своеобразие текущего момента. Надо делать свое дело, упрямо делать свое дело, а там будь, что будет. Я, например, не знакома с . Ко мне пришла Светлана Ганушкина, и я подписала это письмо, потому что я о нем прочла, я о нем знаю, я о нем слышала от тех журналистов, которым бесконечно доверяю. Для меня очень важно, кто сказал, и кто написал, очень важно. И я им доверяю, и я готова что угодно сделать. Вообще это началось с , это идет война на «Мемориал», это совершенно очевидно. Совершенно очевидно, и я не знаю Титиева, но все, что от меня потребуется, я сделаю, чтобы его защищать. Это вот, ну делай свое дело уже!
Синдеева: Что можешь, то делай.
Ахеджакова : Что можешь, то и делай.
Синдеева: Лия Меджидовна, у людей сейчас вопрос — насколько возможен компромисс сейчас?
Ахеджакова: Вот вы знаете, еще у меня такое ощущение, что наше вот это либеральное, что ли, сообщество, интеллигенция, даже можно говорить о Явлинском, вот как наиболее яркий пример, настолько не умеют договариваться друг с другом, настолько способны на ненависть к людям, которые по эту сторону стенки, если уж стенка на стенку, настолько «разосрались» все, кто только может. Это наша глубокая вина и отсутствие интеллигентности. Я не могу, когда пакости какие-то пишут на Чулпан, я не могу, когда ее оскорбляют, я знаю, что это сделать без главы государства нельзя было. Я знаю Чулпан очень хорошо, очень хорошо, так же, как Женю. Я этих людей обожаю, и если бы Чулпан. Вот меня глушат, раньше глушили «Свободу» нашу.
Синдеева: Ничего-ничего, нормально.
Ахеджакова: Как только включишь «Свободу», так самолеты летели, что-то гремело, пила, бензопила звучала, и опять глушат. Понимаете, надо договариваться, надо договариваться, надо договориться нам, чтобы отпустили , нет выбора. У нас нет выбора, надо договариваться. Надо находить пути. И надо забыть вот это поганое свойство, когда люди, стоящие по одну сторону стены, начинают друг друга обливать гадостями.
Синдеева: Я согласна с вами. Это очень все ужасно.
Ахеджакова: Это ужасно.
Синдеева: Вот тут один зритель пишет, он, видимо, знает что-то, я этого не знаю. «Хотелось бы получить ваш комментарий, почему Эльдар Рязанов не смог договориться с Войновичем о постановке картины о солдате Чонкине». Вы знаете?
Ахеджакова: Кто-то начал, нет, я уже забыла эту историю, уже начал снимать, когда Эльдар Александрович мечтал, это была его…
Синдеева: То есть он мечтал?
Ахеджакова: Он мечтал. И он был готов, и он весь был на это настроен. Вдруг кто-то начал снимать где-то. Вот что-то такое было. Я сейчас не вспомню, кто ему перебежал дорогу, и так и не вышло ничего, так и все увяло.
Синдеева: «Передайте, пожалуйста, поздравления замечательному человеку, пожелания здоровья. Скажите, что мы все восхищаемся и очень любим».
«Откуда черпаете оптимизм? И вообще есть ли он еще? И конечно, передайте любовь и безграничное уважение».
Ахеджакова: Спасибо.
Синдеева: Оптимизм, мы же Optimistic Channel. Но очень тяжело черпать этот оптимизм.
Ахеджакова: Очень трудно быть оптимистом. Надо быть реалистом.
Синдеева: Вот, у нас есть майка, сейчас мы зачеркнули optimistic на realistic.
Ахеджакова: Да, надо быть реалистом. И надо понимать, куда мы едем, и что это как бы не кончится завтра, и надо понимать эти страшные вещи и работать на то, чтобы можно было дышать.
Синдеева: Скажите, когда вот самое было счастливое… Вот интересное всегда время, а вот счастливое когда?
Ахеджакова: Ну, когда влюбленность.
Синдеева: Да?
Ахеджакова: Особенно это когда первые вот эти страшные, сумасшедшие влюбленности, когда кажется, что ничего нет, весь мир рухнул.
Синдеева: Но вы уходили от своих мужей смело так. Прямо уходили, оставляли.
Ахеджакова: Выбора не было.
Синдеева: Знаете, мне моя первая свекровь…
Ахеджакова: Нет, я с трудом.
Синдеева: С трудом уходили? Переживали, в смысле?
Ахеджакова: Жутко. Я не из тех, кто уходит. Я буду терпеть бесконечно.
Синдеева: То есть, видимо, уже не могли терпеть?
Ахеджакова: Ну да. Наступал такой момент.
Синдеева: Так, «Белки без юмора уже не те». «Заберите власть у котов». «Коты, идите в жопу! Белки лучшие». А здесь, между прочим, пять белок живет.
Ахеджакова: Пять белок, да. И коты их гоняют. И вот, значит, такие. Я была вся в этом, вытоптали мне весь газон, который я так культивировала, потому что именно на газоне они делали капустник.
Ахеджакова: Они тут сидели, мы, старики, там сидели. Приехала моя тоже подружка, которую я толкнула в артистки, она теперь звезда Большого драматического театра.
Синдеева: БДТ, да.
Ахеджакова: Она в «Грозе» играет Катерину. Девочка. Вика Артюхова. Она прилетела сюда на машине с маленькой Лизой. Когда она была с животом, я звонила Могучему и говорила: «У меня есть очень талантливая девочка, Андрей, я вас умоляю! Но она сильно беременная. Что нам делать? Она только что у Ясуловича закончила во ВГИКе. И куда теперь с животом?».
И он её взял! С животом!
Ахеджакова: Это вот Вика приехала со своей дочкой Лизой, у которой была маленькая гитара, она на ней играла и пела Happy Birthday to You.
Синдеева: А вы летали на «Грозу» прямо в Питер к Могучему, да?
Ахеджакова: Да, да. Какое мне поздравление прислал единственный театр в России! БДТ.
Синдеева: БДТ, да?
Ахеджакова: Мой любимый, который вообще… Мы туда летали, ездили на премьеры, ещё при Товстоногове мы туда ездили на премьеры. И сейчас езжу. И там оказался и Саша Маноцков, и художник, моя подруга, она вечером сегодня придет, ученица Димы Крымова, Верочка Мартынова, с которой мы сделали замечательный совершенно спектакль, я его очень люблю, по пьесе Улицкой.
Синдеева: Улицкой.
Ахеджакова: Да, «Мой внук Вениамин».
Синдеева: «Внук». А вы его сейчас играете часто?
Ахеджакова: Играем.
Синдеева: Часто? В Москве часто играете?
Ахеджакова: Не очень часто, но играем и ездим с ним. И вот вы знаете что? Благодаря этой пьесе Улицкой получился спектакль. Мы взяли очень талантливую девочку, ученицу Женовача, кстати, дочку моего хорошо знакомого Юры Назарова, такой киноартист был, который когда-то ещё в гости ко мне ходил. Это Марфа Горвиц.
Синдеева: Горвиц.
Ахеджакова: Горвиц. Такая! И они с Верой, они запулили такой очаровательный спектакль. В нем наслаждение играть. Во-первых, у меня партнеры все молодые, но я их обожаю. И мы уже рванули сначала в Благовещенск, во Владивосток. Во Владивостоке на… Это, наверно, вам не понадобится, но я всё равно расскажу.
Синдеева: Рассказывайте, нам всё понадобится.
Ахеджакова: Там был какой-то кинофестиваль, и на этом кинофестивале пригласили наш спектакль «Мой внук Вениамин». И мне вручали что-то, как обычно, знаете, «За честь и достоинство» или что-нибудь такое.
Я вышла, полный зал был, и я стала говорить про Кирилла. А где ещё сказать? Выяснилось, что в зале почти никто не знал, что происходит. Почти никто не знал! Потом люди ко мне подходили и расспрашивали, что это такое, в чем дело. Но мне показалось, что мои товарищи-кинематографисты очень были напуганы этим моим…
Синдеева: Пассажем.
Ахеджакова: Пассажем, да. Мне так показалось.
Синдеева: А вот их можно понять?
Ахеджакова: Нет.
Синдеева: Нельзя.
Ахеджакова: Никогда не пойму, никогда. Я их никогда… Они должны были встать и поддержать меня. Тогда это сообщество кинематографистов, театральных актеров, людей театра, людей кино.
Синдеева: У меня вот недавно в программе был Мирзоев.
Ахеджакова: Он чудный, Володя.
Синдеева: Да. И Владимир Владимирович сказал: «Да, я в какой-то момент обратился к театральному сообществу с призывом устроить бойкот, не выйти работать в театры, не играть спектакли». И мы тоже с ним об этом говорили и думали, имело ли бы это действие, даже если бы вдруг театральное сообщество…
Ахеджакова: А если бы даже не имело?
Синдеева: Всё равно нужно.
Ахеджакова: Делай что должно.
Синдеева: Да.
Ахеджакова: И будь что будет. Делай что должно.
Синдеева: «Искреннее восхищение в первую очередь талантом. Фильмы с её участием можно бесконечно смотреть. И спросите, пожалуйста: „Верите ли вы в светлые перемены или всё так глухо и мрачно будет долго ещё?“».
Ахеджакова: Долго ― это не навсегда. Это когда-нибудь кончится обязательно.
Синдеева: Да, это как пружина, которая сжимается и сжимается.
Ахеджакова: Да-да.
Синдеева: А потом как отстреливает.
Ахеджакова: Да. Вот не дано нам. Есть ясновидящие, можно их поспрашивать. Не дано нам знать, когда эта пружина выстрелит.
Синдеева: Да.
Ахеджакова: И что будет поводом для этого.
Синдеева: А вот как раз такой вопрос есть. Как вы относитесь к моде как раз на обсценную лексику, собственно, которой Орлуша очень пользуется?
Ахеджакова: Я сама такая, вот в чем дело. Понимаете, когда я пришла в «Современник», ну да, после ТЮЗа в «Современник», я этой лексики не знала ещё.
Синдеева: Так.
Ахеджакова: Но там как-то люди пользовались ею, и я быстро подпала под обаяние… Я вообще восхищаюсь русским языком. И я восхищаюсь, что в нем есть возможность выразить невыражаемое, выразить себя, когда никакие слова не помогут, ну нет слов.
Ахеджакова: Вот про это своеобразие текущего момента я лично не могу сформулировать, но для этого существует эта лексика.
Синдеева: Хотите Орлушу сейчас? Дать вам вот то стихотворение?
Ахеджакова: Давайте.
Синдеева: Сейчас.
Ахеджакова: Сейчас, я очки надену. Мне бы его пора уже наизусть знать, потому что я его очень люблю.
Синдеева: Ну, оно более-менее приличное.
Ахеджакова: Отсвистели свиристели…
Синдеева: Давайте.
Ахеджакова: Отсвистели свиристели,
Спал в тарелке холодец,
Мы в ночи с соседом бздели,
Что стране пришёл …
Мы сначала — так сидели,
Пили за тепло сердец,
А потом вдруг как забздели!
Ведь реальный же …
Я как Путин на комбайне
Жизни поле бороздю,
Но по пьянке я реально
Очень будущего бздю.
С виду всё у нас нормально,
Телевизор поглядеть —
Всё как будто — идеально
И как будто … бздеть.
Но … уже всё ближе,
Он неистов и сердит,
Он, … на всех обижен,
Что его никто не бздит.
Мой сосед на битву рвётся:
— Прямо в ухо зазвездю,
Если в дом … ворвётся,
Я его совсем не бздю!
Отвечаю недоумку:
— Ты, по-моему, … !
Успокойся, выпей рюмку.
Бздишь? И правильно, что бздишь!
Кабы кризис вдруг до нитки
Нас с тобою не раздел,
Я б не пил, а слушал Шнитке,
Я бы … не бздел.
Я б имел златые горы,
Верил Ольге Голодец
И не бздел, что очень скоро,
Всей стране придёт …
Во такая, …, петрушка!
Вновь без масла … едим.
Выпьем с горя, где же кружка?
Наливай, сосед, побздим!
Небо в тучах, дождь …,
На веранде — хорошо,
Мы с соседом бздим на даче,
А … уже пришёл…
Синдеева: Орлуша, тебе большой поэтический привет. Сейчас. Я вернусь ещё к нашим зрителям. Вы сказали, что единственный театр, БДТ, вас поздравил с юбилеем. А «Современник»?
Ахеджакова: Вообще странно… Да, единственный театр.
Синдеева: А как так может быть? А что с «Современником»? Почему?
Ахеджакова: «Современник», да, приехали, цветы привезли.
Синдеева: А, они приехали.
Ахеджакова: Нет, я имею в виду не наш вот театр. Но ещё странное поздравление было, просто тронута ужасно. Юнус-Бек Евкуров!
Синдеева: Да вы что?
Ахеджакова: Президент Ингушетии.
Синдеева: Ингушетии.
Ахеджакова: Какие слова замечательные и какая нежность! Я с ним нигде не пересекалась никогда. Знаю про него очень много, ну, как мы все. Но я была так тронута! А от Адыгеи временный поверенный при президенте России прислал телеграмму.
Синдеева: А официально власти… никто вас не поздравил. А когда последний раз поздравляли официально вас? Вот было такое на какой-нибудь?..
Ахеджакова: Было.
Синдеева: Когда?
Ахеджакова: Это надо посмотреть.
Синдеева: Десять лет назад?
Ахеджакова: Ну да.
Синдеева: Да?
Ахеджакова: Где-то так, да. А мне и не надо, я как бы гордая.
Синдеева: Так. Есть ли у вас сейчас какое-то важное желание или мечта, чего в жизни никогда не было, но очень хочется?
Ахеджакова: Ой… Знаю. У меня всегда одни и те же мечты, что придет какой-нибудь режиссер, вот как в свое время Андрей Могучий, придумает для меня роль, а это непросто. У нас же был этот спектакль.
Синдеева: Да.
Ахеджакова: Circo Ambulante.
Синдеева: А почему он недолго шел?
Ахеджакова: Не знаю, два года, и его сняли. Мне Женя так сказал Миронов, что у нас было занято очень много народу.
Синдеева: Артистов.
Ахеджакова: И собрать артистов на один спектакль, это были очень большие актеры заняты.
Синдеева: А, сложно.
Ахеджакова: Почти невозможно было собрать. Так мне Женя объяснил. Но он опять затевает с Могучим что-то у себя в театре. Я немножко надеюсь, да.
Синдеева: Слышите? А Женя смотрит мои программы. Женя, Женя!
Ахеджакова: Да, Женя ― замечательный человек. Как это было, вдруг мне позвонил Женя и говорит: «Ты с кем хочешь работать?»
Синдеева: А он на ты с вами?
Ахеджакова: Он меня Меджидовна называет.
Синдеева: А, то есть так, очень по-отечески.
Ахеджакова: Да. И уже на ты. А тогда, по-моему, на вы. Но я уже потеряла счет времени, это слишком давно, и мы партнеры же, мы у Серебренникова с ним играли.
Синдеева: Да.
Ахеджакова: И я с ним играть обожаю! Маленький кусочек, но ты имеешь партнера на этот кусочек, который каждый твой… Каждая твоя ресничка получает ответ у него! Каждая твоя слезинка получает у него ответ. Да все, кто с ним играют, это знают. Это, конечно, тончайший инструмент такой, тончайший, ничего не врет.
И вот он мне говорит: «Ты ― или ты, или вы тогда ещё было, я не помню ― с кем хочешь работать?». Я говорю: «Мало ли с кем я хочу работать, что это? Я, например, с Могучим мечтаю, все эти его спектакли видела». А он ещё не был в БДТ главным тогда. Я говорю: «Замечательный режиссер». Он говорит: «Сиди у телефона, сейчас перезвоню». Через семь минут он мне позвонил и сказал: «Будешь работать с Могучим».
Синдеева: Вообще.
Ахеджакова: Вот такие вещи, чудеса есть, оказывается, в жизни! И дальше я встречалась с Андреем, он сам написал пьесу с Исаевым. Вот тем художником… Это тоже личность невероятная, Исаев. Они вместе написали, вместе сделали. Он художник. И как он оформил этот спектакль! И сам спектакль!
Вообще чего стоит этот спектакль, мы узнали только на последнем спектакле. У нас всё время то выкрики какие-то в зале были, то с гневом кто-то уходил, хлопнув стулом. И мы позвали своих друзей, режиссеров, актеров, продюсеров, журналистов хороших, то есть полный зал был понимающих людей.
Синдеева: Близких.
Ахеджакова: Вот это успех был. Потом мы все обнялись и плакали, провожали.
Синдеева: Мы уже несколько раз коснулись Кирилла Серебренникова.
Ахеджакова: Да.
Синдеева: И вы ходите на все судебные заседания.
Ахеджакова: Нет, не на все.
Синдеева: Не на все, но стараетесь ходить, мы тоже это видим. И письма в поддержку, и выступаете всё время. И вы же когда снимались в фильме, уже шло дело же, правильно? В «Лете».
Ахеджакова: Уже сильно шло.
Ахеджакова: Во-первых, мне Анечка Шалашова, его…
Синдеева: Правая рука.
Ахеджакова: Правая, левая рука, и правая, и левая нога, и всё остальное. Анечка мне позвонила и сказала: «Лия Меджидовна, за вами придет машина, у вас ночная смена». Я знаю, что с Аней нельзя по телефону ни о чем говорить, прослушивается, могут быть неприятности. Я приготовилась, села в машину, не знаю, куда я еду. А я ехала, нужно было.
Я там встретила чудных людей, мы все ― кто в массовке, кто помелькать ― в этом квартирнике снимались. И я узнала тогда, что это те, кто делал «Лето» с Кириллом, они своими силами решили это дело закончить и выпустить в мир.
Синдеева: То есть когда вы ехали на свой съемочный день, уже Кирилла арестовали тогда?
Ахеджакова: Да, конечно.
Синдеева: Вот это уже тогда случилось.
Ахеджакова: Да, конечно.
Синдеева: И какое было вообще ощущение на площадке?
Ахеджакова: Я рада, что ко мне с этим обратились. Я рада, что я нужна.
Синдеева: А фильм как вам?
Ахеджакова: Очень хороший. И я даже, вы знаете, я никогда не была поклонницей…
Синдеева: Цоя?
Ахеджакова: Этого «Сайгона» в Питере. У меня есть подружка, Таня Богомолова, моя любимая подружка. Вообще «Сайгон» ― это был её дом, она там жила. Она вышла оттуда, она вся из «Сайгона», она мне много про это рассказывала. Но я никогда этих людей не знала, я не знала эту рок-тусовку. Ну, Гребенщикова знала, вот Шевчука знаю. А это всё было для меня неизвестно.
Но там, внутри картины, есть такая мощная энергетика!
Синдеева: Энергетика там очень такая, вот этого, и времени, и молодежи.
Ахеджакова: И боль какая-то, что это прошло и уже не будет, это лето.
Синдеева: Где ваши места силы? Где вы счастливы?
Ахеджакова: Не знаю. На сцене.
Синдеева: На сцене.
Ахеджакова: Бывало на съемке, бывало. Но уже давно этого нет. Бывало на тех съемочных площадках, где было настоящее. У Эльдара Александровича.
Ахеджакова: Вот это везение, что я ему под руку попалась, что в моей жизни было настоящее кино. Я этого не ждала. Я никогда не думала, что я гожусь для кино, мне казалось, что я если в театре пробьюсь, огромное спасибо, и только, и только. И то, что как-то то одно, то другое, то третье, и вдруг Рязанов ― это, конечно… Немножко Герман.
А у меня какая-то странная вещь. Я попадаю вот на такую роль к Герману, вот на такую роль к Лознице, и я начинаю дружить и с семьей, и с этим человеком, и болеть за него, и упиваться его творчеством. Вот чуть-чуть у Лозницы, и сейчас уже мне нужен был этот новый его фильм «Донбасс».
Синдеева: И вы посмотрели же его. Можете чуть-чуть рассказать?
Ахеджакова: Я посмотрела.
Синдеева: Да, потому что ни мы ещё не видели, никто, ни зрители.
Ахеджакова: Я собралась идти, должны были в «Гараже» показать, но сказали, что министр культуры, как водится у нас теперь, запретил показ этого фильма, потому что у него нет прокатного удостоверения. А если бы было, то по какой-нибудь другой причине, я знаю.
И вот я позвонила, мы связаны, я позвонила ему, и мне прислали ссылку. И я посмотрела. И тут же всем друзьям эту ссылку разослала! И, конечно, это мощно. Это очень мощно. Это какой-то, во-первых, поклон Николаю Васильевичу Гоголю, ведь вот эта «Кроткая», где мне немножко досталось…
Синдеева: Да.
Ахеджакова: Это ж был… Это повод ― Достоевский, а на самом деле это то, что сейчас. Если есть главная тема насчет своеобразия текущего момента ― тюрьмы, пытки, тюрьмы и всё, что связано с этим, вся судебная система, и тюрьмы, тюрьмы, ещё раз тюрьмы. У меня есть возможность об этом говорить, потому что я окунулась, была возможность, в эту тему.
А тут взят городок маленький, где тюрьма ― градообразующее предприятие.
Синдеева: Да.
Ахеджакова: И мощная… Мощно…
Синдеева: Это вы сейчас про «Кроткую», да.
Ахеджакова: Я про «Кроткую», осмысление.
Синдеева: Мощнейшее кино.
Ахеджакова: Она должна идти на всех сейчас! У меня два таких, две возможности, ещё «Крутой маршрут», у которого сейчас, у этого спектакля Галины Борисовны Волчек, боюсь сказать, сколько лет этому спектаклю.
Синдеева: Семнадцать, по-моему. Семнадцать или восемнадцать.
Ахеджакова: Щас! Двадцать восемь.
Синдеева: Как, двадцать восемь?
Ахеджакова: Столько лет нашей перестройке!
Синдеева: Да, Лия Меджидовна, вот смотрите, идет этот спектакль сколько лет, да, а люди…
Ахеджакова: Но сейчас актуальность…
Синдеева: Актуально.
Ахеджакова: Намного выше. И принимается точно так же. А тогда принимались другие смыслы. Сталинские лагеря. А сейчас смыслы эти выросли в миллионы раз, потому что сейчас стало известно о пытках в тюрьмах. Лена Масюк этому очень способствовала, она прямо записывала за людьми. И мы это прочли в «Новой газете». Мы знали об этих пытках. Ходят слухи какие-то, знаете, такие, вот как пытают в омской тюрьме, ИК номер такой-то, а как в Иркутске, у них своеобразие. Там пытают, оказывается, очень модно кипятильником.
И когда вышел «Хрусталев, машину!», где пытали шваброй, вот всё-таки вышел «Хрусталев, машину!».
Синдеева: Да, только сейчас уже…
Ахеджакова: Сейчас всё, тема закрыта.
Синдеева: В том-то и дело, и театр, и этот спектакль, который идет почти тридцать лет.
Ахеджакова: Да.
Синдеева: Но это спектакль, на котором максимум тысяча человек в зале.
Ахеджакова: Но как они принимают, но за эти годы сколько народу посмотрело! И какое мощное внедрение правды в ответ на эту пропаганду, которой зомбируется вся страна. Ну, не вся, конечно, не всех можно зомбировать.
Синдеева: Лия Меджидовна, когда вы почувствовали, что не можете молчать, да?
Ахеджакова: Первый раз вообще Рязанов. Эльдар Александрович. Он был такой. И рядом с ним нельзя было быть другим. А уже последние годы мы с ним письма подписывали. Я вот это не могу сказать: «Вот поезжайте, она подпишет, он подпишет, он подпишет». Нет, я должна позвонить и сказать: «Ты подпишешь? Ну, прости, не надо тогда, подписывать тебе нельзя».
А Эльдара Александровича я не спрашивала. Я говорила: «Поезжайте, вот Эльдар Александрович живет там-то, там-то, он подпишет».
Синдеева: Но не помните, что было таким?..
Ахеджакова: Это был, видимо, 93 год вот этот.
Ахеджакова: Когда мне позвонил Миша Жигалов и сказал: «Лилек, тебя ждут». Вот на Яузе, где мы сейчас играем, там был Телевизионный театр. «Поезжай».
А я ехала, мы с Гариком Леонтьевым, мы тоже с ним единомышленники абсолютные. Мы ехали с какого-то концерта, что ли, в какой-то военной части. И я видела, что танки и машины идут на Москву, военные машины с солдатами. Я обалдела. Когда я приехала домой, то я по телевизору увидела этот кошмар.
И в это время позвонил мой друг и мой партнер Миша Жигалов: «Поезжай, тебя там ждут». И я на метро поехала, меня там встретили, на Яузе, на Семеновской. И встретили, и отвели туда. И только что перед этим, по-моему, вот «Взгляд», вот эти…
Синдеева: Молодые.
Ахеджакова: Люди говорили: «Ложитесь спать». Я сказала: «Не спите, к утру придут коммунисты».
Синдеева: Коммунисты. Ой…
Синдеева: Конечно, удивительное время, как мы вернулись, да, в это всё. И ещё…
Синдеева: Вопрос от Марата Гильмана, нашего зрителя. Марат, привет! «Спросите, пожалуйста, про людей, которые близкие были, а сейчас разочаровывает конформизм. Как вы поступаете? Продолжаете ли общаться? И ругаетесь ли? Или перестаете и вычеркиваете этих людей из своей жизни?»
Ахеджакова: Нет, ну, это… Демократия - это двустороннее движение. И ругаться и доказывать? Опять, в споре побеждает демагог. Мне бессмысленно. Я никогда не смогу победить в споре. Но отдаляешься. Отдаляешься. И какие-то связи, которые раньше очень сильно держали, которые были очень мощным, они порвались. Но те люди, которыми я бесконечно дорожу, я стараюсь не выходить на эти темы. Вот как будто это не существует.
Синдеева: А вот есть такие? Можете о ком-то сказать?
Ахеджакова: Нет, не буду говорить, потому что это слишком известные люди.
Ахеджакова: Было и такое, когда партнер мне говорит: «Я - путинист. Я вас, болотников, ненавижу!» Ну, а что? Играть-то надо! Значит, надо это съесть.
Синдеева: А что вы в этот момент чувствуете?
Ахеджакова: Да ничего! Ну, думаю, ну, все, старик, накрылся. Видать, что с мозгами плохо.
Синдеева: Великодушно.
Ахеджакова: Ну, кто близок очень, кого любишь. А так-то отсыхает чувство, которое объединяет и дает эту дружбу, отсыхает.
Синдеева: «Пожелайте здоровья и скажите, что у Ахеджаковой миллионы поклонников. Роль в «Гараже», к сожалению, оказалась пророческой. Но режиссер бы гордился вами». «Передайте, пожалуйста, что очень уважаю. И очень редкий человек, особенно в наше время. Спасибо за силу духа, за целостность, умение быть собой в любой ситуации вне толпы». А вот как молодежь на вас реагирует? Узнает молодежь?
Ахеджакова: Очень!
Синдеева: Они знают по фильмам, как вы думаете?
Ахеджакова: Я не знаю, узнает или нет, но наши, те, с кем я работаю, ко мне очень нежно относятся.
Синдеева: А вот на улицах? Вы же много ездите. Вот, опять же, есть пресловутая эта цифра, 86%, которые, значит…
Ахеджакова: Не встречаю.
Синдеева: Ну, расскажите.
Ахеджакова: Вот я езжу.
Синдеева: Да, вы же очень много путешествуете.
Ахеджакова: Я много путешествую благодаря, всегда у меня был какой-то хороший один спектакль. У меня изумительный продюсер есть, с которым мы работаем тоже лет 30, а то и больше. И вот он только со мной работает, и мы делаем маленькие спектакли, иногда и большой. Вот был один большой. Я как-то ему сказала: «Ой, Фимочка! (Ефим Спектр)» - я сказала, - «Фимочка, мне так хочется Гоголя сыграть! И я, мне кажется, я бы могла сыграть Пульхерию Ивановну». Он тут же сел и поехал, это еще совок был, поехал к Ступке. Хочет ли он Афанасия Ивановича сыграть с Лией Меджидовной Ахеджаковой, которая хочет сыграть Пульхерию Ивановну? Дальше он поехал к Коле Коляде и сказал: «Лия Меджидовна Ахеджакова хочет сыграть, пиши пьесу, Коля! И есть Ступка». Коля написал дивную пьесу! Дальше он напал на Валеру Фокина, который при мне пришел в театр, поэтому я его с, ну, прям с первых его шагов. Я уже была в театре, я играла у него в спектакле. Он взял! А он обожает Гоголя, понимает! И вот это, это его главное, вот его любовь! И он сделал спектакль с нами. Правда, немножко помарал эту пьесу, а мне жалко было, потому что мне все казалось там замечательным у Коли. Но, тем не менее. И где мы сыграли? В Новосибирском ТЮЗе, где директором театра была Маша Ревякина, которая теперь директор «Золотой Маски» и она стала директором театра «Нация». Маша Ревякина. И мы ездили с этим спектаклем. Конечно, это счастье было. У нас такая была замечательная компания! Причем, поначалу у нас не было успеха. Что-то мы не прорвались. Один раз, ну, Богдан был, конечно, уникальнейший человек! И вот мы нервничаем, вдруг опять неуспех, куда-то приехали, кажется, в Екатеринбург. А мы лежали на подстилках на полу и ждали, когда начнется. Начиналось не с нас. Мы лежим, как две собаки на ковриках, и вот тихо мне шепчет Богданчик мой любимый: «Лилек, вот ты представляешь, вот что за профессию я себе выбрал! Вот сейчас бы стоял бы раком, дергал свеклу, и все было бы хорошо. А я лежу как пес на подстилке и трясусь, что сейчас буду плохо играть!».
Синдеева: А у вас такие бывали чувства?
Ахеджакова : Были, конечно. Но я никогда не думала, что я буду свеклу дергать. Ну, была бы учительницей какой-нибудь, давно уж меня б убрали.
Синдеева: А вот на сцену выходите, и каждый раз волнуетесь?
Ахеджакова: Каждый раз псих!
Синдеева: Что-то помогает?
Ахеджакова: Молюсь.
Синдеева: Да?
Ахеджакова: Во-первых, молюсь, во-вторых, я стала йогой заниматься, там есть несколько…
Синдеева: Дыхание.
Ахеджакова: И дыхание, и есть несколько, меня научила моя Любаня, которая мной занимается и прощает мне все, как войти в это состояние. А состояние должно быть бесконтрольность, не контролировать себя. Ты свободен.
Синдеева: Да? Вот еще вопрос от зрителей. «Скажите, пожалуйста, что вы являетесь образцом честности, несгибаемости».
Ахеджакова: Ну, ладно, образцом!
Синдеева: Правда. И вопрос: были ли вы в Крыму после известных событий?
Ахеджакова: Нет.
Синдеева: И вот, ну, и вообще про эту ситуацию, конечно, много говорили.
Ахеджакова: Нет, нет, я в Крым, я знаю, что нельзя! Нельзя. Потому что если ты хочешь, ты любишь Украину, то как бы нельзя их предавать. Я, конечно, не поеду. Ну, только меня можно выкрасть и специально, чтобы замочить мою репутацию, увезти силой. Как вот детей, знаете, крадут, чтобы выкуп потребовать. Нет, не была.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СМОТРИТЕ СКОРО В ЭФИРЕ И НА САЙТЕ ДОЖДЯ
Ведущий телеканала «Дождь» Павел Лобков опубликовал в фейсбуке шуточное «заявление» Лии Ахеджаковой, которая якобы запретила Дональду Трампу смотреть фильмы со своим участием. Многие издания перепечатали розыгрыш как серьёзную новость, сама Ахеджакова обиделась, а некоторые коллеги журналиста сочли шутку неуместной.
Шутливую «новость» о том, что актриса Лия Ахеджакова в знак протеста против избрания Дональда Трампа президентом США запретила ему смотреть фильмы со своим участием, Павел Лобков опубликовал у себя в фейсбуке в пятницу. Шутка довольно быстро стала вирусной: её расшарили больше 200 раз.
«Я запрещаю Мелании Трамп и её вульгарному муженьку смотреть фильмы с моим участием, - заявила Лия Ахеджакова в своём обращении к американскому народу. Да, иногда целые народы совершают ошибки, так и наш народ совершал их, свергнув царя и избрав президентом Путина, но сейчас всем нам надо встать перед Белым Домом и сказать: Трамп, уходи! Ты недостоин великих теней Линкольна и Джефферсона!».
Вскоре этот текст стали перепечатывать некоторые издания, выдавая его за настоящую цитату Ахеджаковой. В качестве новости, со ссылкой на Лобкова, текст разошёлся по социальным сетям. Некоторые сайты опубликовали «новость», но вскоре удалили, поняв, что стали жертвой розыгрыша, другие так и оставили её до сих пор.
Многим не понравилась шутка Лобкова, её сочли легкомысленной. В понедельник журналисту ответила сама актриса: она обиделась.
Если вам хотелось меня унизить и сделать мне больно, вам это удалось. Стрела попала в сердце немолодой, не очень здоровой актрисы. Прощайте. Сделайте милость, забудьте моё имя. Лия Ахеджакова, актриса
Интересно, что ответ Ахеджаковой (судя по всему, на этот раз настоящий) появился тоже в чужом фейсбуке, а именно на странице журналистки Ксении Лариной. До этого она написала резкий критический пост по поводу шутки Лобкова, который, как она считает , «достиг такой степени самоупоения, что публикует мерзости под видом шуток».
Мне, конечно, странно объяснять людям, что это фейк, напраслина, дурная шутка. Но, как выясняется, достаточное количество народа восприняли эту шутку всерьёз. Над Ахеджаковой принято потешаться и троллить её всеми возможными способами. Но это развлечение для той части публики, которая ничего кроме презрения и брезгливости не вызывает. Да, теперь Ахеджакову троллит «Дождь», это очень смело, молодцы…Ксения Ларина, журналистка
Также Лобкова осудил его бывший коллега по НТВ Виктор Шендерович: он
14/11/2016
Журналистка Ксения Ларина рассказала, как на телеканале «Дождь» обидели Лию Ахеджакову.
«Вот павел лобков достиг такой степени самоупоения, что публикует подобные мерзости под видом шуток: «Я запрещаю Мелании Трамп и ее вульгарному муженьку смотреть фильмы с моим участием», - заявила Лия Ахеджакова в своем обращении к американскому народу. «Да, иногда целые народы совершают ошибки, так и наш народ совершал их, свергнув царя и избрав президентом Путина, но сейчас всем нам надо встать перед Белым Домом и сказать - Трамп, уходи! Ты недостоин великих теней Линкольна и Джефферсона!», -заявила актриса», - пишет журналистка. «Мне, конечно, странно объяснять людям, что это фейк, напраслина, дурная шутка. Но, как выясняется, достаточное количество народа восприняли эту шутку всерьез. Над Ахеджаковой принято потешаться и троллить ее всеми возможными способами. Но это развлечение для той части публики, которая ничего кроме презрения и брезгливости не вызывает. Да, теперь Ахеджакову троллит «Дождь», это очень смело, молодцы...».
В ответ на выпад Лобкова, актриса передала через Ларину следующее: «ШУТНИКАМ "ДОЖДЯ" от ЛИИ АХЕДЖАКОВОЙ: «Если вам хотелось меня унизить и сделать мне больно, вам это удалось. Стрела попала в сердце немолодой, не очень здоровой актрисы. Прощайте. Сделайте милость, забудьте мое имя. Лия Ахеджакова».
Загрузка...